Отдельно — электрокардиограмма, электроэнцефалограмма.
— Юра, поставили новый расходомер?
— Да, наконец-то наладили.
— А датчики напряжения газов надежные?
— Не скажу, чтобы очень, но мы предусмотрели периодическое определение газов крови по Ван-Слайку и на оксигемометре.
— Производительность собственного сердца не контролируется? Почему же не приспособили баллистокардиограф?
— Иван Николаевич, ну не могли же мы все сделать, не успели.
Это Вадим. Нотки раздражения: дескать, такой-сякой, еще придирается. Должны были успеть. Помолчи.
Вступается Поля:
— Косвенно можно судить о минутном объеме сердца по потреблению кислорода легкими. Мы же знаем газовый состав крови на входе и выходе. «Входы и выходы». Физиологи усваивают новую терминологию. Работа идет. Мила ловко ввела трубку в трахею, приключила наркозный аппарат, начинает дышать мешком. Свой анестезиолог, не хуже врача. (Но когда дело дойдет до настоящего, лучше пригласить Володю от Любы.)
Вадим с Полей начали обнажать сосуды на обоих бедрах для приключения АИКа и введения контрольных зондов. Достаточен ли будет венозный отток с верхней половины тела, от головы?
— Послушайте, Вадим, а ведь мы говорили, чтобы одна трубка была введена еще и через вену шеи. Что-то я не вижу, чтобы вы готовились к этому.
— Хватит двух катетеров из нижней полой вены.
— Нет, не хватит… Делайте, пожалуйста, как сказано.
Только посмотрел на меня зло. Еще немного — и взбунтуется. (Не поладят они с Юрой, нет.) Начинает брить собаке шею. Еще слушаются.
Юра возится с аппаратурой. Наверняка какие-нибудь неполадки. Очень нелегко наладить шестнадцать каналов. Игорь в углу у стола с пробирками. Он ответствен за биохимию. Да, вон он, список анализов. Читаю. Здорово. Даже адреналин, ферменты.
— Игорь, как же вы сумеете сделать столько анализов?
— А мы попросили биохимиков из других лабораторий и даже из клиник. Обе соседние комнаты заняли.
— Молодец!
— Стараемся.
А Семен явно не у дел. По расписанию ему вообще ничего не выделили. Зря. Нужно было мне вступиться. Теперь поздно. Правда, его искусственная почка сегодня не приключается. Не готова, да и не нужна — опыт короткий.
Все заняты, один я свободен. Инвалид. Впрочем, это хорошо, значит, коллектив работает.
Здорово Юра поставил организацию эксперимента. Все расписано по пунктам: кто, где, что. Но он каждый раз жалуется, что система плохо управляемая. Много делают ошибок. Пока с собаками — это ничего, жалко только труда: человек двадцать участвуют в опыте. Физиологи никогда не ставили таких сложных экспериментов.
Работают спокойно. Даже Вадим не орет — подействовала проработка на собрании. Надолго ли? Вот характер! Сколько раз он мне грубил! Потом придет: «Извините, Иван Николаевич, не сдержался… Но и вы тоже неправы…» А все-таки я его люблю. Настоящий. Теперь слишком много равнодушных.
— Вадим, а ты научился дренировать левое предсердие?
(Это я нарочно на «ты», чтобы не сердился. Он это любит фамильярность!)
— А как же! В хирургию ходил целую неделю. Теперь лучше их делаю. Уже приглашали заведовать кабинетом зондирования. Говорят, когда со всеми переругаешься, приходи к нам, попробуем.
Собака вся пронизана трубками. В обоих предсердиях и в двух артериях тонкие зонды для измерения давления и взятия проб крови. В трех венах толстые трубки для оттока крови в АИК, еще одна трубка — от него в артерию. (Неужели и меня так придется? Бр-р-р…)
Нет. Пока все как-то нереально. Я на этом столе? Нет, не может быть! Если по-честному, то я все равно не верю, что решусь. Так на постели и буду умирать. Жалкий трус!
Сколько человек здесь работает? Раз, два… двенадцать. Да еще в тех комнатах есть. Ничего себе!
У каждого своя жизнь, своя судьба. Стимулы. Вот Лена, техник. Помнишь, как она вначале плакала над каждой собакой? Уходить хотела. Беседу провели: «Опыты нужны для людей». «Что люди! Они сами за себя отвечают. А животные? Это жестоко!» И теперь еще не привыкла. Хорошая мать будет. И внешность у нее: груди, таз. А Мила бледна и худа. Бедно живут девчонки, зарплата маленькая. Хорошо, если в семье, а не которые из деревни приехали, живут по углам. Одеться нужно. Экономят на каждом куске. Не принято об этом говорить.
Учатся почти все. Заочники, вечерники. Как начинаются сессии, так и работать некому. Вон Алла шесть раз держала экзамены, пока поступила. Мода? Стремление к материальным благам? Они невелики. Квалифицированная работница больше получает. Нет, видимо, это истинная жажда культуры. Пока они не очень культурны. Вот у Милы пятки грязные. Но их дети будут уже лучше. Будут ли? Люба жалуется, что Костя книг не читает.
