Говорите же, я арестована во дворце, не так ли?
— О! ваше высочество, — воскликнул Гаген, — как можете вы думать… Я, принять на себя…
— Так в чём же дело?
Лейтенант, не говоря ни слова, обратил взгляд в мою сторону.
— Ваше высочество, — выступив вперед, сказал я, — не утруждайте ваши мысли решением этой загадки. Почему, г. фон Гаген, не хотите вы просто сказать, что вы пришли арестовать меня?
Наступило молчание.
— Это правда, лейтенант? — произнесла великая герцогиня.
Гаген опустил голову.
— Вы можете объяснить мне причину этого ареста?
— Ваше высочество, — сказал Гаген, к которому вернулся известный апломб, — я только солдат, я исполняю приказания, не входя в их обсуждение. Но тут понять нетрудно! Г. Виньерт — француз, больше того, он офицер. Франция мобилизуется против нас. Французские авиаторы уже бомбардировали, по-видимому…
— Вы солдат, лейтенант, и вы повинуетесь полученным вами приказаниям, — прервала его великая герцогиня. — Отлично, но что касается до этого приказания, — можете ли вы поклясться мне, что не вы его испросили?
Гаген не ответил, но взгляд, полный ненависти, который он бросил на меня, был достаточно выразителен. Великая герцогиня внезапно обратилась ко мне:
— Одевайтесь!
Она также набросила на себя широкий тёмный плащ. Потом она подошла к бюро и я видел, как она рылась там, вынимая различные вещи и опуская их в огромные карманы плаща.
— Господин фон Гаген, — сказала она, снова приближаясь к нему, — вы поведёте г. Виньерта в крепость? В котором часу?
— Он должен быть там в десять часов, ваше высочество.
Тогда, с улыбкой бесконечного презрения, она положила руку ему на плечо:
— И вы могли думать хоть одну секунду, что я позволю вам заточить его? — произнесла она.
Подавляющее величие светилось в её взгляде, в её позе, в её словах; лейтенант опустил голову; он дрожал всеми членами.
— Людвиг фон Гаген! — продолжала она. — Однажды, четыре года назад, я узнала, что офицер 7 — го гусарского полка проигрался, сплутовал в карты. Ему грозило бесчестие и смерть. На другой день долги этого офицера были уплачены, дело потушено и сам он был назначен ко мне офицером, что повергло весь гарнизон в удивление, ибо это было странно быстрое повышение. По этому поводу пошли всякие комментарии, к которым я отнеслась с полным презрением. Вы-то ведь знаете, что моим поступком руководило только желание спасти от позора человека молодого, храброго, носившего знатное имя и казавшегося мне честным.
— Он же, — и она указала на меня, — он ничем мне не обязан, напротив, он терпел от меня холодность и презрение, вызванные моими несправедливыми по отношению к нему подозрениями. Но это не оттолкнуло его. Он работал для меня в тиши. Он ещё сам не знает, быть может, всей важности того, что он для меня сделал. Но он знал, во всяком случае, что он рискует жизнью. А теперь человек, который всем мне обязан, является сюда, чтобы арестовать того, которому всем обязана я.
По лицу юного гусара катились слёзы.
— Что вам от меня угодно? — пробормотал он дрожащим и хриплым голосом.
— Чтобы вы заплатили мне свой долг, — ответила Аврора. — День настал, и у меня даже нет к вам сожаления, ибо вы сами поставили себя в такое положение.
— Приказывайте, — произнёс он, — я готов повиноваться.
— Ступайте вниз и прежде всего удалите солдат. Найдите предлог, который впоследствии помог бы вам выпутаться.
— Теперь, — сказала она, когда он вернулся, — ступайте в гараж. Вы ещё найдете там шофёров. Велите вывести большой серый Бенц, с полным запасом топлива, с потушенными фонарями, и сами подъезжайте на нём к выходу. Теперь без двадцати девять; будьте там через десять минут.
Развернув на столе карту дорог, Аврора стала её рассматривать: «Через Ахен и Бельгию несомненно ближе, — пробормотала она, — но я лучше знаю дорогу через Висбаден и Тионвиль».
— Вы готовы? — обратилась она ко мне.
— Что вы собираетесь делать? — спросил я.
— Отвезти вас во Францию, разумеется.
Она прибавила:
— Я положила в карман вашего пальто деньги и револьвер: с этим можно доехать куда угодно.
Друг, Аврора была в тот миг необычайно прекрасна. Если бы вы могли её видеть такою, вы поняли бы волнение, мешающее мне говорить.
Глухое пыхтение раздалось под окном. Бенц подъехал.
— Идём, — сказала Аврора.
В эту минуту в комнату вошёл Гаген. Куда девалась его первая упрямая надменность! Он упал к ногам великой герцогини.
— Уезжаете, вы уезжаете с ним, навсегда, — с рыданием пробормотал он.
Она посмотрела на него несколько мягче.
