— Это ты, что ли, человек, Никитушка? Или вот этот недоумок?— Допустим, что и так.— Не смеши старика, — выговорил с натугой. — Может, где и остались люди, но это не вы. Вы с Хорьком просто грязи комок. Прореха человеческая.Но это неважно. Я-то вас таких и люблю. Из грязи нового человека можно вылепить. Жаль, коли не успею, не погляжу, какой он будет. Слышь, Никитушка, скажи, чем тебя задобрить? Хочешь много денег? Или еще чего?Никита не ответил, потому что от кровяного головокружения, от пылкой боли в плече на секунду выпал из сознания. Зато отозвался Хорек, который к тому моменту подогнал к табуретке пластиковый тазик.Надулся, как бычок, укорил:— Зачем лаешься, папаня? Какая же мы с Палычем грязь? Нам твои деньги тьфу насрать. Ради идеи стараемся.— Ради чего?!— Мы санитары общественного прогресса. Всю гниль выскребаем, где достанем. А ты говоришь — деньги. Нехорошо, папаня.Очухавшийся Никита Павлович солидно добавил:— Работа трудная, но кому-то надо ее делать.Услыша такое, Самарин окончательно утвердился: выжить не удастся. С маньяками не договоришься. Но все-таки попробовал еще разок.— По миллиону каждому на рыло, — сказал твердо. — Отпусти, Никитушка. Я ведь не хотел тебя обидеть. Не ведаю, чем и задел.— Ага, обидеть не хотел, а плечо продырявил. И компромат накопал.— Так это же в горячке, не по злобе. Слезь, по-хорошему обсудим. Миллион, Никитушка! Это же сколько деньжищ, представляешь?!Подал голос Хорек:— Новый инструмент не худо бы купить, Никита Павлович. Да и форменку вы обещали.— Давай! — приказал Никита. — Приступай! Он со своим змеиным языком любого заговорит.Хорька не надо было просить дважды, топор давно приготовлен к работе, но на сей раз коронный удар получился кривым. Говорящая голова Иссидора Гуровича не отделилась от туловища, нелепо зависла на табурете, кровь брызнула Никите в лоб. Никита Павлович утерся рукавом, бросил презрительно:— Халтуришь, морда хорьковая!Самарин, совершенно живой, ухитрился развернуться на подрубленных позвонках, как на подшипниках, страшно скалясь, прогудел:— Все прощу, сынки! По два лимона каждому. Искупаетесь в зелени.Никита Павлович, давя массой голое, худенькое, пульсирующее стариково тельце, ответил:— Забыл, где живешь, Сидор. Против топора зелень не играет. Говорю же, сам себя перехитрил.Вторым ударом Гиля Хорек подтвердил свое высокое мастерство рубильщика. На алой струе голова владыки спрыгнула в тазик. Но и оттуда пыталась торговаться, хотя слова трудно было разобрать. Зато туловище выпростало растопыренную пятерню, и Никита Павлович догадался, хозяин поднял цену своей жизни до пяти миллионов. С брюзжанием Никита слез с массажного столика. Вся левая сторона, от шеи до пупка, горела адским пламенем.— Как бы не пришлось в больницу ехать, — пожаловался Хорьку. Но тот, видно, плохо понял, потому что был еще под впечатлением своей неудачи.— Без чурбака толком не приладишься, — стыдливо оправдался. — У табуретки центр неустойчивый. Я предупреждал.От двери донеслось робкое покашливание. Агата примостилась у стены, закутанная в простыню. Она сейчас была похожа на монашку, вышедшую к людям с печальной вестью. Руки сложила на животе, волосы стянула темной косынкой. Она все видела, зрелище ее возбудило.— Тебе чего? — спросил Никита Павлович.— Да так зашла.., узнать...— Чего узнать?— Меня тоже, наверное, обкорнаете?Гиля Хорек, не выпуская из рук топор, направился к ней с какими-то неясными намерениями.— Стой, — остановил его Никита.— Чего в самом деле, — удивился Хорек. — Оприходуем до кучи. Такая же тварь, как и все. Заодно потренируюсь. Думаю, ежели табуретку развернуть боком...Агата покосилась на тазик с головой старого любовника. Надо же как бывает, мышь гору валит.— Я готова, — сказала она.— И не боишься? — спросил Никита.— Чего бояться. Смерть — высшее проявление любви. Погуляла — и хватит. Чем я лучше других. Твой Хорек прав.— Ишь как запела, — усмехнулся Никита Павлович в бесстыжие, полные затаенного ужаса глаза. — Тебе бы токо Золушку в театре играть. Поживешь пока, не трясись.— За что такая милость?— За монетку твою... Хорошая цена, а?— Монетка дороже, — сказала Агата. ЭПИЛОГ — Власть в стране захватили простейшие, — объяснил Гурко. — Этакие человекообразные эмбрионы.Это уже случалось в истории, и не раз. Все псевдодемократические режимы таковы. Ничего удивительного или страшного. Как сон разума порождает чудовищ, так любая нация, истощив свои силы, погружается в темные периоды бытования. Как бы засыпает целиком — на огромных территориях. И вот из тьмы выходят на свет человекоподобные существа и провозглашают единственно доступный им принцип бытия — хватать и иметь. Мы с вами, друзья, как раз угадали в такую историческую прогалину. С чем вас и поздравляю.— Люблю Олега, когда он пьян, — благодушно заметил Сергей Петрович. — Ничего не поймешь, но видно, что очень умный.— А я понимаю, — застенчиво пискнула Лиза.Втроем они с комфортом расположились в оранжевой гостиной на квартире у майора (бывшие апартаменты Подгребельского, бывшего директора "Русского транзита"). На столе красное вино, водка, закуски, в камине потрескивают полешки, из-под плешивых штор стекают на пушистый ковер призрачно-чернильные тени. В стереоколонках приглушенная музыка Брамса. Лепота. Гурко приехал прямо из Конторы и привез благодарность от генерала за удачно проведенную операцию, а также просьбу забыть о ней как можно скорее.