https://wodolei.ru/brands/Roca/hall/
– Фацио, ты в такой час на ногах?– Так точно, доктор. Полминуты назад мне звонил Катарелла.– Чего хотел?– Я не особо понял, он говорил по-тальянски. Вроде сегодня ночью обчистили универсам Кармело Инграссии, тот большой, который стоит сразу на выезде из города. Похоже, приехали на трейлере или на большом грузовике.– А что, сторожа ночного не было?– Был, да пропал.– И ты туда собираешься?– Так точно.– Бросай это дело. Звони срочно Торторелле, скажи, чтоб дали знать Ауджелло. Туда пусть едут они вдвоем. Ты им объясни, что ты не можешь, наплети чего угодно: что в детстве вывалился из люльки и ударился головой. Нет, наоборот: наври, будто пришли карабинеры тебя арестовать. Нет, еще лучше: позвони и скажи, пусть известят карабинеров, тем более, что дело плевое, какая-то там ерундовая кража, а карабинеры будут довольны, потому что мы их пригласили сотрудничать. А теперь слушай: когда разделаешься с Тортореллой, Ауджелло и карабинерами, срочно звони Галло, Галлуццо, – господи боже мой, только курицы-мамы не хватает Галло – по-итальянски «петух», Галлуццо – уменьшительное от «галло».
, – и Джермана, и приезжайте, куда я вам сейчас скажу. Все берите автоматы.– Во блин!– То-то и оно! Это дело серьезное, и его нужно обделать аккуратно, никому ни полслова, особенно чтоб Галлуццо не разболтал своему шурину-журналисту. И проследи за Галло – гонок пускай не устраивает, тут ему не Индианаполис. Никаких сирен, никаких мигалок. А не то рыбу распугаете, она шуму не любит. А теперь слушай меня внимательно, я тебе объясню, куда нужно приезжать.Приехали тихо, даже получаса не прошло после телефонного звонка, казалось – обычный наряд. Вышли из машины и направились к Монтальбано, который дал им знак следовать за ним. Собрались за полуразвалившимся домом, так с шоссе не было возможности их увидеть.– В машине у меня для вас автомат, – сказал Фацио.– Засунь его себе в задницу. Слушайте внимательно: если удастся хорошо сыграть матч, может, вернемся с Тано Греком.Монтальбано в буквальном смысле услышал, как его люди затаили дыхание.– Тано Грек в этих местах? – изумился Фацио, который пришел в себя первым.– Я его хорошо видел, он самый, отрастил бороду и усы, но узнать все равно можно.– А как это вы его повстречали?– Фацио, отвяжись, я потом тебе все разъясню. Тано сейчас в домике на вершине этой горы, отсюда не видать. Кругом сарацинские оливы. В доме две комнаты, одна наверху и одна внизу. Спереди дверь и окно, второе окно в комнате наверху, но выходит на другую сторону. Ясно? Все поняли? У Тано нет иного пути наружу, кроме как через переднюю дверь, или же придется сигать из верхнего окна, однако так недолго и ногу сломать. Сделаем вот как. Фацио и Галло зайдут сзади, я, Джермана и Галлуццо высадим двери и зайдем.Фацио засомневался.– Что такое? Ты не согласен?– Не лучше ли окружить дом и велеть ему сдаться? Нас пятеро против одного, все равно ему ничего не остается.– А ты уверен, что там внутри нет никого, кроме Тано?Фацио прикусил язык.– Слушайте меня, – сказал Монтальбано, завершая краткий военный совет, – лучше будет, если он у нас найдет пасхальное яйцо с сюрпризом. Глава третья Монтальбано прикинул, что вот уже минут пять как Фацио и Галлуццо должны были засесть сзади за домом, а что до него, то, лежа плашмя посреди травы с пистолетом в руке, – прямо под ложечку ему пренеприятно впивался камень, – он чувствовал себя донельзя глупо, чисто киношный гангстер, и потому не мог дождаться, когда пора будет подавать сигнал к поднятию занавеса. Глянул на Галлуццо, который лежал рядом с ним – Джермана был подальше справа, – и спросил шепотом:– Ты готов?– Так точно, – ответил Галуццо, который, это было видно, весь превратился в комок нервов и обливался потом. Монтальбано пожалел его, но не мог же он взять и сказать, что это представление, конечно с не вполне предсказуемым финалом, однако ж с бутафорией.– Пошел! – скомандовал ему Монтальбано.Будто подбрасываемый упругой пружиной, почти не касаясь земли, Галлуццо в три прыжка оказался у домика и распластался по стене слева от двери. Казалось, это не стоило ему усилий, однако комиссар видел его грудь: она тяжело поднималась и опускалась. Галлуццо перехватил поудобнее автомат и знаком сообщил комиссару, что готов ко второй части. Тогда Монтальбано посмотрел в сторону Джермана, который выглядел не просто спокойным, а просто-таки расслабившимся.– Я пошел, – сказал он ему беззвучно по слогам и преувеличенно артикулируя.– Я вас прикрою, – ответил Джермана таким же манером, указывая кивком головы на автомат, который держал в руках.Первый прыжок комиссара годился если не для антологии Антология здесь – сборник литературных произведений античных и средневековых авторов, признанных образцовыми в отношении языка и стиля, в Италии получает широкое распространение начиная с XVI в.