— Если вы думаете так, г. фон Гаген, — сказала она, — то послушание ваше заслуживает ещё большего одобрения. Узнайте же, что я не уезжаю. Я связана с этими, столь ненавистными для меня, местами долгом, который мне надо выполнить. Но в данный момент я прежде всего обязана спасти того, кто всем для меня пожертвовал.
— Ах! Благодарю вас, благодарю, — произнёс молодой человек.
— Подождите ещё, прежде чем благодарить, — возразила она. — Г. фон Гаген, у вас, я полагаю, с собой ваше удостоверение личности и приказ о мобилизации?
Он встал, шатаясь.
— Мой приказ о мобилизации? — повторил он, страшно побледнев.
— Да, — спокойно продолжала она, — сделайте одолжение, передайте их г. Виньерту. Нас могут остановить прежде, чем мы достигнем границы. Я думаю, что мне достаточно будет назвать себя для того, чтобы уладить в конце концов все недоразумения. Но мы можем натолкнуться на нелепые приказы. Не следует терять времени. Для лейтенанта фон Гагена путь везде будет свободен. Скорее.
Офицер был смертельно бледен. Жестокая борьба шла у него в душе.
— Вы хотите отнять у меня честь, ваше высочество, — сказал он наконец.
— Я отняла бы у вас в таком случае только то, что я вам когда-то вернула, г. фон Гаген, — ответила беспощадная Аврора. — Но не надо ничего преувеличивать. Вы будете скомпрометированы только в том случае, если сами захотите этого. Я прошу у вас двух вещей — не сообщать о нашем отъезде раньше десяти часов и подать мысль, что мы отправились по дороге в Ахен. Если великий герцог не постыдится прибегнуть к телефону и телеграфу, пусть обращается он в другую сторону. Ну, до свидания; завтра в это же время я вернусь.
Она протянула ему руку, которую он оросил слезами.
— Я могу рассчитывать на вас, друг? — спросила она.
Задыхаясь от волнения, он сделал утвердительный жест.
Не менее глубоко взволнованный, я подошёл и также протянул руку тому, кто в этот миг рисковал для меня всем. Но он отступил и ответил мне взглядом, полным неописуемой ненависти:
— Молю бога о том, чтобы нам привелось поскорее встретиться в другом месте.
Аврора пожала плечами; я слышал, как она пробормотала что-то о глупости мужчин. Но она вышла на лестницу. Я последовал за нею, бросив последний взгляд на комнату, полную мехов, камней, прекрасных нежных цветов…
— Садитесь, — шепотом сказала она.
Я занял место на переднем сиденье огромного автомобиля. Мы тронулись.
Когда мы проезжали по мосту, на Лаутенбургских колокольнях и на старой башне замка пробило девять часов.
Бесконечною белою лентою блестела под мягким светом луны дорога. Автомобиль без шума, с головокружительной быстротой, катился по ней. На поворотах я чувствовал удивительную твёрдость руки моей спутницы.
Всё это совершилось с такою скоростью, что я опомнился только, когда мы уже проехали добрую сотню километров. Тогда фраза Авроры: «Завтра, в это время, я вернусь», пришла мне на память, и я подумал о том, что через несколько часов я расстанусь с великой герцогиней.
Эта мысль не подняла во мне возмущения. Безумно быстрая езда погружала меня в какое-то роковое отупение, казавшееся мне до известной степени приятным. Тёмные купы деревьев, дугообразные мосты над серебристыми реками оставались позади. Мы разминулись с возом сена: если бы автомобиль взял пятью-десятью сантиметрами правее, нас постигла бы смерть. Смерть, я повторял это слово, я смотрел на замкнутое лицо Авроры; её руки в светлых перчатках казались на рулевом колесе тонкими белыми полосками.
Потом вдруг я вспомнил о войне. Так это правда? Что найду я на родине? Но я должен, к стыду своему, признаться, что мысль эта не могла сосредоточить на себе моего внимания, скорая езда опьяняла, укачивала меня, отвлекала меня от самого себя. В этот момент я нисколько не заботился о том, что могло ещё со мной случиться.
Четырёхугольный абажур направлял свет электрического фонаря на карту дорог, но Аврора почти не смотрела на неё. Она прекрасно знала этот путь. Я вспомнил, как она рассказывала мне, сколько раз проделывала она его, отправляясь на воды.
Она искусно объезжала в каждый нужный момент города, их красный свет сперва всё увеличивался, потом оставался справа или слева от нас, и, наконец, исчезал сзади. Три или четыре раза она называла их: Кассель, Гиссен, Ветцлар…
Кассель, Гиссен, Ветцлар! Не всё ли мне было равно?
Часы на автомобиле блестели при свете фонаря. Но я не смотрел на них. Я ни о чём не думал.
Не замедляя хода, мы проехали через гористое местечко с домами, скрытыми в чаще тёмных деревьев.
— Висбаден, — прошептала Аврора, — моя вилла, — добавила она, когда мы поравнялись с одним из домов. — Ещё нет часу. Мы едем отлично.
Она повернула направо на разветвление дороги. Вдали на горизонте засверкали огни большого города.
