В толпе шагали мужчины, жующие жвачку; мужчины в белых шелковых галстуках с булавками — имитацией под бриллиант; мужчины, которые, выкурив семь десятых сигары, дожевывали остаток. С любым из них он охотно поменялся бы местом. У всех у них была работа. А в его теперешнем состоянии духа казалось, что ничего другого для абсолютного блаженства и не требуется. Поэт очень грубо и неприятно говорит о человеке, «чье сердце не пылало, когда вернулся он домой с чужбины»; но, может, он и простил бы Джимми за то, что тот вместо пыланья испытывал холодное, липкое смятение. Ему пришлось бы признать, что следующие строки — «хотя он очень знатен и богат» — неприложимы к Джимми Крокеру. Последний, возможно, и сосредоточился на себе, но все его богатство составляли 193 доллара и 40 центов, фамилия была отнюдь не знатна, а мелькание ее в подшивках «Нью-Йорк Кроникл», редакцию которой он только что навестил, подсказало ему, что, переменив ее на Бейлисс, он совершил разумнейший свой поступок.
Причины такой печали, когда он обозревал часть родины, видимой с порога дома, искать было недалеко. «Атлантик» вплыл в гавань субботним вечером; Джимми отправился в дорогой отель, снял шикарный номер и попросил горничную, чтоб завтрак подали в 10 часов утра, а с ним воскресный номер «Кроникл». Пять лет прошло с тех пор, как он видел милый старый листок, в который и сам сообщал про пожары, убийства, уличные происшествия и свадьбы. Читая его, думал Джимми, он официально приобщится к давно покинутой стране. Куда уж лучше и символичнее — в первое утро возвращения сидеть в кровати и читать добрый старый «Кроникл»! Среди его последних мыслей, пока он засыпал накануне, бродили добрые догадки, кто сейчас редактор, и печатаются ли по-прежнему в юмористическом приложении приключения семьи Дафнат.
Волна немужской сентиментальности захлестнула его, когда на следующее утро он потянулся за газетой. Силуэт Нью-Йорка, показавшийся, когда корабль вплывал в гавань, вызвал отклик в его душе: перестук поездов надземной дороги и специфический аромат подземки — все было добрым и приветливым. Но по-настоящему странник ощутил, что он и вправду в Манхэттене, только взяв в руки воскресную газету. Развернул он ее, как и всякий другой, на юмористическом приложении. И тут же леденящая душу, почти вещая тревога пробрала его. Семья Дафнат исчезла. Джимми понимал, что страдать так, будто ему сообщили о смерти близкого друга — неразумно: папаша Дафнат и его родственники забавляли народ своими приключениями еще лет за пять до того, как он уехал из Америки, а даже самый забавный герой приложения редко выживает дольше десяти лет. Тем не менее утренний его оптимизм подернулся тучкой. Он не получил никакого удовольствия от натужных хохм дебильной личности под названием Старый Дилл Пикл, сменившей Папашу.
Однако это, как обнаружил он почти тут же, оказалось мелочью, пустячком. Да, неприятно, но на его благополучие непосредственно не влияет, настоящая трагедия развернулась, когда он дошел до журнального раздела. Едва он развернул газету на этой полосе, как тотчас меткой пулей сразил его крупный заголовок «ДЖИМ С ПИККАДИЛЛИ ОПЯТЬ ЗА СВОЕ».
Ничто не сравнится с чувством, которое мы испытываем, неожиданно узрев собственное имя в печати. Мы или воспаряем в небеса, или сваливаемся на дно пропасти. Джимми свалился. Поверхностно пробежав очерк, он обнаружил, что ему отнюдь не поют дифирамбы. Беспощадной рукой автор пропахал его бурное прошлое, а главным стержнем, к которому пристегнул он прошлые события, было злосчастное столкновение с лордом Перси Уипплом. Эпизод этот памфлетист расписал досконально, с запалом и напором, перещеголяв даже измывательства Билла Блейка из лондонской «Дейли Сан». Того стесняли и размер площади и то, что он сдавал очерк в последнюю минуту, когда газета почти сверстана. Нынешнего автора подобные ограничения не тормозили. Пространства для самовыражения ему отвели достаточно, и он развернулся, да так, что даже дал иллюстрацию, крайне оскорбительную: бычьей наружности молодец в последней стадии опьянения замахивается кулаком на юношу в монокле и вечернем костюме. Подбородок у юноши был столь скудный, что Джимми удивился, как ему вообще удалось в такой попасть. Один проблеск утешения от мерзкого рисунка — лорда Перси художник изобразил еще противнее его самого. Среди прочего, второго сына герцога Дивайзиса нарисовали в короне пэров, чего не одобрил бы и лондонский ночной клуб.
