https://wodolei.ru/catalog/mebel/60cm/
э.).
– Одна?– Господин комиссар, я вам все скажу, все открою, но прекратите, пожалуйста, этот допрос с пристрастием! Мы ездили вместе с Мими Ауджелло.У Монтальбано лицо перекосилось, он угрожающе уставил на Ливию палец:– Смотри, Ливия, Ауджелло уже захватил мой письменный стол, я не хочу, чтобы он захватил еще что-нибудь мое.Ливия не уступила:– Считай, что я не слышала, так будет лучше для нас обоих. Я, во всяком случае, не являюсь твоей собственностью, сицилиец хренов.– Ну ладно, извини меня.Дискуссия все продолжалась, даже когда Ливия разделась и легла в постель. Но Мими, решил Монтальбано, еще за это поплатится. Он поднялся:– Куда ты теперь?– Позвоню Мими.– Да оставь ты его в покое, ему даже во сне не снилось сделать что-нибудь, что могло бы тебя задеть.– Алло, Мими? Монтальбано это. Ах, ты только что вернулся домой? Ладно. Нет, нет, не беспокойся, Ливия в полном порядке. Благодарит тебя за прекрасный день. Да и я тоже тебе благодарен. Мими, ты слышал, что в Катании подложили бомбу Коррадо Бранкато? Нет, не шучу, передавали по телевизору. Ничего об этом не знаешь? Как это ничего не знаешь? А, понимаю, ты целый день был в отлучке. И, может, наши коллеги из Катании тоже тебя разыскивали. И начальник полиции тоже наверняка задался вопросом, куда это ты запропастился. Ну, теперь уж ничего не поделаешь. Постарайся как-нибудь помочь горю. Спокойной тебе ночи, Мими.– Сказать, что ты самый настоящий мерзавец, это еще мало, – заметила Ливия.– Ладно, – сказал Монтальбано, когда было уже три часа ночи. – Признаю, что это я во всем виноват. Когда я здесь, то веду себя так, будто тебя не существует, весь в своих мыслях. Давай уедем.– А голову ты тут собираешься оставить? – спросила Ливия.– В каком смысле?– А в том, что ты свою голову вместе со всем тем, что там есть, прихватишь. И значит, неизбежно будешь и дальше думать о своих делах, даже если мы окажемся за тыщу километров отсюда.– Клянусь, до того, как ехать, я ее очищу.– И куда мы отправимся?Поскольку Ливию уже захватил туристическо-археологический стих, он подумал, чего бы такого предложить, чтоб ей угодить.– Ты ведь никогда не видела острова Моция, да? Давай так, сегодня же утром часам к одиннадцати выезжаем в Мадзара дель Валло. У меня там друг, замначальника полиции Валенте, с которым мы уже давно не виделись. Потом поедем дальше в Марсалу и в конце посмотрим Моцию. А когда возвратимся сюда, в Вигату, организуем еще какую-нибудь поездку.Мир был водворен.Джулия, жена замначальника полиции Валенте, оказалась не только ровесницей Ливии, но даже родом была из Сестри. Женщины тут же прониклись взаимной симпатией. Несколько меньшую симпатию синьора внушила Монтальбано: паста оказалась до неприличия переварена, тушеная говядина под соусом, без сомнения, была порождением больного рассудка, а ее кофе вам не осмелились бы налить даже на борту самолета. Когда этот, с позволения сказать, обед закончился, Джулия предложила Ливии остаться с ней дома, они выйдут прогуляться попозже. Монтальбано же отправился вместе с другом в управление. Замначальника полиции дожидался человек лет сорока с длинными бакенбардами и опаленным солнцем лицом типичного сицилийца.– Каждый день новая история! Простите, господин начальник полиции, но я должен с вами поговорить. Это важно.– Представляю тебе учителя Фарида Рахмана, друга из Туниса, – сказал Валенте и затем, обратившись к учителю, спросил: – Это надолго?– Самое большее четверть часа.– Я бы сходил посмотреть арабский квартал, – сказал Монтальбано.– Если вы меня подождете, – вмешался Фарид Рахман, – я с удовольствием вам его покажу.– Послушай, – посоветовал Валенте, – я-то знаю, что моя жена не умеет варить кофе. Метрах в трехстах отсюда находится площадь Мокарта, ты усядешься там в баре и выпьешь хорошего. Учитель зайдет за тобой туда.