, то как минимум для учебного пособия: точный посыл тела, достойный чемпиона по прыжкам в высоту, долгое зависание в воздухе, приземление чистое и красивое, на зависть танцовщику. Галлуццо и Джермана, которые стояли и глядели на него с разных позиций, в равной степени были удовлетворены выступлением своего начальника. Второй прыжок начался с еще более точного и мощного толчка, однако в полете что-то такое стряслось, отчего Монтальбано, державшийся поначалу абсолютно прямо, вдруг накренился, как Пизанская башня, а уж дальше пошел настоящий клоунский номер. Растопырив руки в поисках несуществующей зацепки, он со всего маху грохнулся на бок. Галлуццо инстинктивно подался к нему, чтоб подсобить, но вовремя остановился и снова прилепился к стене. Джермана тоже привскочил, потом опять пригнулся. Слава богу, что все было понарошке, подумал комиссар, а не то Тано мог бы сейчас посбивать их, как кегли. Выдавая самые ядреные ругательства из своего обширного запаса, Монтальбано на карачках принялся искать пистолет, который при падении выскользнул у него из руки. В конце концов он заприметил его меж кустиками «бешеных огурцов», и, как только просунул руку в их сплетение, все они разом выстрелили ему в лицо семенами. Комиссар с досадой осознал, что его разжаловали из киношного гангстера в киношного недотепу. Ни атлета, ни танцовщика изображать ему больше не хотелось, а потому те несколько метров, что отделяли его от домика, он одолел просто быстрым шагом, только самую малость пригнувшись.Посмотрев друг другу в глаза, Монтальбано и Галлуццо пришли к мгновенному бессловесному соглашению. Они одновременно подскочили к двери, которая не производила впечатления особо прочной и, глубоко вздохнув, обрушились на нее всем весом своих тел. Дверь оказалась сделана из материала, близкого по свойствам папиросной бумаге, – нажми ладонью, и она треснет, – а потому оба сломя голову влетели внутрь. Комиссару чудом удалось остановиться, Галлуццо же по инерции пронесся через всю комнату и лицом вмазался в стену, расквасив нос и едва не захлебнувшись кровью, которая принялась хлестать фонтаном. В тусклом свете керосиновой лампы, которую Тано оставил гореть, комиссар получил возможность насладиться мастерством Грека-актера. Притворяясь внезапно разбуженным, тот с проклятьями вскочил на ноги и бросился к Калашникову, который теперь был прислонен к столу и, следовательно, стоял далеко от раскладушки.Монтальбано приготовился играть свою роль подсадки.– Стой! Именем закона, стой, или стрелять буду! – гаркнул он что есть мочи и четыре раза пульнул в потолок. Тано застыл, подняв руки вверх. Думая, что в комнате наверху кто-то притаился, Галлуццо выпустил автоматную очередь в сторону деревянной лестницы. Фацио и Галло, заслышав снаружи всю эту стрельбу, для устрашения открыли огонь по окну. Все, кто был в халупке, оглохли от выстрелов, когда появился Джермана и поддал жару:– Всем стоять или буду стрелять.Не успело отзвучать его грозное предупреждение, как Фацио и Галло уже отмели его от порога, втиснув между Монтальбано и Галлуццо, который, бросив автомат, вытащил из кармана платок и пытался остановить им кровь, заливавшую ему рубаху, галстук, пиджак. Галло при виде его запаниковал.