Шквал бушевал уже добрых десять минут, но на небе не появлялось ни единого просвета, предвещавшего его конец. Несколько автомобилей остановилось посреди улицы. Их седоки опрометью выскочили прямо в лужу и кинулись, отфыркиваясь, на крыльцо.
«Надо и мне подняться наверх, — подумал я. — Я представляю собой довольно глупую фигуру среди этой прислуги».
Отчаявшись, я уже решил привести свою мысль в исполнение, когда услышал приближающиеся сверху шаги. По лестнице сходила вниз какая-то молодая женщина. Я посторонился, уступая ей дорогу.
— Элиас! — позвала она.
Подошел один из шоферов. Хозяйка его начала говорить с ним, как мне показалось, по-русски. Он вышел под дождь, сел в один из лимузинов и начал поворачивать к подъезду.
Молодая женщина, выйдя на порог, подняла воротник своего черного шелкового манто.
Она стояла впереди меня, и это длинное широкое манто вызвало вдруг во мне какое-то смутное воспоминание. Мне показалось, будто я узнаю одну из тех трех дам, которым я только что был представлен.
Автомобиль подъехал к крыльцу. Шофер распахнул дверцу. Молодой женщине оставалось пройти до него один только метр. Она приподняла платье и приготовилась прыгнуть через поток дождевой воды, бурливший вдоль тротуара. Я следил за каждым ее движением с напряженным вниманием. Раздражение мое проходило… И я едва успел принять равнодушный вид, когда она внезапно обернулась:
— Капитан?
— Да, мадам…
— Вероятно, среди этих экипажей вашего нет?
— Я его уже отослал.
— Кажется, гроза кончится еще не скоро. Хотите, я довезу вас?
Она говорила на чистейшем французском языке, но в произношении ее слышался четкий иностранный акцент.
— О, мадам! Я, право, боюсь затруднить вас.
— Полноте, какие пустяки! Куда вы едете?
— К полковнику Оливье.
— К полковнику Оливье? Он живет на авеню дэ-Франсе, в двух шагах от Военного собрания. Нам как раз по дороге. Садитесь же! Постойте, дайте мне руку, я не могу перейти эту противную лужу.
Она оперлась ручкой на мою руку. Я едва успел почувствовать почти неощутимую тяжесть ее тела.
Теперь она отдавала короткие приказания шоферу.
— Вот! — сказала она. — Теперь едем.
Все это произошло так быстро, что даже слегка ошеломило меня. Она это заметила и рассмеялась.
— У вас довольно несчастный вид.
Я пробормотал что-то неопределенное.
— Хотите, я вам скажу почему? Вы боитесь, чтобы я не спросила, как меня зовут: ведь вы не помните!
Автомобиль мчал нас полным ходом. Дождь, хлеставший по стеклам, превращал его в какую-то полутемную серую клетку. Невозможно было даже различить лица моей благодетельницы, скрытого густой вуалью.
— Можно подумать, что мы в Париже в ноябре месяце, — сказала она.
И так как я по-прежнему молчал, рассмеялась еще громче.
— Поверьте, мадам, — осмелел я наконец, — я сам сознаю, насколько я смешон.
— Что вы, что вы! — воскликнула она. — Никогда не надо впадать в трагический тон.
— Не будете ли вы так добры напомнить мне ваше имя? Уверяю вас, я его не расслышал, когда нас знакомили.
— Постарайтесь узнать его не от меня. Видите ли, я творю добро бескорыстно. Сказать вам сейчас свое имя — значит приказать вам отдать мне визит вежливости. Я не гонюсь за этими церемониями…
— Я непременно буду у вас, если только вы разрешите.
— Ах, — воскликнула она, — вот вы и приехали!
Что почувствовал я в эту минуту? Помню, я схватил ее руку, которую она уже положила на ручку дверцы,
— Я не сойду, пока вы мне не скажете…
— Ну-ну, — сказала она небрежно, — без ребячеств! Вот как вознаграждаются добрые дела! И потом, не забудьте, нас видят. Смотрите, вон там стоит офицер, который, кажется, испытывает живейший интерес к нашей маленькой семейной сцене.