Он не стал сразу заказывать кофе, а сначала отдал дань блюду сытной и благоухающей запеченной пасты, которая вывела его из мрака, в какой его совсем было ввергло кулинарное искусство синьоры Джулии. Когда появился Рахман, Монтальбано уже успел замести следы пасты и перед ним стояла лишь невинная чашечка из-под кофе. Они направились к кварталу.– Сколько вас в Мадзаре?– Уже превысили треть от местного населения.– И часто случаются инциденты между вами и местными?– Нет, совсем редко, прямо-таки ничего по сравнению с другими городами. Знаете, я думаю, что мы для Мадзары что-то вроде исторической памяти, факт почти генетический. Мы здесь свои. Аль-Имам аль-Мазари, основатель юридической школы Магриба, родился в Мадзаре, так же как и филолог Ибн аль-Бирр, которого изгнали из города в тысяча шестьдесят восьмом году, потому что ему слишком нравилось вино. Решающий факт, однако, в том, что жители Мадзары – моряки. А у моряка очень развит здравый смысл, он понимает, что это значит – стоять обеими ногами на земле. Кстати о море, вы знаете, что у здешних рыболовецких судов смешанные экипажи – тунисцы и сицилийцы.– Вы занимаете какую-нибудь официальную должность?– Нет, боже нас упаси от всего официального. Тут у нас все идет самым лучшим образом именно потому, что происходит в неофициальной форме. Я учитель начальной школы, но выступаю посредником между нашей диаспорой и местными властями. Вот вам еще один пример здравого смысла: один школьный директор дал нам классные комнаты, мы – преподаватели – приехали из Туниса и создали нашу школу. Но районная инспекция, на официальном уровне, не знает об этом.Квартал оказался уголком Туниса, взятым и перенесенным один к одному на Сицилию. Магазины были закрыты по случаю пятницы, но жизнь на узких улочках все равно была оживленной и красочной. Первым делом Рахман показал ему большие общественные бани, испокон веков служившие арабам как место встреч, потом повел его в курильню – в кафе с кальянами. Они прошли перед зданием безо всяких украшений, похожим на склад, там важный старик, усевшись на полу, читал и комментировал книгу. Перед ним в той же позе сидели человек двадцать мальчиков и внимательно слушали.– Это один наш религиозный деятель, он толкует Коран, – сказал Рахман и сделал движение, чтобы идти дальше.Монтальбано остановил его, взяв за локоть. Его поразило внимание, и впрямь религиозное, этих ребят, которые, выйдя со склада, тут же опять примутся вопить и тузить друг дружку.– Что он им читает?– Восемнадцатую суру о пещере.Монтальбано, не умея объяснить себе почему, почувствовал какое-то легкое содрогание в позвоночнике.– Пещере?– Да, аль-каф, пещера. Сура повествует, что Бог, исполняя желание нескольких юношей, которые не хотели погрязнуть в грехе, удалиться от истинной веры, погрузил их в глубокий сон в пещере. И чтобы в пещере была всегда полная тьма, Бог повернул вспять солнце. Они спали около трехсот девяти лет. Вместе с ними была также собака, она спала перед входом в пещеру в сторожевой позе, вытянув передние лапы…Он осекся, заметив, что Монтальбано стал желтый-желтый и что он разевал рот, будто ему не хватало воздуха.– Синьор, что с вами? Вам плохо, синьор? Хотите, я вызову врача? Синьор!Монтальбано сам испугался своей реакции, он чувствовал слабость, голова у него шла кругом, ноги стали ватными, – видно, сказывались еще ранение и операция. Небольшая толпа меж тем собиралась вокруг Рахмана и комиссара. Учитель распорядился, один араб бросился и вернулся со стаканом воды, второй принес соломенный стул и заставил Монтальбано, который чувствовал себя смешным, на него усесться. Вода придала ему сил.– Как это говорится по-арабски: Бог велик и милостив?Рахман ему перевел. Монтальбано постарался в точности воспроизвести звучание слов, толпа засмеялась над его произношением, но повторила эти слова хором.Рахман делил квартиру со старшим товарищем по работе Эль Мадани, который в этот момент оказался дома. Пока Монтальбано объяснял причины своей дурноты, Рахман заварил чай с мятой. О том, что в пещере были обнаружены двое убитых, Рахман ничего не знал, Эль Мадани же знал понаслышке.