Только трижды прочитав пасквиль, Джимми уловил нюанс, упущенный ранее его взбаламученным разумом — это не одиночный всплеск, а составная часть сериала. Несколько раз автор ссылался на другие статейки. Завтрак остывал нетронутый на подносе. Благо, которое боги так редко посылают нам — увидеть себя глазами других, окатило Джимми ушатом воды. Заканчивая чтение в третий раз, он уже оценивал себя объективно, на манер натуралиста, разглядывающего отвратительное насекомое под микроскопом. Так вот, значит, каков он! Еще удивительно, как его в порядочный отель впустили!
Остаток дня он пребывал в такой униженности, что чуть не рыдал, когда официанты проявляли к нему вежливость. В понедельник утром он отправился в Парк-Роу почитать подшивку «Кроникл» — жуткий поступок, вроде эксцентричного поведения жрецов Ваала, которые полосуют себя ножами, или писателей, которые подписываются на газетные рецензии о самих себе.
Почти сразу же Джимми наткнулся еще на один памфлет, опубликованный в том же месяце. Перерыл подшивку за несколько недель — пусто. Зашевелилась надежда — возможно, все не так паршиво, как он опасался, но тут же и разлетелась вдребезги. Джимми приступил к методическим раскопкам, полный решимости узнать худшее. Не прошло и двух часов, как он его узнал. Тут было все — и ссора с букмекером, и разнузданное поведение на митинге, и нарушение этих обещаний. Полное жизнеописание.
А прозвище, которое ему влепили!
Джимми вышел на Парк-Роу в поисках тихой улочки, где можно бы поразмышлять на эту тему. Не сразу дошел до него ее практический, финансовый аспект. Какое-то время он страдал только от обиды. Ему казалось, что все, снующие мимо, узнают его и бросают в его сторону косые взгляды. Жующие резинку жуют ее издевательски, а те, кто посасывает сигары, сосут их с едва прикрытым презрением. Потом, когда острота ощущений притупилась, ему открылось, что для страданий и раздумий есть причины повесомее.
Когда у него выстроился план внезапного побега от лондонских соблазнов, он решил, что, как только прибудет в Нью-Йорк, явится в редакцию старой газеты и подаст заявление, чтобы его приняли на прежнюю службу. О деталях ближайших планов он мало задумывался. Ему в голову не приходило, что придется что-то предпринимать — только и надо зайти, похлопать старых приятелей по спине и объявить, что готов снова приступить к работе. Работа! В газете, чье главное развлечение — памфлеты о его эскападах! Даже если бы он и набрался мужества — или нахальства — сунуться с заявлением, какой толк? Он стал притчей во языцах там, где когда-то был почтенным гражданином. Какая газета доверит задание Джиму с Пиккадилли? Леденящая растерянность заползла ему в душу. Ему чудился замогильный голос Бейлисса, шепчущего на Паддингтонском вокзале: «Может, это немножко опрометчиво, мистер Джеймс?»
Опрометчиво, точнее не скажешь. Он сейчас в стране, бесполезной для него. Конкуренция тут высокая, а работы для человека без специальности очень мало. Господи, что же он будет делать?
Можно бы, конечно, вернуться домой. Хотя нет, нельзя! Его гордость восставала против такого решения. Возвращение блудного сына само по себе недурно, но теряет всякую эффективность, если возвращается сын через две недели после бегства. Фактор времени играет огромную роль — срок, проведенный среди свиней, должен быть убедительный. Кроме того, нельзя забывать об отце. Возможно, Джимми и неважный представитель рода человеческого, но не настолько никудышный, чтобы явиться преждевременно и испакостить все своему предку, едва совершив достойный поступок, очистив поле боя. Нет, о возвращении не может быть и речи.
Что же остается? Воздух Нью-Йорка, конечно, бодрит и лечит, но все-таки им одним не проживешь. Необходимо найти работу. Но… какую?
Что же делать?
Сосущее ощущение в области жилета ответило на вопрос. Решение, которое оно подсказывало, было, правда, временным, но весьма заманчивым. Средство это чудесно действовало и раньше во многих критических ситуациях. Надо пойти и поесть, а после еды его, возможно, озарит вдохновение.
Выйдя из аллейки, Джимми направился к метро. Он успел вскочить на подоспевший экспресс и через несколько минут вышел на 42-й стрит, где пошел к отелю, вполне, как он надеялся, отвечавшему его целям. Едва войдя, он заметил в кресле у дверей Энн Честер, и тут же все его уныние как рукой сняло. Он вмиг стал самим собой.
— О, здравствуйте, мистер Бейлисс! Вы зашли поесть?
— Если только вы не предпочитаете другое место, — отозвался Джимми. — Надеюсь, я не заставил вас долго ждать.
Энн засмеялась. В чем-то пушисто-зеленом она была неотразима.
— Я совсем не собиралась обедать с вами. Я жду Ролло и его сестру. Помните? Он с нами на пароходе плыл. Его шезлонг стоял на палубе рядом с моим.
Опять удар! Когда он подумал, что несчастная едва спаслась от этого несносного Тедди — или Эдгара? — он чуть в обморок не шлепнулся.
— Во сколько вы договорились встретиться? — строго спросил он, оправившись от слабости.
— В час.