Она открыла дверцу.
— До свиданья, капитан!
Раздосадованный и злой, я очутился на тротуаре и чуть не отдавил ноги Рошу. Тоже застигнутый дождем, он дожидался конца грозы в подъезде полковника Оливье. Автомобиль исчез в конце улицы.
Рош окликнул меня тоном насмешливого удивления:
— Черт побери! Здорово!
— Что ты тут делаешь? — спросил я.
— Гляжу на вас! Да-с!
— Ты знаешь эту даму?
— Разумеется, знаю.
— Кто же она?
— Ну, брат, зачем хватать через край! Ты прикатил в ее авто и ты еще спрашиваешь!..
— Уверяю тебя, я ее не знаю. Мы вышли вместе из одного дома. Лил дождь. Она пригласила меня в свою машину, но своего имени не сказала. Говори же, кто она?
— Ха-ха, это на нее похоже, право! Кто она такая?.. Номер, дорогой мой, замечательный номер! Графиня Орлова.
— Графиня Орлова?
Мне показалось, что я уже слышал это имя. И вдруг я вспомнил. Тем не менее я продолжал расспрашивать Роша.
— Номер? Что ты хочешь этим сказать?
— Ты и сам прекрасно понимаешь.
— Она замужем?
— Вдова.
— Есть любовники?
К нам подошел артиллерийский капитан. То был хорошенький и весьма навязчивый розовый мальчуган в пенсне. Рош понял, что я не хочу продолжать разговор в его присутствии.
— Вы направляетесь к мадам Оливье? — спросил юноша в пенсне.
— Да.
— Я только что оттуда, — сказал Рош. — Там скучные разговоры. Удовольствия мало. Скоро мы встретимся в Курзале.
— Хорошо, но предупреждаю тебя, что в восемь у меня свидание с Гобсоном.
— В таком случае мы, конечно, увидимся вечером в Табари, на балу Итальянского Красного Креста.
— Возможно.
— До свиданья.
Гобсон уже сидел за столом в саду Курзала; когда я вошел, он читал газеты.
— Продолжайте, — сказал я ему. — У меня тоже есть письмо, которое мне хочется поскорее прочесть. Извиним друг друга.
Я уже прочел письмо, а он все еще продолжал просматривать свои газеты. Вдруг я заметил, что он чуть вздрогнул, опорожнил стакан виски и взглянул на меня с насмешливым видом.
— Что вы на меня так смотрите?
— Просто так, ничего! Не находите ли вы, что на свете немало мерзавцев?
С этими словами он протянул мне номер «Сирии». Я прочел столбец, отчеркнутый его ногтем:
«ОПАСНЫЙ СУБЪЕКТ. Тартус, 4 мая. Властями арестован вчера Беггранский мудир Салид Али Кхелф по заявлению Хаммуда Дакхеля, таможенного чиновника в Руаде. Салид Кхелф обвиняется в изнасиловании Айше, супруги Хаммуда Дакхеля. Преступник заключен в Тартусскую тюрьму. Полиция с трудом спасла его от ярости толпы, намеревавшейся покончить с ним самосудом».
Я вернул Гобсону его газету.
— Вы правы. Отъявленный мерзавец!
— Очень приятно, — заметил он, — что еще встречаются мужья, заботящиеся о своей чести.
Мы посмотрели друг другу в лицо и одновременно улыбнулись.
— Молодец Хаммуд Дакхель! — сказал Гобсон. — Французское правительство, я в этом уверен, примет в соображение проявленное им доверие. Правительство всегда должно вознаграждать оказываемое ему доверие.
— Всегда! — подтвердил я. — Именно поэтому, надеюсь, другое известное мне правительство никогда не оставит в нужде семью бедного Салида Али Кхелфа.
Гобсон налил себе еще стакан виски.