— Это — Майнц, — сказала она, — а вот — Рейн.
Полным ходом переехали мы по висячему мосту священную реку. Она с рокотом катила внизу свои волны. Местами, под просветами между туч, виднелась её зелёная пена.
Спускаясь с моста, мы смутно расслышали какую-то команду, хриплое «wer da?», затем сухой треск выстрела.
— Они стреляли, — сказала Аврора, — мы приближаемся к границе. Надо быть осторожнее.
Я взглянул на компас. Мы мчались прямо на запад. Указатель скорости показывал 105. У меня в первый раз вырвалось движение изумления.
Аврора заметила его и улыбнулась:
— Между Ветцларом и Висбаденом мы делали по 145, — просто сказала она.
Скоро на западе показались новые красные огни.
— Тионвиль, — произнесла Аврора. — Он кишит, наверное, войсками.
К моему великому удивлению, я увидел, что она не объезжает города, как делала она это до сих пор. С зажжёнными теперь фонарями мы неслись прямо к укреплению, стены которого мало-помалу вырисовывались на небе.
Автомобиль замедлил ход. Дома, предместья. Затем повелительное «wer da?». Мы остановились.
Около дюжины солдат окружило нас. Все они были в зеленовато-серых мундирах, в касках, окутанных капюшонами.
— Ваши бумаги! — раздался суровый голос унтер-офицера.
— Я покажу их вашему лейтенанту, — ответила Аврора, — позовите его сюда, пожалуйста.
Но последний уже подходил к нам. Белокурый колосс, разъярённый тем, что потревожили его сон. Увидев штатских, он обратился к нам довольно грубо.
— Лейтенант, — сухо заметила великая герцогиня, — прежде всего я попрошу вас запретить солдатам колотить прикладами по моему автомобилю. Затем, взгляните сюда.
С этими словами она повернула электрический фонарь и осветила Лаутенбургский герб, украшающий дверцы. Офицер привскочил.
— Я имею честь видеть её высочество, великую герцогиню Лаутенбург-Детмольдскую?… — пробормотал он, вытягиваясь во фронт.
— Её самое, господин лейтенант, — ответила Аврора.
— Прошу ваше высочество извинить меня, — сказал ошеломлённый лейтенант. — Назад! — крикнул он в то же время солдатам, с яростью отталкивая подошедших особенно близко к экипажу, — чем могу я служить вашему высочеству?
— Вот чем, — ответила великая герцогиня. — Тионвилем по-прежнему командует генерал фон Оффенбург? Не думаю, чтобы его превосходительство мог в такую ночь спать. Проводите меня к нему. Дайте мне одного из ваших людей, он сядет в автомобиль и покажет нам дорогу.
Офицер тотчас же сделал необходимое распоряжение. Он низко кланялся, сожалея, что долг службы не позволяет ему самому проводить нас.
Генерала, командующего укреплением, не было в Главной квартире. В конце концов, мы нашли его вместе со всем его штабом на вокзале. Платформы были запружены войсками, за передвижением которых он наблюдал. На площади бесчисленные орудия вырисовывались во мраке силуэтами допотопных животных. Всё это производило впечатление грубой могучей силы и невольно заставило меня вздрогнуть.
Когда ординарец доложил о прибытии великой герцогини, генерал фон Оффенбург засуетился. Очень красивый в своём длинном сером плаще с пунцовым воротником, он склонился перед Авророй, напоминая ей, что он имел честь танцевать с нею в Берлине. Но, несмотря на все старания, ему плохо удавалось скрыть изумление, причинённое ему нашим появлением в такой час и в такой обстановке.
— Не удивляйтесь особенно, генерал, — улыбаясь сказала Аврора. — Узнав о готовящихся великих событиях, я не могла усидеть в Лаутенбурге. Мне захотелось полюбоваться на наши войска на границе, вот я и приехала с моим ординарцем; лейтенант фон Гаген 7 — го гусарского полка, — прибавила она, представляя меня.
Я поклонился со всею выправкой, на какую был способен.
— Ваше Высочество, — воскликнул фон Оффенбург, — зачем направили вы ваш путь сюда! Тут нет ничего интересного, шестнадцатый корпус недвижим, как скала, он не производит никаких движений. Отчего не поехали вы в сторону Ахена?
— Да, — ответила она, — мне говорили. В сторону Ахена.
— Вы же знаете, что вся армия сосредоточивается там, — прошептал нам генерал.
— Правда, — согласилась Аврора. — Но бельгийская граница не интересует меня, в то время как я никогда не простила бы себе, если бы не взглянула на заре войны на французскую границу.
— Приветствую в Вашем лице неустрашимого полковника храбрых гусар, — любезно произнёс фон Оффенбург, целуя ей руку, — могу я быть вам чем-нибудь полезен?
— Разумеется, — ответила Аврора. — Знаете ли вы, что часовые ваши остановили меня сейчас без всякого почтения? Я попросила бы у вас конвоя, но моему Бенцу было бы слишком утомительно поспевать за вашими драгунами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27