– Мне интересно было бы узнать, если вы будете так любезны объяснить, – сказал комиссар, – до какой степени вещи, находившиеся в пещере, можно возвести к тексту суры. По поводу собаки нет никаких сомнений.– Кличка собаки – Китмир, – сказал Эль Мадани, – но ее называют также Куотмоур. Знаете, у персов эта собака, собака из пещеры, стала покровительницей переписки.– В суре есть плошка, полная монет?– Нет, плошки нет по той простой причине, что у спящих деньги были в карманах. Когда они пробуждаются, то дают одному из своих деньги, чтоб тот купил лучшие яства, какие только можно найти. Они голодны. Но посланец выдает себя, потому что его монеты не только больше не в ходу, но равняются теперь целому состоянию. И люди преследуют его и попадают в пещеру как раз в погоне за этим сокровищем: вот каким образом открывают спавших.– Плошка, однако, в деле, которым я занимаюсь, имеет объяснение, – сказал Монтальбано Рахману, – потому что юношу и девушку положили в пещеру обнаженными и следовательно, куда-то же нужно было поместить деньги.– Согласен, – ответил Эль Мадани, – однако в Коране не говорится, что они чувствовали жажду. И значит, сосуд с водой, если основываться на суре, – предмет совершенно посторонний.– Я знаю множество легенд о спящих, – прибавил Рахман, – но ни в одной из них не говорится о воде.– Сколько спящих было в пещере?– Сура не говорит об этом прямо, возможно, число не имеет значения, – трое, четверо, пятеро, шестеро, если не считать собаки. Но постепенно установилось мнение, что спящих было семеро, а с псом – восьмеро.– Если это вам может пригодиться, я хочу сказать, что сура берет за основу христианскую легенду о спящих из Эфеса, – уточнил Эль Мадани.– Существует даже современная египетская пьеса «Ahl al-kahf», то есть «Спящие в пещере», писателя Тауфика аль-Хакима Аль-Хаким Тауфик (1898–1987) – прозаики драматург, драма «Спящие в пещере» написана в 30-х гг. XX в.
. В ней христианские юноши, преследуемые императором Децием, погружаются в глубокий сон и пробуждаются во времена Феодосия Второго. Их трое, и с ними собака.– Значит, – подытожил Монтальбано, – тот, кто перенес тела в пещеру, без сомнения, знал Коран и, возможно, также и пьесу этого египтянина.– Синьор директор? Монтальбано это. Звоню вам из Мадзара дель Валло и прямо сейчас выезжаю в Марсалу. Простите за спешку, но мне нужно спросить у вас одну очень важную вещь. Лилло Риццитано знал арабский?– Лилло? Да не смешите!– Не может быть, что он учил его в университете?– Исключено.– По какой специальности он защитился?– Итальянский, у профессора Аурелио Котронео. Может, он даже называл тему дипломной работы, но я ее забыл.– У него был какой-нибудь приятель-араб?– Насколько мне известно, нет.– Были в Вигате арабы в сорок втором – сорок третьем?– Комиссар, арабы тут были в эпоху арабских завоеваний и потом вернулись в наши дни, бедолаги, но уже не как завоеватели. В ту пору их не было. Да что вы к ним прицепились, к арабам-то?Когда они выехали в направлении Марсалы, уже стемнело. Ливия была довольная и оживленная, знакомство с женой Валенте доставило ей удовольствие. На первом перекрестке вместо того, чтобы повернуть направо, Монтальбано повернул налево, Ливия это тут же заметила, и комиссару пришлось долго петлять, чтобы опять попасть на нужную дорогу. На втором перекрестке, может для симметрии, Монтальбано сделал все наоборот – вместо поворота налево взял направо, и Ливия, занятая разговорами, не отдала себе в этом отчета. К их великому изумлению, они опять оказались в Мадзаре. Ливию взорвало.– Ну нет, с тобой нужно просто ангельское терпение!– А ты-то куда смотрела! – это Монтальбано сказал на диалекте.– Прекрати говорить со мной по-сицилийски! Это нечестно, ты мне пообещал, что, как уедешь из Вигаты, выбросишь все из головы, а вместо этого на уме у тебя только эти твои истории.– Прости меня, прости.В первые полчаса пути он был очень внимателен, потом мысли предательски опять вернулись к двум убитым: собака совпадала, плошка с деньгами тоже, корчага – нет. Почему?