Проблема культуры. Проблема молодежи. Всюду одни проблемы. А, бывает, послушаешь — никаких проблем, все решено. Молодежь поголовно стремится на стройки, тиражи книг растут из года в год. И хотя бы кто-нибудь попытался провести настоящий количественный анализ. Зачем? Выдержки из речей — самые веские аргументы. А ведь нужна, очень нужна настоящая информация! Без нее нельзя управлять ни одной сложной системой.
— Иван Николаевич, все готово к началу охлаждения.
Встаю. Голова немножко закружилась. Постоять. Прошло.
— Проверим? Дайте мне карту.
Программа опыта: датчики, анализы, состояние собаки к началу охлаждения.
— Игорь, биохимические показатели нормальны?
— Да. Щелочной резерв крови чуточку понижен. Вводим соду.
— Мила, усильте дыхание.
— Юра, твое хозяйство в порядке?
— Ну, идеального порядка у нас никогда нет, но прилично. Думаю, что все запишем.
— Я не про записи. Будет ли работать автоматика?
— Не знаю. Должна бы, но кто его знает? Первый раз включаем.
— Ну, начинайте.
Это значит начать поверхностное охлаждение, снизить температуру до тридцати градусов при собственном работающем сердце, а потом уже включать машину.
Собаку накрыли длинным футляром из оргстекла. На одном конце его змеевик, соединенный с холодильной установкой, и вентилятор. Он создает потоки холодного воздуха. Шерсть собаки обильно смочили водой.
— Мила, углуби наркоз и введи нейроплегики. Есть это в программе?
Это Юра. Так будет и мне командовать. Если решусь…
Включили холодильник, вентилятор. Крышка покрылась пылью тумана. Из дырок дует холодный воздух. Мороз пробегает по моей коже. Условный рефлекс.
Широкая бумажная лента медленно ползет в аппарате, и шестнадцать писчиков чертят свои кривые. Периодически включается аналог-код и записывает показатели цифрами на рулоне бумаги.
Охлаждение идет медленно. Шерсть мешает. У человека пойдет быстрее. Толя переключает датчики — везде одинаково: 35o, 34o, 35o. Нужно примерно один градус в минуту, но идет меньше. Ускорить нельзя.
А время идет. Приносят анализы, отмечают в таблицах новые цифры. Проводят линии на графиках. Добавляют лекарство, регулирующее тонус сосудов, сердечную деятельность.
— Какой минутный объем сердца, Вадим?
— Сейчас прикину.
— Что прикидывать — около полутора литров.
Это Юра. Быстро ориентируется в цифрах.
— Маловато. Может быть, нужно уже включить АИК? А то в тканях накопятся недоокисленные продукты.
— Температура — тридцать один градус. Давайте включим.
Остановили вентилятор. Подняли крышку. Холод прополз по комнате и растаял. Лето. Даже не верится, что там было всего плюс восемь градусов.
— Миша, у тебя все готово?
— Да, готово.
Миша — молодой техник, «машинист». По-научному — оператор АИКа. Работает под командой Поли.
— Включай. Проверь зажимы.
Послышался новый звук — мотор аппарата. Он все повышается, увеличиваются обороты. «З… з… з…»
Неприятно.
Крышку снова закрыли. Загудел вентилятор.
Как-то они будут работать вместе — насос и сердце? Эта модель АИКа не предусматривает синхронизации, но может давать почти постоянный ток крови. Однако это все равно плохо влияет на работу своего сердца. Нарушается регулирование.
Вадим и Юра внимательно рассматривают кривые на бумаге, ползущей по доске осциллографа.
— Производительность АИКа — 1500 мл. Потребление кислорода снизилось приблизительно до пятидесяти.
Это значит, что свое сердце «плохо тянет». Неважно, весь расчет на АИК.
— Юра, когда начнет работать автоматическое регулирование температуры?
— Да сейчас включим.
Переключает какие-то тумблеры на большом пульте. Это его гордость программное управление всей системой.
Машина работает на режиме охлаждения — скорость циркуляции определяется этим.
— Сердце фибриллирует!
— Товарищи, смотрите за давлением в левом предсердии. Сейчас решится, хорошо ли держат клапаны аорты, не будет ли кровь затекать в левый желудочек и растягивать его.
Все напряженно смотрим на кривые давления. Вадим кричит:
— Порядок! Давление в предсердии не повышается!
(Больше всего я боюсь этого момента. Порока сердца не было, а вдруг клапан закрывается неплотно? Тогда все кончено.)
— Ну, теперь переключайте насос на пульсирующий ток.
Мы полагаем, что это важно для организма — пульсация крови.
— Автомат ведет себя хорошо. Смотрите, какая линия температуры!
— Подожди еще хвастать, как будет дальше.
— Я и не хвастаю…
— Да, да, знаем вас… (Это, конечно, Вадим.)
Завидуют, наверное, физиологи Юре. И меня немножко ревнуют. Обижаются, когда я привожу инженеров в пример.
Культурный опыт. Все видно. Жаль только, что биохимия запаздывает. Когда и ее переведут на электронику, вот тогда будет дело!