– Он в тебя стрелял? Он в тебя стрелял, да, этот козел? – крикнул он злобно, оборачиваясь к Тано, который все стоял с ангельским терпением, подняв руки вверх, и ожидал, что силы правопорядка наведут порядок в хаосе, который сами же и учинили.– Нет, не стрелял. На стену я налетел, – еле выговорил Галлуццо. Тано ни на кого не смотрел, он разглядывал носки своих башмаков.«Ему, наверно, смешно», – подумал Монтальбано и отрывисто отдал приказ Галлуццо:– Надень ему наручники.– Это он? – спросил потихоньку Фацио.– Он, он, не узнаешь? – сказал Монтальбано.– Что теперь делать?– Сажайте его в машину и везите в квестуру в Монтелузу. По дороге позвонишь начальнику полиции, объяснишь ему все, пусть он тебе скажет, что нужно делать. Постарайтесь, чтоб никто его не увидел и не узнал. Арест пока что должен оставаться в полной тайне. Поезжайте.– А вы?– Я погляжу в доме, сделаю обыск, чем черт не шутит.Фацио и полицейские, держа с обеих сторон Тано в наручниках, подались к двери, Джермана нес в руке Калашников задержанного. Только тогда Тано Грек вскинул голову и зыркнул на Монтальбано. Комиссар заметил, что взгляд «как у статуи» исчез, теперь глаза были живые, почти смеющиеся.Когда все пятеро скрылись из виду, Монтальбано возвратился в домик, чтоб начать обыск. И действительно, он раскрыл буфет, достал бутылку вина, которая была еще наполовину полна, и захватил ее с собой в тень дерева, чтобы прикончить ее в мире и покое. Задержание опасного преступника, скрывавшегося от правосудия, было благополучно завершено.Едва завидев появившегося в управлении Монтальбано, Мими Ауджелло, в которого словно дьявол вселился, налетел на него, как ураган:– Где ты был? Куда тебя черти носили? Куда подевались остальные? Это что, по-твоему, нормальное поведение, мать вашу за ногу?Должно быть, он и в самом деле разозлился, раз уж начал выражаться так энергично, – за три года, что они работали вместе, ни разу комиссар не слышал, чтоб его зам выругался. Нет, однажды: когда один сукин сын выстрелил в живот Торторелле, он реагировал точно так же.– Мими, да что тебя разбирает?– Как это, что меня разбирает? От страху чуть не помер тут!– От страху? Какого страху?– Сюда звонили по крайней мере шесть человек. Подробности рассказывали каждый раз разные, а суть одна: огневой конфликт с ранеными и убитыми. Один сказал – бойня. Тебя дома нет, Фацио и остальные пропали на служебной машине, никому ничего не сказали… Я подумал, что дважды два – четыре. Я не прав?– Да нет, прав. Только злиться ты должен не на меня, а на телефон, вина-то его.– А телефон-то здесь при чем?– А очень даже при том! Потому как на сегодняшний день телефон, он даже в каком-нибудь задрипанном курятнике в любой деревне есть. И что делает народ, когда телефон у него под рукой? Звонит. Расскажет тебе что есть и чего нету, что может быть и чего даже и быть-то не может, что кому-то во сне приснилось, как в пьесе Эдуардо, как ее там, ах вот, «Голоса изнутри»: раздует, уполовинит, и вечно без указания своего имени и фамилии. Звонят по номерам, где можно нести любую несусветицу – и никакой ответственности! Де Филиппо Эдуардо (1900–1984) – драматург и актер, указанная пьеса написана в 1948 г. Речь идет о номерах телефонов, по которым можно, оставаясь неизвестными и не подвергая себя опасности, информировать правоохранительные органы. Это один из методов борьбы с круговой порукой («omerta») и, следовательно, с мафией.
