И хотя он знал, что объект не должен его видеть, Смит все же сжался, стараясь стать еще более незаметным.
Джентльмен постоял еще немного, разглядывая констебля, которого он, несмотря на царившую в тупике темноту, прекрасно видел, затем вновь вернулся за письменный стол и медленно раскрыл коробку с сигарами. Выбрав лучшую, он поднес сигару к серебряной гильотинке, отрезал кончик и раскурил от свечи. Сизоватый дымок тонкой струйкой поплыл к потолку, заполняя кабинет сладковатым ароматом хорошего табака.
Джентльмен вспомнил, что Хлоя, его жена, обожала этот аромат и даже садилась к нему на колени, когда лейб-медик королевской семьи изволил после обеда курить. Милые сердцу воспоминания мгновенно пронеслись перед затуманившимися глазами. Мужчина взялся за перо и продолжил свою биографию.
* * *
Кто был моим физическим отцом – этот вопрос до сих пор чрезвычайно занимает меня. Возможно, именно в нем кроется загадка моего поведения и проблем, которые в последнее время столь серьезно стали мне докучать. Конечно, истинный джентльмен, коим я являюсь, не имеет морального права даже думать, что хоть на йоту сомневается в отцовстве своего родителя, однако после всего того, что со мной случилось, я не только думаю подобным образом, но и могу напрямую задать этот вопрос бумаге.
Помнится, я остановился на свадьбе Чарльза, моего отца, и Анны Эмберли, моей матушки. В первую же брачную ночь отец был серьезно разочарован разницей между его представлениями о физической близости и реалиями, ошеломившими Чарли. Едва лишь до крайности любопытствующие гости наконец соизволили удалиться из спальни, специально приготовленной и лично обставленной плотоядным сэром Джейкобом, как изможденный бесконечно тянущейся свадебной церемонией супруг с глухим стоном повалился в кресло, стоящее подле полукруглой кровати с тяжелым пологом. Анна, уставшая намного менее своего новоявленного супруга, принялась медленно и крайне тщательно разбирать сложную прическу, которая была собрана на голове бесчисленными булавками. Подождав, оправившись и немного восстановив силы, Чарли подошел к жене и нежно обнял ее за талию. «Чарльз, – строгим тоном произнесла та, даже не поворачиваясь к законному мужу. – Позволь, прежде чем ты выполнишь свой супружеский долг, мне раздеться».
«Да-да, конечно», – промямлил отец и, раздевшись догола, уселся в кресло, терпеливо ожидая, пока мама позволит ему приблизиться, дабы наконец-то приоткрыть завесу тайны.
Анна, распустив волосы, с глухим шорохом стянула с себя тяжелое свадебное платье, под которым обнаружился корсет и многочисленные нижние юбки. Можно представить себе ощущения юного Чарли, уже успевшего основательно продрогнуть, сидя нагишом в кресле и ожидающего, пока его жена расшнурует все эти завязки на корсете и снимет множество юбок Его посиневшее тело покрылось противной гусиной кожей, а мысли витали только вокруг, как он надеялся, теплого тела жены. Но вот последняя преграда была снята, и перед ожидающим вожделенного часа супругом предстала Анна в костюме Евы. Маленькие груди-бугорочки, по-мальчишески узкая и квадратная попа, бледная, как у мертвеца, кожа с синими венозными прожилками – вот что предстало перед отцом во всей своей красе. К тому же Анна сама успела замерзнуть и теперь мелко дрожала, стоя перед мужем, не то от холода, не то от страха перед предстоящей постельной баталией.
«Отдаюсь вашей власти, сэр», – тихо прошептала Анна строку из какого-то романа, укладываясь на разостланную постель. Так она и лежала на спине, уставившись в потолок, совершенно неподвижная, похожая на труп. Сходство дополнялось ледяной кожей, чей холод ощутил Чарльз, едва лишь он улегся подле супруги и прижался к ней в надежде хоть немного согреться.
Если бы мама имела хоть теоретические знания о том, как должна проходить первая брачная ночь, то она, я надеюсь, не лежала бы на кровати, словно бревно. А отец, лишь пару раз видевший в полутемном коридоре некие телодвижения, совершаемые дедом с очередной горничной, также был совершенно беспомощен в своем девственном неведении.
Так продолжалось примерно с полчаса. Неказистый вид супруги, холод, пробирающий до костей, и неопытность не позволили папе осуществить намеченное. Конечно, Чарли мог разжечь камин, а Анна кокетливо прикрыть наготу полупрозрачным пеньюаром, но беда заключалась в том, что сэр Джейкоб, самолично готовивший молодым спальню, не позаботился о ведерке с углем, приставленном у камина, решив, что новобрачные и так согреют друг друга пылким страстным соитием. Рано умершая миссис Эмберли так и не вышила для дочери полупрозрачный пеньюар.