Он не успел даже решить, с чего начинать думать, как его ослепили фары грузовика. Комиссар понял, что съехал со своей полосы и что столкновение, которое сейчас произойдет, будет страшным. Принялся лихорадочно крутить руль, оглушенный криком Ливии и гневным сигналеньем грузовика. Они почувствовали толчки, попав на только что вспаханное поле, потом машина, забуксовав, встала. Молчали, сказать было нечего, Ливия тяжело дышала. Монтальбано испугался того, что должно было вот-вот случиться, как только его подруга малость придет в себя. Трусливо выставил вперед руки, пробуя ее разжалобить:– Знаешь, не хотел говорить тебе раньше, чтоб тебя не пугать, но дело в том, что после обеда мне стало плохо…Потом события развивались в ключе трагикомическом. Машину было не сдвинуть с места, хоть ты тресни, Ливия замкнулась в презрительном молчании. Монтальбано через некоторое время отступился от своих попыток выехать из канавы, опасаясь сжечь мотор. Он навьючил на себя багаж, Ливия следовала за ним на расстоянии нескольких шагов. Какой-то автомобилист проникся жалостью к этим двоим на обочине, брошенным на произвол судьбы, и подвез их до Марсалы. Оставив Ливию в гостинице, Монтальбано пошел в комиссариат, показал удостоверение и с помощью одного из полицейских поднял с постели водителя техпомощи. Пока суд да дело, он примостился подле Ливии, которая металась во сне, когда было аж четыре часа утра. Глава двадцать вторая Чтобы заслужить прощение, Монтальбано решился быть любящим и терпеливым, улыбаться и повиноваться. И в том преуспел, так что к Ливии вернулось хорошее настроение. Моция ее околдовала, поразила ее дорога чуть ниже уровня воды, которая соединяла остров с противоположным берегом, восхитил мозаичный пол одной из вилл, выложенный речными камешками-голышами, белыми и черными.– Это – «tophet», – сказал экскурсовод, – место, где отправлялись культы финикийцев. Построек здесь не было, обряды совершались под открытым небом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Одна?– Господин комиссар, я вам все скажу, все открою, но прекратите, пожалуйста, этот допрос с пристрастием! Мы ездили вместе с Мими Ауджелло.У Монтальбано лицо перекосилось, он угрожающе уставил на Ливию палец:– Смотри, Ливия, Ауджелло уже захватил мой письменный стол, я не хочу, чтобы он захватил еще что-нибудь мое.Ливия не уступила:– Считай, что я не слышала, так будет лучше для нас обоих. Я, во всяком случае, не являюсь твоей собственностью, сицилиец хренов.– Ну ладно, извини меня.Дискуссия все продолжалась, даже когда Ливия разделась и легла в постель. Но Мими, решил Монтальбано, еще за это поплатится. Он поднялся:– Куда ты теперь?– Позвоню Мими.– Да оставь ты его в покое, ему даже во сне не снилось сделать что-нибудь, что могло бы тебя задеть.– Алло, Мими? Монтальбано это. Ах, ты только что вернулся домой? Ладно. Нет, нет, не беспокойся, Ливия в полном порядке. Благодарит тебя за прекрасный день. Да и я тоже тебе благодарен. Мими, ты слышал, что в Катании подложили бомбу Коррадо Бранкато? Нет, не шучу, передавали по телевизору. Ничего об этом не знаешь? Как это ничего не знаешь? А, понимаю, ты целый день был в отлучке. И, может, наши коллеги из Катании тоже тебя разыскивали. И начальник полиции тоже наверняка задался вопросом, куда это ты запропастился. Ну, теперь уж ничего не поделаешь. Постарайся как-нибудь помочь горю. Спокойной тебе ночи, Мими.– Сказать, что ты самый настоящий мерзавец, это еще мало, – заметила Ливия.– Ладно, – сказал Монтальбано, когда было уже три часа ночи. – Признаю, что это я во всем виноват. Когда я здесь, то веду себя так, будто тебя не существует, весь в своих мыслях. Давай уедем.– А голову ты тут собираешься оставить? – спросила Ливия.– В каком смысле?– А в том, что ты свою голову вместе со всем тем, что там есть, прихватишь. И значит, неизбежно будешь и дальше думать о своих делах, даже если мы окажемся за тыщу километров отсюда.