А эксперты по мафии меж тем то-то радуются: на Сицилии исчезает круговая порука, исчезает пособничество, уменьшается боязнь! Ничего не уменьшается, увеличиваются только счета за телефон.– Монтальба, не дури мне голову своей болтовней! Это правда, что есть убитые и раненые?– Ничего не правда. Не было никакого конфликта, стреляли мы только в воздух, Галлуццо сам себе нос разбил, и этот сдался.– Этот – кто?– Один скрывавшийся от правосудия.– Ясно, но кто?Появление запыхавшегося Катареллы избавило его от необходимости что-то отвечать.– Дохтур, тут у телефона будет до вас синьор начальник полиции.– Потом скажу, – ответил Монтальбано, мгновенно исчезая в своем кабинете.– Дорогой друг, я звоню, чтобы принести вам живейшие поздравления!– Спасибо.– Это большая удача.– Нам повезло.– Кажется, тот, о ком мы говорим, – фигура гораздо более крупная, чем он из себя изображал.– Где он сейчас?– По дороге в Палермо. Антимафия так решила, ничего нельзя было поделать. Ваши люди не смогли даже остановиться в Монтелузе, должны были проследовать дальше. Я им добавил машину охраны с четырьмя моими.– Значит, вы не разговаривали с Фацио?– Нет, не было ни времени, ни возможности. О происшедшем не знаю почти ничего. Потому я был бы вам благодарен, если сегодня после обеда вы смогли бы зайти ко мне на службу и изложить мне все в деталях.«Вот в чем загвоздка», – подумал Монтальбано, вспоминая монолог Гамлета в одном переводе девятнадцатого века. Но ограничился лишь вопросом:– В каком часу?– Скажем, к пяти. Ах да, Палермо рекомендует держать операцию в строжайшем секрете, по крайней мере пока.– Если б зависело только от меня…– Я говорил не о вас, вас я знаю прекрасно и могу заверить, что по сравнению с вами и рыбы – болтливая нация. Да, кстати…Возникла пауза, начальник полиции замолчал, а Монтальбано не спешил услышать продолжение: противный сигнал тревоги принялся звенеть у него в голове при этом хвалебном «я прекрасно вас знаю».– Послушайте, Монтальбано, – начал опять нерешительно начальник полиции, и от этой нерешительности сигнал тревоги становился только пронзительнее.– Я слушаю вас.– Думаю, что на этот раз мне не удастся уберечь вас от повышения в должности до заместителя начальника полиции.– Владычица Небесная! Ну почему?– Не будьте смешным, Монтальбано.– Извините, но за что меня нужно повышать?– Что за вопрос! За то, что вы совершили сегодня утром.Монтальбано бросило разом и в жар и в холод, лоб вспотел, а по спине пошел мороз, перспектива его ужасала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
, – и Джермана, и приезжайте, куда я вам сейчас скажу. Все берите автоматы.– Во блин!– То-то и оно! Это дело серьезное, и его нужно обделать аккуратно, никому ни полслова, особенно чтоб Галлуццо не разболтал своему шурину-журналисту. И проследи за Галло – гонок пускай не устраивает, тут ему не Индианаполис. Никаких сирен, никаких мигалок. А не то рыбу распугаете, она шуму не любит. А теперь слушай меня внимательно, я тебе объясню, куда нужно приезжать.Приехали тихо, даже получаса не прошло после телефонного звонка, казалось – обычный наряд. Вышли из машины и направились к Монтальбано, который дал им знак следовать за ним. Собрались за полуразвалившимся домом, так с шоссе не было возможности их увидеть.– В машине у меня для вас автомат, – сказал Фацио.– Засунь его себе в задницу. Слушайте внимательно: если удастся хорошо сыграть матч, может, вернемся с Тано Греком.Монтальбано в буквальном смысле услышал, как его люди затаили дыхание.– Тано Грек в этих местах? – изумился Фацио, который пришел в себя первым.– Я его хорошо видел, он самый, отрастил бороду и усы, но узнать все равно можно.– А как это вы его повстречали?