Она собралась на кладбище, но вспомнила, что надо взять у брата немного денег, чтобы привести в порядок могилу. Не дело, чтобы могила одной из Урумовых, пусть даже и бывшей Логофетовой, выглядела заброшенной.
В конце переулка Урумову нужно было повернуть направо по направлению движения, проехать по мосту и, повернув налево, выбираться к пловдивскому шоссе. Река разделяла бульвар на два проезда с односторонним движением. Урумов сразу повернул налево и, когда заметил ошибку, было уже поздно. Навстречу ему катил зеленый, как ящерица, открытый спортивный «фиат», сидевший за рулем молодой человек в белой водолазке правил прямо на него. Урумов успел просигналить, тот вытаращил глаза и повертел пальцем около виска. Академик свернул направо у первого же моста, затем влево и благополучно выбрался на нужную улицу. Руки его слегка дрожали от пережитого волнения, но вскоре ему удалось овладеть собой. Сегодняшний день принадлежит ему, сегодня с ним ничего не случится, даже если он возьмется вести самолет. Сначала ему казалось, что руль у него не совсем в порядке, все время тянет машину куда-то влево, но потом он понял, что ничто его не тянет, а просто он сам инстинктивно боится высокого парапета. На широком центральном шоссе это ощущение постепенно исчезло. Теперь он чувствовал себя вполне уверенно, машина неслась с бешеной скоростью — сорок километров в час.
— Все в порядке? — спросила наконец Мария.
Голос ее показался ему каким-то глуховатым и далеким, может быть, из-за шума мотора.
— Вполне! — ответил он, чувствуя, что горло у него слегка пересохло. — Летим к цели.
Вскоре они свернули на Самоковское шоссе. Ни он, ни она никогда еще не были на Искырском водохранилище. Но Урумов по крайней мере проезжал мимо на машине, а Мария его даже не видела. С каждым километром он чувствовал себя все увереннее. Повороты становились все более частыми и крутыми, ущелье все более узким, но это его не пугало. Беспокойная зеленая стрелка спидометра порой прыгала на шестидесяти километрах. Но даже при этой головокружительной скорости он умудрялся обменяться несколькими словами со своей соседкой.
— Вы как будто не очень любите ездить?
— Смотря куда, — ответила она. — Я и вправду нет слишком люблю новые города и новых людей. Может быть, я просто нелюбопытна.
— Да, женщины вообще не путешественницы, — согласился Урумов. — Если не соблазнятся Парижем и парижскими модами.
— Меня и моды не слишком интересуют.
— Но вид у вас вполне современный, — заметил он, объезжая свалившийся с кручи камень.
— Дело не в одежде, не она самое важное. Но я очень люблю, например, природу. Если только она не кишит людьми, люди все портят. Когда Криста была маленькой, я каждое воскресенье водила ее на Витошу. И зимой и летом. И она тоже научилась любить природу, может быть, больше меня.
— Вы и сейчас ходите?
— Теперь Кристе со мной скучно. А одна я не могу. Так что давно не ходила. Сегодня для меня просто праздник.
— И для меня, — сказал он.
Можно было и оставить при себе это дурацкое признание. На Марию он не смотрел, но ему показалось, что какая-то тень скользнула по ее лицу. И потому поторопился сказать:
— Я вообще питаю слабость к рекам и озерам. С самого детства «озеро» было для меня одним из самых красивых слов… Может быть, потому, что вокруг Софии нет озер.
— Да, действительно красивое слово, — кивнула она. — «Видения у синего озера». Как я плакала на этом слащавом фильме.
— Значит, вы немного сентиментальны?
— Вряд ли.
— И после этих видений ни разу не побывать на водохранилище, — удивился он. — Это же так близко от Софии, какие-нибудь сорок километров.
— Только из-за автобусов, — сказала она. — Я никогда не езжу ни в трамваях, ни в автобусах. От давки мне просто делается дурно, хоть кричи. На Витошу мы всегда ходили пешком — и туда и обратно. Криста плакала у меня на руках.
«Вот, значит, на кого похожа девушка. Поэтому-то она так панически и сбежала из операционной. Нервы не выдержали».
— Я знаю, о чем вы подумали, — сказала она.
— О чем?
— Да о том, что Тинка похожа на меня.
В первый раз с тех пор, как они выехали, Урумов оторвал взгляд от дороги и посмотрел на нее с удивлением.
— Совершенно верно! — признался он. — Я просто поражен.
— А теперь вы подумаете, что я так же впечатлительна, как она.
— Уже подумал!
— Мы с Христиной совсем разные, — сказала она. — Я не так впечатлительна и не так слаба, как она… Да и нет у нее — как бы это вам сказать — моего чутья к людям. Наверное, она никогда о них глубоко не задумывается.
— И чем же вы это объясняете?