Полежав немного, Чарли осторожно прикоснулся пальцами к телу супруги, медленно ведя вдоль бедра. Анна, с детства не переносившая щекотку, задергалась и сильно задрожала. Внезапно на нее накатил истерический смех. Ничего не понимающий и чрезвычайно задетый этим Чарльз смотрел, как на постели извивается его супруга, задыхаясь и плача от распиравшего ее смеха, переходящего в визг. Он сначала испугался такой реакции, отшатнувшись от Анны и решив, что та сошла с ума. Затем отец догадался, в чем дело, и расстроился. Насмеявшаяся вволю супруга объявила, что на сегодня достаточно – она хочет спать.
На следующее утро Чарли вышел к гостям понурый и весь день просидел с кислым выражением лица. Рядом находилась высокомерная Анна, свысока смотрящая на оргию, в которую к вечеру аристократические гости превратили бракосочетание. Неожиданно к ним подошел сэр Джейкоб. Лицо его расплылось в приторной улыбке, а сизый нос, мокрый от пота, сверкал в свете множества свечей, которыми освещали праздничный зал. За спиной деда стояла Лиза Бригз, держа в руках большой поднос с двумя серебряными кубками – фамильной реликвией. В кубках плескался наполненный до самых краев портвейн. «Дорогие мои дети, – торжественным тоном обратился к молодым сэр Джейкоб, – я любуюсь на вашу любовь, и у меня в душе разливается целый поток счастья. Примите же из моих рук наши фамильные реликвии. – Тут старикан сделал мисс Бригз знак рукой, и та, хитро поглядывая, поднесла к сидящим во главе стола молодоженам поднос. – Эти кубки приплыли вместе с самим Вильгельмом Нормандским! – как можно громче воскликнул дед, стараясь, чтобы все гости его услышали. – Так пускай же они перейдут к тебе, сын мой, чтобы ты не ронял честь наших славных предков. Испей же их до самого дна», – патетически завершил он свою речь.
Отец с матерью сидели и тупо смотрели на огромные серебряные кубки, в которых плескалось никак не меньше двух пинт портвейна. Видя, что гости переключили свое внимание на них, Анна, почти не разжимая рта, прошептала мужу: «Пей». Чарли покорно взял кубок, поднес его к губам и мелкими женскими глотками стал вливать в себя крепкое вино. Анна последовала его примеру. Гости взвыли от восторга, хлопая в ладоши в одобрение супругов и деда, победно поглядывающего то на сына, то на невестку.
Уже через некоторое время слуги отнесли бесчувственных молодоженов в их спальню, в которой на этот раз оказался растоплен камин. От жары мой отец и моя мать окончательно раскисли и вообще перестали что-либо соображать, чего и добивался коварный дед.
* * *
Ровно через девять месяцев после свадьбы родился я. За эти девять месяцев в поместье мало что изменилось. Дед всем руководил, восседая во главе стола, а по правую руку от него непременно садилась мисс Бригз, официальная любовница сэра Джейкоба. Родители скромно размещались по левую сторону от старикана. Когда стало известно о том, что Анна на сносях, дед на радостях закатил пирушку, созвав всех соседей, какие только имелись в округе графства. На пирушке он сидел с таким довольным и важным видом, как будто мама вынашивала его ребенка.
Вечером Анна, ложась в постель, сказала Чарльзу, что сэр Джейкоб вел себя за столом настолько неприлично и невоспитанно, что она готова была сквозь землю провалиться со стыда, и только врожденное чувство такта не давало ей этого сделать. Чарли, как всегда, согласился с супругой, добавив от себя только, что старикан чересчур часто лез сегодня к Анне с якобы отеческими поцелуями, настолько часто, что даже «эта особа», а именно так мои родители называли Лизу Бригз, стала на него дуться. «Эта особа» действительно имела неудовольствие наблюдать, как дед, поминутно поднимая тосты в честь будущей матери, все время лез выпить с Анной на брудершафт.
На следующее утро, выходя из столовой, мисс Бригз столкнулась с моей матерью в коридоре. Она тут же соорудила подобие улыбки и поинтересовалась сладеньким голоском, не тревожит ли Анну по утрам тошнота, и посоветовала побольше бывать на свежем воздухе и поменьше сидеть в мужских компаниях, так как это может в дальнейшем дурно сказаться на характере маленького. На это мать, высокомерно поведя бровью, отрезала: «Вы бы, милочка, последили лучше за своим поведением, а то оно в последнее время стало слишком вызывающим». Сказав это, мама с видом королевы пошла дальше, оставив покрасневшую от злобы мисс Бригз, не нашедшую, что ответить на замечание.