– Фацио, отвяжись, я потом тебе все разъясню. Тано сейчас в домике на вершине этой горы, отсюда не видать. Кругом сарацинские оливы. В доме две комнаты, одна наверху и одна внизу. Спереди дверь и окно, второе окно в комнате наверху, но выходит на другую сторону. Ясно? Все поняли? У Тано нет иного пути наружу, кроме как через переднюю дверь, или же придется сигать из верхнего окна, однако так недолго и ногу сломать. Сделаем вот как. Фацио и Галло зайдут сзади, я, Джермана и Галлуццо высадим двери и зайдем.Фацио засомневался.– Что такое? Ты не согласен?– Не лучше ли окружить дом и велеть ему сдаться? Нас пятеро против одного, все равно ему ничего не остается.– А ты уверен, что там внутри нет никого, кроме Тано?Фацио прикусил язык.– Слушайте меня, – сказал Монтальбано, завершая краткий военный совет, – лучше будет, если он у нас найдет пасхальное яйцо с сюрпризом. Глава третья Монтальбано прикинул, что вот уже минут пять как Фацио и Галлуццо должны были засесть сзади за домом, а что до него, то, лежа плашмя посреди травы с пистолетом в руке, – прямо под ложечку ему пренеприятно впивался камень, – он чувствовал себя донельзя глупо, чисто киношный гангстер, и потому не мог дождаться, когда пора будет подавать сигнал к поднятию занавеса. Глянул на Галлуццо, который лежал рядом с ним – Джермана был подальше справа, – и спросил шепотом:– Ты готов?– Так точно, – ответил Галуццо, который, это было видно, весь превратился в комок нервов и обливался потом. Монтальбано пожалел его, но не мог же он взять и сказать, что это представление, конечно с не вполне предсказуемым финалом, однако ж с бутафорией.– Пошел! – скомандовал ему Монтальбано.Будто подбрасываемый упругой пружиной, почти не касаясь земли, Галлуццо в три прыжка оказался у домика и распластался по стене слева от двери. Казалось, это не стоило ему усилий, однако комиссар видел его грудь: она тяжело поднималась и опускалась. Галлуццо перехватил поудобнее автомат и знаком сообщил комиссару, что готов ко второй части. Тогда Монтальбано посмотрел в сторону Джермана, который выглядел не просто спокойным, а просто-таки расслабившимся.– Я пошел, – сказал он ему беззвучно по слогам и преувеличенно артикулируя.– Я вас прикрою, – ответил Джермана таким же манером, указывая кивком головы на автомат, который держал в руках.Первый прыжок комиссара годился если не для антологии Антология здесь – сборник литературных произведений античных и средневековых авторов, признанных образцовыми в отношении языка и стиля, в Италии получает широкое распространение начиная с XVI в.
, то как минимум для учебного пособия: точный посыл тела, достойный чемпиона по прыжкам в высоту, долгое зависание в воздухе, приземление чистое и красивое, на зависть танцовщику. Галлуццо и Джермана, которые стояли и глядели на него с разных позиций, в равной степени были удовлетворены выступлением своего начальника. Второй прыжок начался с еще более точного и мощного толчка, однако в полете что-то такое стряслось, отчего Монтальбано, державшийся поначалу абсолютно прямо, вдруг накренился, как Пизанская башня, а уж дальше пошел настоящий клоунский номер. Растопырив руки в поисках несуществующей зацепки, он со всего маху грохнулся на бок. Галлуццо инстинктивно подался к нему, чтоб подсобить, но вовремя остановился и снова прилепился к стене. Джермана тоже привскочил, потом опять пригнулся. Слава богу, что все было понарошке, подумал комиссар, а не то Тано мог бы сейчас посбивать их, как кегли. Выдавая самые ядреные ругательства из своего обширного запаса, Монтальбано на карачках принялся искать пистолет, который при падении выскользнул у него из руки. В конце концов он заприметил его меж кустиками «бешеных огурцов», и, как только просунул руку в их сплетение, все они разом выстрелили ему в лицо семенами. Комиссар с досадой осознал, что его разжаловали из киношного гангстера в киношного недотепу. Ни атлета, ни танцовщика изображать ему больше не хотелось, а потому те несколько метров, что отделяли его от домика, он одолел просто быстрым шагом, только самую малость пригнувшись.