— Не знаю, трудно сказать… Но я мало общалась с людьми, почти всегда жила одна… И просто привыкла спрашивать себя — что они сейчас обо мне думают?.. Конечно, потому что боялась, как бы они не подумали чего-нибудь неприятного. Вероятно, я была довольно мнительной. Или честолюбивой.
— Не вижу ни того, ни другого.
— Может быть. Женщины моего поколения воспитывались в духе свободолюбия. Девушкой я читала Ибсена, Стриндберга, Зудермана… Вы читали «Кошачью тропу»?
— По правде говоря, нет.
— Неважно… Роман так себе. Я только хотела сказать, что всегда любила образы сильных и свободных женщин. Такая тогда была мода…
Она смолкла, испугавшись, что чересчур разоткровенничалась. Наверное, за всю свою жизнь она никогда еще никому не рассказывала о себе, даже сбежавшему мужу. И до сих пор не имела случая узнать, что именно в этом — в возможности свободно говорить и судить о себе самой — и заключается самая большая и глубокая радость дружбы. Говорить о себе другому. Лучший способ познать самого себя. Потому что совсем не одно и то же думать о чем-либо или это высказать.
Через некоторое время они выехали на высокое плато у самой плотины. Перед ними расстилалась спокойная гладь водохранилища, вдали чуть виднелись берега, окутанные голубой утренней дымкой. В чистой воде с предельной четкостью отражалось небо, крутые берега, облака, каждое отдельное дерево. Даже чайки, казалось, летали в двух образах и, касаясь воды, словно бы целовались со своими двойниками. Затем машина въехала в редкую белоствольную рощу с такой свежей зеленью, будто листья распускались у них на глазах. Урумов, очарованный, замедлил ход. Под самым носом машины шоссе неторопливо пересекла куропатка в сопровождении своего пушистого потомства. Вдруг Урумов заметил слева грунтовую дорогу, свернул и поехал по ней. Они оказались в молодой сосновой рощице, такой густой, что даже коза с трудом пробралась бы через нее. Когда сосны поредели, Урумов завел машину в какой-то зеленый туннель и остановился.
Шагов через десять они вышли на совсем открытое место. Озеро здесь было не слишком широким, и вновь в его глади отражались берега и облака. Обоим казалось, что они попали в самый центр какого-то фантастического мира, состоящего из двух совершенно одинаковых половин, — крутизна скрывала даже береговую линию. Они сели на сухую траву. Оба долго молчали, не испытывая от этого никакого стеснения. Наконец Мария заговорила:
— Я слышала, вы стоите на пороге очень большого открытия… Великого открытия, как скромно выразилась моя дочь.
— К сожалению, это не совсем так. Бывают недописанные книги или неоконченные симфонии. Но не может быть недооткрытых открытий. Открытие или есть, или его нет, средние положения не засчитываются.
— Вы слишком скромны.
— Вряд ли… К тому же, по мнению моего племянника, излишняя скромность в науке — порок.
— Думаю, что он-то подобными пороками не страдает, — сказала Мария.
— Отнюдь… Как и каждый чересчур здравомыслящий человек. И должен вам. сказать, что именно он сделал первый шаг в этой области.
Мария с недоверием взглянула на него.
— В этом возрасте?
— В этом возрасте идеи кипят особенно бурно.
— Идеи — это прекрасно! — сказала она. — А в чем состоят ваши идеи? Если, конечно, это не секрет.
Урумов задумался.
— Не так просто объяснить в нескольких словах. Вы знаете, что такое катализатор?
— Еще бы! — засмеялась она. — Я ведь была учительницей. Катализаторы — это химические вещества, которые способствуют ускорению или замедлению химических процессов, не принимая в них активного участия.
— Ну, тогда совсем другое дело! — довольно произнес Урумов. — И все же лучше показать на примере. Вот я, пожилой человек, живу один. Моей сестре, скажем, приходит в голову, что так больше продолжаться не может. Одному жить трудно, да и зачем ей меня обслуживать, когда это прекрасно может делать другая. И тогда она решает устроить званый ужин!
— Она и в самом деле его устроила? — улыбнулась Мария.
— Что вы, это только к примеру. Это не комментируется, это всего лишь условие задачи. Итак, на этом ужине должна присутствовать некая дама, вдова или разведенная, разумеется, в возрасте, осторожно предупрежденная моей сестрой. Приглашены для камуфляжа и еще несколько человек. Готовятся тушеные куропатки, покупается лучшее вино. Сестра прекрасно знает, что, когда желудок полон, а в голове слегка шумит, все цели становятся гораздо более доступными.
— И тут приходите вы? — сказала Мария.