С этого момента между Анной и Лизой Бригз началась тихая и невидимая постороннему глазу война, каковая бывает только между двумя ненавидящими друг друга женщинами. Всякий раз, встречаясь на людях, обе дамы нарочито официально здоровались. Если же они сталкивались без посторонних, то домоправительница непременно говорила матери что-нибудь колкое, на что та никак не реагировала, чем доводила мисс Бригз до кипения. При этом обе женщины старались настроить отца и сына друг против друга, зудя мужчинам, как бы они прекрасно жили, если бы другая половина обосновалась где-нибудь подальше от Суссекса. Однако, по понятным причинам, Лизе Бригз не удавалось выставить из дома моих родителей, а Анна терпела поражение, сталкиваясь с мягкотелостью отца, пасующего перед «личностью», крепко державшей в руках управление поместьем.
Внезапно произошло событие, которое в корне поменяло привычный ход подковерной борьбы, превратив его в открытое противостояние отца и сына. Дело в том, что незадолго до моего рождения в поместье пришло трагическое известие о скоропостижной кончине старшего сына сэра Джейкоба – Генриха. Как я уже упоминал, тот, служа Англии в Индийской колонии, долгое время болел лихорадкой, мучившей его постоянными приступами. В последнее время, однако, наметилось явное облегчение, столь серьезное, что Генри хотел даже отправиться проведать отца с братом и стал было собираться в дорогу, как внезапно страшнейший приступ лихорадки за каких-нибудь пару дней свел его в могилу.
Индийский дядя Генрих, а именно так его называли в нашей семье, скоропостижно умер, и теперь дедушкин титул, который он должен был наследовать по праву старшего сына, автоматически переходил к моему отцу. Пребывавшая на последнем месяце беременности Анна поняла, что с этого момента ее муж – наследник сиятельной приставки сэр, а она – настоящая леди, что открывает дочери хоть и богатого, но все же простого негоцианта двери в высшее лондонское общество, кое она имела честь лицезреть на собственной свадьбе. С этого момента супруга будущего сэра Чарльза повела самую настоящую борьбу за право главенствовать в этом доме по праву, как она выражалась, истинной леди.
Спор возник, казалось бы, из-за пустяка: кому принимать роды? Сэр Джейкоб, который, как известно, благоволил к суссекским барышням, уже давно уговорился с местной повитухой миссис Саммерс, которую все в графстве звали не иначе как тетушка Сара. Тетушка Сара была дамой внушительной комплекции и обладала таким впечатляющим бюстом, что нетрудно было догадаться, о чем говаривал с ней старикан, захаживая, чтобы как следует все обсудить. Крепкие и проворные руки миссис Сары также производили впечатление. Когда ты видел эти совершенно не женские, мускулистые и цепкие руки, то сразу понимал, что Саммерс достала ими из утробы не одного младенца, а поселение.
Через неделю после пришедшего из Индии трагического известия о кончине дяди Генри дед, не предупредив, по своему обыкновению, никого, привез повитуху в поместье. Анна еще лежала в постели, выпивая, по новомодному обычаю, чрезвычайно аристократическому, как мама всегда считала, первую чашку какао, когда, несмотря на протесты горничной, в ее спальню вошла тетушка Сара в сопровождении старикана и со словами «Ну, как наша роженица себя чувствует?» стала бесцеремонно щупать огромный живот, где лежал я. Возмущению матери не было предела. На ее крик в спальню прибежал Чарли, который брился, а потому все лицо его было белым от пены. Увидев супругу, вопящую от ужаса, чья сорочка была залита пролитым какао, и незнакомую женщину, страшными неженскими руками стаскивающую с нее одеяло, отец решил, что над его будущим наследником совершается некое злодеяние. И тогда Чарльз, вечно забитый и затурканный Чарли, чьего мнения никогда не спрашивали и за которого всегда решали, впервые в жизни совершил самостоятельный поступок, достойный мужчины. Отец подскочил к тетушке Саре и закатил ей такую звонкую оплеуху, что та с визгом выскочила из спальни. Затем, трясясь от негодования и собственной неудержимой смелости, разбрызгивая вокруг себя мыльную пену, Чарли подошел к ошеломленному деду и крикнул ему прямо в лицо: «Вон! Сейчас же вон из моей спальни!» Сэр Джейкоб опрометью бросился следом за повитухой. «И не смейте входить сюда без моего разрешения!» – крикнул ему вслед отец и так сильно хлопнул дверью, что стук был слышен по всей усадьбе.
Думаю, что если бы отец не выгнал миссис Саммерс, то мать, находившаяся в тот момент на грани истерики, могла бы преждевременно разрешиться от бремени, и я бы умер.
Гордый, словно лев, Чарли подсел к супруге, смотревшей на него таким же, как и старикан, ошеломленным взглядом, и поинтересовался, как она себя чувствует. Анна сказала, что все в порядке, и ласково погладила Чарльза по недобритой щеке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29