Посмотрев друг другу в глаза, Монтальбано и Галлуццо пришли к мгновенному бессловесному соглашению. Они одновременно подскочили к двери, которая не производила впечатления особо прочной и, глубоко вздохнув, обрушились на нее всем весом своих тел. Дверь оказалась сделана из материала, близкого по свойствам папиросной бумаге, – нажми ладонью, и она треснет, – а потому оба сломя голову влетели внутрь. Комиссару чудом удалось остановиться, Галлуццо же по инерции пронесся через всю комнату и лицом вмазался в стену, расквасив нос и едва не захлебнувшись кровью, которая принялась хлестать фонтаном. В тусклом свете керосиновой лампы, которую Тано оставил гореть, комиссар получил возможность насладиться мастерством Грека-актера. Притворяясь внезапно разбуженным, тот с проклятьями вскочил на ноги и бросился к Калашникову, который теперь был прислонен к столу и, следовательно, стоял далеко от раскладушки.Монтальбано приготовился играть свою роль подсадки.– Стой! Именем закона, стой, или стрелять буду! – гаркнул он что есть мочи и четыре раза пульнул в потолок. Тано застыл, подняв руки вверх. Думая, что в комнате наверху кто-то притаился, Галлуццо выпустил автоматную очередь в сторону деревянной лестницы. Фацио и Галло, заслышав снаружи всю эту стрельбу, для устрашения открыли огонь по окну. Все, кто был в халупке, оглохли от выстрелов, когда появился Джермана и поддал жару:– Всем стоять или буду стрелять.Не успело отзвучать его грозное предупреждение, как Фацио и Галло уже отмели его от порога, втиснув между Монтальбано и Галлуццо, который, бросив автомат, вытащил из кармана платок и пытался остановить им кровь, заливавшую ему рубаху, галстук, пиджак. Галло при виде его запаниковал.– Он в тебя стрелял? Он в тебя стрелял, да, этот козел? – крикнул он злобно, оборачиваясь к Тано, который все стоял с ангельским терпением, подняв руки вверх, и ожидал, что силы правопорядка наведут порядок в хаосе, который сами же и учинили.– Нет, не стрелял. На стену я налетел, – еле выговорил Галлуццо. Тано ни на кого не смотрел, он разглядывал носки своих башмаков.«Ему, наверно, смешно», – подумал Монтальбано и отрывисто отдал приказ Галлуццо:– Надень ему наручники.– Это он? – спросил потихоньку Фацио.– Он, он, не узнаешь? – сказал Монтальбано.– Что теперь делать?– Сажайте его в машину и везите в квестуру в Монтелузу. По дороге позвонишь начальнику полиции, объяснишь ему все, пусть он тебе скажет, что нужно делать. Постарайтесь, чтоб никто его не увидел и не узнал. Арест пока что должен оставаться в полной тайне. Поезжайте.– А вы?– Я погляжу в доме, сделаю обыск, чем черт не шутит.Фацио и полицейские, держа с обеих сторон Тано в наручниках, подались к двери, Джермана нес в руке Калашников задержанного. Только тогда Тано Грек вскинул голову и зыркнул на Монтальбано. Комиссар заметил, что взгляд «как у статуи» исчез, теперь глаза были живые, почти смеющиеся.Когда все пятеро скрылись из виду, Монтальбано возвратился в домик, чтоб начать обыск. И действительно, он раскрыл буфет, достал бутылку вина, которая была еще наполовину полна, и захватил ее с собой в тень дерева, чтобы прикончить ее в мире и покое. Задержание опасного преступника, скрывавшегося от правосудия, было благополучно завершено.Едва завидев появившегося в управлении Монтальбано, Мими Ауджелло, в которого словно дьявол вселился, налетел на него, как ураган:– Где ты был? Куда тебя черти носили? Куда подевались остальные? Это что, по-твоему, нормальное поведение, мать вашу за ногу?Должно быть, он и в самом деле разозлился, раз уж начал выражаться так энергично, – за три года, что они работали вместе, ни разу комиссар не слышал, чтоб его зам выругался. Нет, однажды: когда один сукин сын выстрелил в живот Торторелле, он реагировал точно так же.– Мими, да что тебя разбирает?