— Приятно обмениваться с вами мыслями, — заметил он. — Кстати, я забыл вас спросить, остались ли вы довольны своей недавней поездкой в Алауитам, — как раз в окрестности Тартуса.
— Я в восторге. Но вы заставили меня вспомнить, что я оказался столь же забывчивым но отношению к вам. Довольны вы своей поездкой в Пальмиру?..
— В восторге!
— Не будь это путешествие интересно прежде всего с археологической точки зрения, приятно было бы, — не правда ли, — изучить этих забавных бедуинов-амаратов. Ведь их область захватывает одновременно и вашу и нашу территорию.
— Повторяю, — сказал Гобсон, — с вами удивительно приятно вести беседу.
Он хлопнул в ладоши.
— Бармен, два «Метрополитена»!
Когда перед нами поставили два бокала с розовым ликером, Гобсон поднял свой на высоту глаз и подмигнул:
— Поздравляю.
— С чем? — спросил я невинно. Он тихонько рассмеялся:
— Бедный Салид Али Кхелф!
— Да, такое приключение, в конце концов, довольно-таки плачевно.
— Сделайте мне удовольствие, поднимите ваш бокал, — сказал он. — Чокнемся!
— К вашим услугам.
— Еще раз повторяю: вести игру с вами — это истинное удовольствие. Бедный Салид Али Кхелф!.. Ну хорошо. Вы признаете, не правда ли, что я выиграл первую ставку?
— Признаю.
— Ладно. А я признаю, что вы выиграли вторую. Остается чокнуться.
— Прекрасно! — сказал я.
— A la belle!
Я поднес бокал к губам… и в этот миг увидел, что Гобсон, сделавший тот же жест, вдруг остановился, поставил свой бокал на стол, вскочил и склонил голову.
Я обернулся. Графиня Орлова, войдя в Курзал, проходила мимо нашего столика. Ее сопровождал, краснея и сияя от счастья, молоденький лейтенант спаи. Она была в вечернем туалете. Затканный серебром синий бархатный плащ оставлял открытым одно ее плечо. Я тоже встал и поклонился. Она ответила легким движением головки.
Минутная тишина, которая месяц тому назад встретила в этом зале Вальтера, приветствовала теперь появление этой женщины.
Первым из нас двоих пришел в себя Гобсон.
— Вот вам, — сказал он, садясь, — один из фокусов вашего проклятого французского языка. Мы сказали a la belle, когда чокались. Графиня Ательстана услыхала и, уж наверное, Решила, что мы пьем за ее здоровье!
IV
— Сверни направо, — приказал полковник Приэр. Автомобиль послушно повернул.
— Осторожно на втором повороте. Ты его знаешь? Маленький шофер в синей униформе утвердительно кивнул. Было девять часов утра. Мы выехали из Бейрута в восемь.
Накануне, перед моим уходом из Сераля, полковник Приэр сказал мне:
— Завтра работы нет? Я вас увезу.
— Куда, г-н полковник?
— В авиационный парк, в Райяк. Не возражаете?
— То есть…
— Что?
— Прежде всего, моя работа.
— Какая работа?
— Вы знаете, г-н полковник.
— Ваша «бедуинская карта»? Она почти отыграна.
— Завтра я жду сведений о племени сбаа.
— Хорошо. Они и без вас придут. Это все?
— Нет, г-н полковник.
— Что же еще?
— Вы, может быть, забыли, что завтра вечером прием в резиденции?
— Черт подери, не забыл! — буркнул полковник.
— Мы должны…
— Знаю, знаю. Мы вернемся вовремя к вашему приему. Я должен ехать завтра в Райяк. Дело идет о покупке участков для авиации. Я вам объясню по дороге. Значит, завтра в восемь часов, у подъезда. Мы позавтракаем у летчиков. Я только что звонил коменданту парка. Вернемся в семь. Успеем пообедать, надеть парадную форму… До завтра.
Мы выехали из Бейрута в условленный час. Ночью шел дождь. Он прибил пыль, не превратив ее в грязь. Кирпичные крыши ливанских домиков блестели, прелестные, красные. Оливковые деревья были зеленее обыкновенного. Рой белых облаков курчавился в лазури.