— А сейчас уже пять минут второго. Не собираетесь же вы сидеть тут и ждать его целую вечность? Пойдемте со мной, свистнем такси.
— Ну, что вы!
— Пойдемте! Я хочу обсудить с вами мое будущее.
— И не подумаю, — возразила Энн и двинулась с ним к выходу. — Он никогда не простит меня. — Она забралась в такси. — Еду только потому, что вы попросили обсудить ваше будущее, — сказала Энн, когда они отъехали. — Больше ничто бы меня не сманило…
— Ясно. Я знал, что могу положиться на вашу женскую чуткость. Куда отправимся?
— А куда вам хочется? Ох, я и забыла! Вы же не бывали в Нью-Йорке. Кстати, каковы ваши впечатления от этой грандиозной страны?
— Самые благоприятные. Только бы еще работу найти.
— Скажите шоферу, пусть едет в «Делмонико». Это за углом 44-й стрит.
— За углом нас много чего подкарауливает, верно?
— Как таинственно! К чему вы клоните?
— Вы забыли нашу беседу на пароходе? Вы отказались признать, что чудо ждет за углом. И говорили всякую чушь. О любви. Помните?
— Не станете же вы говорить о любви в час дня! Лучше говорите о своем будущем.
— Любовь и мое будущее связаны неразрывно.
— Но не ближайшее. Мне показалось, вы хотите найти работу. Значит, служба в газете вас больше не прельщает?
— Абсолютно.
— Что ж, в общем, я рада.
Такси подкатило к ресторанной двери, и беседа прервалась. Когда они уселись за столик и Джимми сделал заказ, Энн вернулась к теме.
— Что ж, теперь главное для вас — выбрать занятие. Джимми окинул зал оценивающим взглядом. До летнего бегства из Нью-Йорка оставалось еще несколько недель, и зал был забит посетителями процветающего вида. Ни у одного вроде бы не было ни забот, ни хлопот. Атмосфера прямо благоухала солидными банковскими счетами. Платежеспособность светилась на чисто выбритых лицах мужчин, сияла в нарядах дам.
— Наверное, — вздохнул Джимми. — Хотя, будь тут выбор, я бы предпочел стать богатым бездельником. На мой вкус идеальная профессия — залетать в контору и выманивать у старого папочки тысчонку-другую.
— Какая гадость! — сурово осудила его Энн. — В жизни не слыхала ничего постыднее. Вы должны работать!
— Очень скоро я буду сидеть с судком для супа у обочины, а вы проедете мимо в лимузине. Я взгляну на вас и скажу: «Вот до чего вы меня довели!» Каково вам будет тогда?
— Буду собой гордиться!
— В таком случае и говорить не о чем. Я б лучше поболтался в людных местечках. Может, какой миллионер усыновит. Но если вы настаиваете, чтобы я работал… Официант!
— Что это вы выдумали?
— Принесите мне справочник профессий, пожалуйста, — попросил Джимми.
— Зачем вам? — удивилась Энн.
— Поищу, что мне подходит. В любом деле методичность превыше всего.
Официант вернулся с красной книгой. Джимми поблагодарил и распахнул ее наугад.
— Кем же станет наш мальчик? Как насчет аудитора?
— Вы считаете, что сумеете аудировать?
— Наверняка не скажу, пока не попробую. Может, очень даже сумею. А монтировщик?
— Монтировщик — чего?
— Справочник умалчивает. Тут ремесла в широком смысле. Монтировщик вообще. Насколько я понимаю, сначала человек решает стать монтировщиком, а потом выбирает, что ему монтировать. Например, спаржу.
— Как это?
— Неужели не знаете?! Монтировщики спаржи продают шпагатики, штучки разные, чтобы отправлять спаржу в рот. Вернее, процесс этот осуществляет, разумеется, лакей. Обедающий откидывается на стуле, а лакей собирает механизм где-то на задворках. Это напрочь вытесняет старомодный способ брать овощи и попросту класть в рот. Но, я подозреваю, чтобы стать искусным монтировщиком спаржи нужна большая тренировка. Ладно… Есть еще обивщики мебели. Газонокосильщики. Нет, вряд ли это по мне. Косить газоны весной — жалкое занятие на заре жизни. Взглянем дальше.
— Лучше взгляните на омлет. На вид он вкусный. Джимми покачал головой.
— Нет, полистаю справочник. Инстинкт подсказывает мне, что подходящей работы для… — на краю пропасти Джимми спохватился, содрогнувшись от ее глубины: он едва не брякнул: «Для Джеймса Крокера» и, запнувшись, докончил, -… для Алджернона Бейлисса тут нет.
Энн удовлетворенно улыбнулась. Очень типично, что отец назвал его так. Время не подточило ее уважения к старику, которого она видела в тот краткий миг на вокзале. Он был такой милый, и она вполне одобряла подобное проявление гордости.
— Вас правда зовут Алджернон?
— Не могу отрицать.
— Мне кажется, отец у вас очень милый, — непоследовательно сказала Энн.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27