— Именно. Возвращаюсь, как всегда, к себе домой, ни о чем не подозревая. Остальные уже выпили по две-три рюмки эвксиноградской виноградной водочки, так что настроение у всех приподнятое. А я тут же понимаю, что попал в чуждую и неприятную мне среду. Фамильярность меня раздражает, лесть — сердит. Сажусь, съедаю несколько кусков и вдруг вспоминаю, что должен немедленно отправиться в академию на какое-то совещание, о котором я совершенно забыл, — от старого ученого это можно ожидать. Встаю, беру свою серую шляпу и ухожу, даже не догадываясь, какая опасность готова была свалиться на мою голову!.. Как по-вашему, что будет делать неизвестная дама?
— Ну… огорчится, наверное!
— Хорошо. А потом?
— А потом вволю наестся куропатки или тушеной телятины, в зависимости от количества блюд…
— …и выпьет несколько бокалов вина. И только тут заметит, что господин, сидящий напротив, не так-то уж плох. Хотя и порядком плешив. В конечном счете, он обладает теми же внешними приметами, что и я, то есть он тоже мужчина. И дама устремляет на него свой прояснившийся взор. Увлеченная, она не замечает ни подмигиваний, ни гримас сестры. Не замечает даже, что на ужине присутствует супруга означенного господина. Так что вместо ускоренной реакции получается первоклассный скандал… Поняли вы что-нибудь из этой истории?
— Да, конечно. Ваша сестра надумала вас женить.
— Это по женской логике. А по научной — все обстоит несколько иначе. Катализатор попадает в клетку. А в клетке он встречает сильно измененную по каким-то невыясненным еще причинам биохимическую среду, которая не отвечает цели, ради которой он туда попал. И своевременно удаляется. Тогда клетка решает все же сделать свое дело, без которого ее существование невозможно. Взгляд ее падает на другого господина, который обладает той же структурой, что и капризный катализатор. Но, к сожалению, имя господина — канцерогенное вещество. А скандал, который получается в этом случае, носит название рак.
Мария долго молчала, погрузившись в раздумье.
— Действительно интересно! — сказала она. — Ну а если вам понравится одинокая дама, что будет тогда?
— Может быть, даже ничего, — улыбнулся он. — Но природа обычно отбирает подходящие и, главное, нетребовательные катализаторы. Иначе человечество давно бы уже погибло от рака.
— Ну, ну, будет скромничать… А венгерка?
— Какая венгерка?
— Та самая, полувенгерка-полуболгарка. С четырехлистным клевером.
— Это была клетка совершенно другого организма, — сказал он. — Там действуют другие катализаторы.
И тут перед ними вдруг возник сержант милиции. На нем был новенький, хорошо отглаженный мундир, только ботинки выглядели довольно поношенными. Вид у него был такой, словно он застал их на месте преступления.
— Ваши документы! — вежливо сказал оп, хотя голос у него неуловимо подрагивал от еле сдерживаемого гнева.
— Почему я должен предъявлять вам документы? — удивленно взглянул на него Урумов.
— Вы что, не знаете, что здесь водоохранная зона? — внезапно взорвался милиционер. — И что пребывание здесь машин и людей строго запрещено?
— Откуда же я мог знать? — невозмутимо ответил Урумов.
— Как откуда? — Подбородок у сержанта дрожал от ярости. — Вон сколько надписей на дороге — на всех языках. В нарушителей разрешено стрелять без предупреждения, — соврал он, потряхивая кобурой.
— Что ж, стреляйте!
— Стреляйте, стреляйте! Постыдились бы, а еще пожилые люди… Сидят, как два голубка… Да еще в самом запретном месте! Вы что, не видели в начале грунтовой дороги во-от такой надписи: «Посторонним въезд строго запрещен».
— Зачем мне было глядеть по сторонам, я гляжу на дорогу, чтоб не задавить кого-нибудь. Куропатка прошла, например.
— Ну ладно, вы смотрели на дорогу, а спутница ваша куда смотрела? Вы видели надписи?
— Видела, — смущенно призналась Мария, — но я подумала, что профессор не посторонний.
— А может, так оно и есть, — пробормотал Урумов.
— Предъявите документы! — вновь накаляясь, потребовал сержант.
Урумов сунул ему внушительное удостоверение члена Национального совета защиты мира. Милиционер долго изучал его, потом лицо его окончательно смягчилось.
— Что ж, ладно. Можете побыть здесь еще немного.
Откозыряв, он ушел. Но голубки уже чувствовали себя неудобно. Милиционер, наверное, не успокоится, пока они не уедут. Они посидели еще немножко, чтобы тот не обиделся, и пошли к машине. Чтобы вывести ее на дорогу, нужно было дать задний ход. Но как это делается? Чуть назад и вбок! Однако все попытки завести машину ни к чему не привели. Пропыхтев минут пять-шесть, он все-таки сумел, сам не зная как, сделать все, что надо. Машина нервно прыгнула назад и встала. Только со второго раза ему удалось наконец выбраться на дорогу.
— Замучились вы! — посочувствовала Мария.
— Не понимаю, в чем дело! — смущенно отозвался оп. — Скорости в порядке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58