Я решил использовать для моих скрытых целей эту неожиданную прогулку. Но я никогда не представлял себе, что может быть так трудно задать вопрос — он жег мне губы. Я наметил себе сначала, как последнюю черту, сосны резиденции. Но мы переехали эту первую границу, а я все еще не мог победить свою странную стыдливость. Мы начали подниматься вверх по первым склонам Ливана. Переехали и вторую границу, кофейню на открытом воздухе, где автомобили запасаются бензином, недалеко от башенок сумасшедшего дома. Я рассеянно слушал полковника Приэра, рассказывавшего мне историю покупки участков: торговцы в Бекайе требовали от военного ведомства, кроме стоимости самих участков, цену урожая этого года да еще уплаты
наличными стоимости урожаев трех последующих лет, ввиду того, что сделка по приобретению необходимых семян была ими уже заключена на эти три года…
«Когда мы проедем Алей, — сказал я себе, — клянусь, я спрошу…»
— Вы представляете себе? Так я и преклонюсь перед волею этих господ! — воскликнул полковник Приэр. — Их трое: два маронита и один мусульманин. Я пригласил их к часу дня. Попрошу их вежливенько сесть, а потом…
— Полковник…
— Что?
— Кто эта графиня Орлова?
Автомобиль огибал в это время караван. Слева от нас — пропасть, справа — колыхающаяся цепь верблюдов. Один несчастный поворот одного из этих животных, нагруженных огромными ящиками, мог сбросить нас в бездну. Только когда мы проехали мимо верблюда-вожака, полковник Приэр сказал мне поддразнивающим тоном:
— Однако вы не обращаете внимания на мои великолепные истории.
— Г-н полковник…
— О, не смущайтесь! Дело идет ведь не об участках в Райяке. Это началось еще раньше — в первый же день, когда я вас принял в моем кабинете в Серале. Кажется, я говорил вам тогда о графине Орловой?
— Это правда. Я этого не забыл.
— Я-то, кажется, и обратил ваше внимание на нее. А сегодня вы хотите подробностей? Ведь я и на этот раз говорю с вами как с офицером из разведки, — не правда ли?
— Господин полковник, разве мой вопрос так уж необычен?
— Э, не вопрос, но то, как вы меня спросили. Позвольте мне сначала спросить вас.
— К вашим услугам.
— Мне кажется, в этот понедельник мы обедаем у полковника Эннкена.
— Да, в понедельник.
— Обед по случаю помолвки?
— То есть на этом обеде будет объявлена моя помолвка с Мишель нескольким друзьям, из которых вы — первый, г-н полковник.
— Понимаю. Ну, теперь спрашивайте. Я отвечу. Я был слегка сбит с толку. Полковник улыбнулся.
— Я очень, очень люблю Мишель, — сказал он.
— Она этого заслуживает. Но какое отношение имеет она к графине Орловой?
— О, никакого, надеюсь, — ответил он. — Я бы не хотел, чтобы она имела к этой женщине такое же отношение, как Жанна д'Обиан — вот и все.
— Жанна д'Обиан?
— Вы ее не знали? Дочь полковника д'Обиана, из авиационного отряда. Два года тому назад она была невестой лейтенанта Фабра, из того же отряда. Я должен был быть свидетелем Фабра. Но мне не пришлось, — на сцене появилась графиня Орлова.
— Графиня Орлова была любовницей Фабра?
— Вот именно.
— Он, вероятно, не скучал!
Полковник с удовлетворением похлопал меня по плечу.
— Я предпочитаю этот тон, — сказал он.
— Я не понимаю…
— Повторяю, что этот тон больше мне нравится. Я предпочитаю его странному, почти трагическому тону, каким вы только что спросили у меня, знаю ли я графиню Орлову. Теперь, когда я уверен, что меня спрашивает офицер из разведки, я отвечу. Но разве вы забыли, что я рассказал вам о ней в тот день, когда устроил вас на новую службу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27