Температура венозной крови — 16o. Она красная, как в артерии. Потребление кислорода снизилось в пять раз.
— Иван Николаевич, наверное, пора разводить кровь. Иначе есть опасность склеивания эритроцитов.
Да, да, это очень важно. Повышается вязкость крови, могут закупориться капилляры в мозге. Нужно спешить.
— Юра, можно остановить АИК?
Остановили, пережали шланги. Из оксигенатора слили половину крови и заменили ее плазмой.
Вадим:
— Пускай! Кровь поставьте в холодильник. Еще пригодится.
Сажусь на свое место. От начала опыта прошел час. Немножко устал. Смотрю.
Самая шумная группа — физиологи. Вадим. Поля всегда с ним препирается. Разумеется, они на «ты».
— Поля, смотри: течет из фланца!
— Это же ты затягивал. Мужчина! Ну-ка, Леня, подтяни.
Возня. Ничего.
Инженеры спокойнее. Красив этот огромный осциллограф. Шестнадцать каналов, шутка ли!..
Игорь сообщает, что возрос гемолиз. Ничего, теперь гемолиз уже не так страшен. Кровь развели вдвое, минут через двадцать совсем заменим плазмой. И производительность уменьшим. Да, но как будем нагревать? Тогда ведь машине придется работать гораздо дольше.
— Послушай, Вадим. Сколько вы заготовили донорской крови?
— Три литра. А что?
— Мало будет. В ходе нагревания придется менять кровь, потому что гемолиз превысит допустимый уровень. Может быть, можно взять еще? Есть собаки?
— Собаки-то есть, да не проверены на совместимость.
— Но ведь еще не поздно. Распорядись.
Молчит. Где бы сразу выполнить, так он думает.
— Вот сейчас кровь заменим, и тогда смогу освободить Полю.
Ага! Значит, убеждать не придется. И тем более приказывать. Так и не научился приказывать.
— Температура уже девять градусов!
Нужно посмотреть все показатели. Подойти к столу, к Лене.
— Давайте поглядим вместе. Игорь, дайте ваш лист.
Собрались у стола. (Почему нет ни одной женщины среди моих старших? Поздно думать.)
— Смотрите, Иван Николаевич, показатели просто прелесть: рН, напряжение кислорода в крови, в тканях. Это же главное!
— Калий низкий. Нужно добавить. А напряжение кислорода в венозной крови слишком высокое.
— Сейчас прибавлю воздуха к газовой смеси.
Температура теперь снижается медленно. Юра перевел автомат на другой режим.
Шесть градусов. Пять.
— Нужно совсем заменить кровь. Дальше охладим на плазме.
Расходимся по своим местам. Для разговоров времени нет. Я, пожалуй, здесь самый свободный. Сижу, смотрю. Все отработано хорошо. Юрина заслуга. Ни в одном заграничном журнале не читал про такой сложный опыт. Сила! (Как мальчик — «сила».)
Машину остановили. Только вентилятор шумит. Поля выпускает кровь из оксигенатора и заливает в него плазму с глюкозой. Делают без спешки: при пяти градусах можно остановить кровообращение даже на час. Но лучше этого избегать.
Закончили. Снова загудел мотор АИКа.
Еще два-три градуса, и перейдем на стационарный режим анабиоза. Пес отправится в будущее. Нет, не вернется. Едва ли удастся разбудить. А было бы приятно.
Двенадцать часов. Нужно принять лекарство. Подождем. Скоро пойду отдохнуть, — два часа будем держать при низкой температуре. Полежу.
Чем это состояние отличается от смерти? Практически ничем. Электрическая активность мозга отсутствует. На энцефалограмме прямая линия. Сердце стоит. И все-таки какие-то молекулы сонно бродят в клетках, обмениваются электронами, выделяют энергию.
Свидание нужно бы отложить. Устану. Нет. Нельзя звонить. Конспирация. Унизительно. Скоро конец. Сегодня расскажу о замыслах. Несчастная. Впрочем, подождем результатов. Если будет плохо, нет смысла расстраивать. Иногда кажется: скорей бы, устал. Но пройдет минута — и «зачем спешить»?
Настанет время, и изобретут сны. Умирать будет легко, приятно. Может быть, и все человечество так? «Мир безумцу, который навеет человечеству сон золотой…» Кто сказал? Не помню. Неважно. Как многое становится неважным!
Напряжение спадает. Теперь собака может перенести любые погрешности в опыте Все благородные процессы выключены. Остались какие-то примитивные химические реакции. Как у самых далеких предков.
Хорошо холодит от крышки. Приятно в жаркий день. Язык у собаки не синий — верный признак достаточности кислорода в тканях.
Бедный пес. Где он жил? Как жил? Полукровка — похож на овчарку. Раз попал в собачий приемник, значит, не сладко жилось. «Собачья жизнь». Впрочем, в последние годы собаки не голодали. Но без ласки. Так, случайные связи. Как я. Нет, связей не было. Были две. После противно. Человеку нужно еще разговаривать. Наверное, не всем? Отвернулся и заснул. Оскорбительно для нее.
Можно просто смотреть, не думая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26