В сущности, обмывали лейтенантские звездочки Лизы Корольковой.— Рано тебе понимать, — одернул суженую Сергей Петрович. — Какие существа? Какие прогалины? Воры они и есть воры — во все времена. Сейчас они в законе, в этом весь фокус... С Самариным, признаю, ты ловко устроил. Вор вора угробил — это славно. Большая экономия сил и средств.Он уже начал привыкать к тому, что ревнует Лизу Королькову, а также к тому, что иногда испытывает перед ней робость, неведомую ему доселе, поэтому держался покровительственно, чтобы никто не заметил, какая на душе у него смута. Чем глубже он погружался в мир Лизиных ощущений, тем яснее понимал: она для него непостижима, и такой пребудет навеки.Непостижимая жена — это что-то чересчур пряное для его натуры. А что поделаешь? Надо ехать, коли запрягся.— — Олег Андреевич, — Лиза смотрела на Гурко так, как смотрит первая ученица в классе на обожаемого учителя. — Вы сказали — человекообразные существа.Но если они одолели, то как же с ними управиться?— Очень просто, — Олег подмигнул майору и добавил в Лизин бокал вина. — Очень просто, девушка.Проблема в том, чтобы их точно классифицировать.Определить, к какой группе приматов они относятся.— И вы определили?— Безусловно. Наши подопечные, которых остроумно прозвали "новыми русскими", относятся к племени бандерлогов. Царствовали в каменном веке. Отличительные признаки — стайность, одержимость, жестокость, крошечные мозги, маниакальное стремление тащить все в берлогу.— И что дальше?— В формулировке проблемы заключается ее решение. Во-первых, бандерлоги, как подвид, недолговечны, рано или поздно они взаимоистребляются. Десять лет для них уже слишком большой срок. И второе, главное: они легко поддаются гипнозу, как массовому, так и индивидуальному. Власть бандерлогов продлится ровно до тех пор, пока кто-то не отберет у них игрушку, называемую телевидением.— Допустим, — согласился майор. — Но телевизор они не отдадут. Добровольно не отдадут.В эту минуту позвонили в дверь. Друзья переглянулись.— Ты кого-нибудь ждешь? — спросил Гурко.— Не думаю, — загадочно ответил Сергей Петрович, поддавшись философскому настроению друга. Пошел открывать. Неожиданный вечерний звонок в городе, превращенном в огромный притон, всегда волнителен. Дверь, разумеется, снабжена современными запорами, но "глазок" обыкновенный, панорамный. Майор заглянул в него и увидел переминающегося с ноги на ногу мальчугана лет двенадцати, в джинсовой куртке и меховой кепке, низко опущенной на лоб. Больше на лестничной площадке никого.Сергей Петрович распахнул дверь. У мальчика светлое лицо, веселые глаза.— Тебе чего?— Записку просили передать, — протянул на ладони компактно сложенный листок из школьной тетради.— От кого записка?— Не знаю. Там все сказано.— Кем сказано?Но мальчуган развернулся и, миновав лифт, с шумом покатился по лестнице. Сергей Петрович защелкнул пару замков, навесил цепочку и, недоумевая, вернулся в гостиную.Записку Лиза прочитала вслух. Там было сказано следующее: "Дорогой Сережа. Я опять в Москве проездом. Живу в гостинице "Россия". Номер пятьдесят шестой. О плохом не думай. Я тебя уважаю. Есть хорошее предложение на 200 тысяч баксов. Хочешь, обсудим.Каха".— Каха Эквадор? — уточнил Гурко.— Он самый.— Знаменитый абрек, — пояснил Гурко девушке. — Киллер. Защитник демократии и шариата. За ним как минимум сто покойников. Лет десять объявлен в розыск, еще раньше Радуева. Видишь, какие у Сережи солидные друзья. Бизнесмен!.. Сережа, а почему записка?Почему просто не позвонить? Или у вас с ним так заведено?— Наверное, намекнул, что знает квартиру. У него контракт на меня еще с лета. Аванс он уже получил.— Излагает складно, — сказал Гурко. — "В Москве проездом... О плохом не думай"... Сразу видно, что образованный человек.— Это не записка, — поддержала Лиза. — Прямо целый роман. Сереженька, и ты к нему пойдешь?Майор взглянул на нее покровительственно.— Ты даешь, лейтенант! Как же иначе? Двести тысяч на дороге не валяются.Лиза покосилась на Гурко. Тот скорчил сочувственную гримасу: дескать, ничего не поделаешь. Большому кораблю большое плавание. Девушка перевела взгляд на майора, который важно кивнул, как император с трона. Лиза хихикнула. Сергей Петрович ответил снисходительной улыбкой. Гурко неожиданно тоже прыснул, будто косточкой подавился. Внезапно всех троих обуял приступ неудержимого смеха, налетел, как ком с горы. Их трясло, словно в падучей. Качалась хрустальная люстра. Летела посуда со стола. У Лизы из глаз потекли ручьи. Гурко опустился на ковер и скорчился, обхватив колени руками. Майора, дольше всех сопротивлявшегося смеховой истерике, скрючило над столом в дугу. Он руками судорожно загребал воздух, будто пытался вынырнуть из океана. Это было как освобождение, как бегство из тяжкого плена, Увы, все кончается когда-нибудь, и смех, и слезы, и любовь, и война, и разруха. Наконец наступила тишина.— Еще по маленькой, ребята? — робко предложил с пола Гурко.— Почему бы и нет, — с достоинством отозвался майор.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44