– Как это, что меня разбирает? От страху чуть не помер тут!– От страху? Какого страху?– Сюда звонили по крайней мере шесть человек. Подробности рассказывали каждый раз разные, а суть одна: огневой конфликт с ранеными и убитыми. Один сказал – бойня. Тебя дома нет, Фацио и остальные пропали на служебной машине, никому ничего не сказали… Я подумал, что дважды два – четыре. Я не прав?– Да нет, прав. Только злиться ты должен не на меня, а на телефон, вина-то его.– А телефон-то здесь при чем?– А очень даже при том! Потому как на сегодняшний день телефон, он даже в каком-нибудь задрипанном курятнике в любой деревне есть. И что делает народ, когда телефон у него под рукой? Звонит. Расскажет тебе что есть и чего нету, что может быть и чего даже и быть-то не может, что кому-то во сне приснилось, как в пьесе Эдуардо, как ее там, ах вот, «Голоса изнутри»: раздует, уполовинит, и вечно без указания своего имени и фамилии. Звонят по номерам, где можно нести любую несусветицу – и никакой ответственности! Де Филиппо Эдуардо (1900–1984) – драматург и актер, указанная пьеса написана в 1948 г. Речь идет о номерах телефонов, по которым можно, оставаясь неизвестными и не подвергая себя опасности, информировать правоохранительные органы. Это один из методов борьбы с круговой порукой («omerta») и, следовательно, с мафией.
А эксперты по мафии меж тем то-то радуются: на Сицилии исчезает круговая порука, исчезает пособничество, уменьшается боязнь! Ничего не уменьшается, увеличиваются только счета за телефон.– Монтальба, не дури мне голову своей болтовней! Это правда, что есть убитые и раненые?– Ничего не правда. Не было никакого конфликта, стреляли мы только в воздух, Галлуццо сам себе нос разбил, и этот сдался.– Этот – кто?– Один скрывавшийся от правосудия.– Ясно, но кто?Появление запыхавшегося Катареллы избавило его от необходимости что-то отвечать.– Дохтур, тут у телефона будет до вас синьор начальник полиции.– Потом скажу, – ответил Монтальбано, мгновенно исчезая в своем кабинете.– Дорогой друг, я звоню, чтобы принести вам живейшие поздравления!– Спасибо.– Это большая удача.– Нам повезло.– Кажется, тот, о ком мы говорим, – фигура гораздо более крупная, чем он из себя изображал.– Где он сейчас?– По дороге в Палермо. Антимафия так решила, ничего нельзя было поделать. Ваши люди не смогли даже остановиться в Монтелузе, должны были проследовать дальше. Я им добавил машину охраны с четырьмя моими.– Значит, вы не разговаривали с Фацио?– Нет, не было ни времени, ни возможности. О происшедшем не знаю почти ничего. Потому я был бы вам благодарен, если сегодня после обеда вы смогли бы зайти ко мне на службу и изложить мне все в деталях.«Вот в чем загвоздка», – подумал Монтальбано, вспоминая монолог Гамлета в одном переводе девятнадцатого века. Но ограничился лишь вопросом:– В каком часу?– Скажем, к пяти. Ах да, Палермо рекомендует держать операцию в строжайшем секрете, по крайней мере пока.– Если б зависело только от меня…– Я говорил не о вас, вас я знаю прекрасно и могу заверить, что по сравнению с вами и рыбы – болтливая нация. Да, кстати…Возникла пауза, начальник полиции замолчал, а Монтальбано не спешил услышать продолжение: противный сигнал тревоги принялся звенеть у него в голове при этом хвалебном «я прекрасно вас знаю».– Послушайте, Монтальбано, – начал опять нерешительно начальник полиции, и от этой нерешительности сигнал тревоги становился только пронзительнее.– Я слушаю вас.– Думаю, что на этот раз мне не удастся уберечь вас от повышения в должности до заместителя начальника полиции.– Владычица Небесная! Ну почему?– Не будьте смешным, Монтальбано.– Извините, но за что меня нужно повышать?– Что за вопрос! За то, что вы совершили сегодня утром.Монтальбано бросило разом и в жар и в холод, лоб вспотел, а по спине пошел мороз, перспектива его ужасала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30