– Клянусь, до того, как ехать, я ее очищу.– И куда мы отправимся?Поскольку Ливию уже захватил туристическо-археологический стих, он подумал, чего бы такого предложить, чтоб ей угодить.– Ты ведь никогда не видела острова Моция, да? Давай так, сегодня же утром часам к одиннадцати выезжаем в Мадзара дель Валло. У меня там друг, замначальника полиции Валенте, с которым мы уже давно не виделись. Потом поедем дальше в Марсалу и в конце посмотрим Моцию. А когда возвратимся сюда, в Вигату, организуем еще какую-нибудь поездку.Мир был водворен.Джулия, жена замначальника полиции Валенте, оказалась не только ровесницей Ливии, но даже родом была из Сестри. Женщины тут же прониклись взаимной симпатией. Несколько меньшую симпатию синьора внушила Монтальбано: паста оказалась до неприличия переварена, тушеная говядина под соусом, без сомнения, была порождением больного рассудка, а ее кофе вам не осмелились бы налить даже на борту самолета. Когда этот, с позволения сказать, обед закончился, Джулия предложила Ливии остаться с ней дома, они выйдут прогуляться попозже. Монтальбано же отправился вместе с другом в управление. Замначальника полиции дожидался человек лет сорока с длинными бакенбардами и опаленным солнцем лицом типичного сицилийца.– Каждый день новая история! Простите, господин начальник полиции, но я должен с вами поговорить. Это важно.– Представляю тебе учителя Фарида Рахмана, друга из Туниса, – сказал Валенте и затем, обратившись к учителю, спросил: – Это надолго?– Самое большее четверть часа.– Я бы сходил посмотреть арабский квартал, – сказал Монтальбано.– Если вы меня подождете, – вмешался Фарид Рахман, – я с удовольствием вам его покажу.– Послушай, – посоветовал Валенте, – я-то знаю, что моя жена не умеет варить кофе. Метрах в трехстах отсюда находится площадь Мокарта, ты усядешься там в баре и выпьешь хорошего. Учитель зайдет за тобой туда.Он не стал сразу заказывать кофе, а сначала отдал дань блюду сытной и благоухающей запеченной пасты, которая вывела его из мрака, в какой его совсем было ввергло кулинарное искусство синьоры Джулии. Когда появился Рахман, Монтальбано уже успел замести следы пасты и перед ним стояла лишь невинная чашечка из-под кофе. Они направились к кварталу.– Сколько вас в Мадзаре?– Уже превысили треть от местного населения.– И часто случаются инциденты между вами и местными?– Нет, совсем редко, прямо-таки ничего по сравнению с другими городами. Знаете, я думаю, что мы для Мадзары что-то вроде исторической памяти, факт почти генетический. Мы здесь свои. Аль-Имам аль-Мазари, основатель юридической школы Магриба, родился в Мадзаре, так же как и филолог Ибн аль-Бирр, которого изгнали из города в тысяча шестьдесят восьмом году, потому что ему слишком нравилось вино. Решающий факт, однако, в том, что жители Мадзары – моряки. А у моряка очень развит здравый смысл, он понимает, что это значит – стоять обеими ногами на земле. Кстати о море, вы знаете, что у здешних рыболовецких судов смешанные экипажи – тунисцы и сицилийцы.– Вы занимаете какую-нибудь официальную должность?– Нет, боже нас упаси от всего официального. Тут у нас все идет самым лучшим образом именно потому, что происходит в неофициальной форме. Я учитель начальной школы, но выступаю посредником между нашей диаспорой и местными властями. Вот вам еще один пример здравого смысла: один школьный директор дал нам классные комнаты, мы – преподаватели – приехали из Туниса и создали нашу школу. Но районная инспекция, на официальном уровне, не знает об этом.Квартал оказался уголком Туниса, взятым и перенесенным один к одному на Сицилию. Магазины были закрыты по случаю пятницы, но жизнь на узких улочках все равно была оживленной и красочной. Первым делом Рахман показал ему большие общественные бани, испокон веков служившие арабам как место встреч, потом повел его в курильню – в кафе с кальянами. Они прошли перед зданием безо всяких украшений, похожим на склад, там важный старик, усевшись на полу, читал и комментировал книгу. Перед ним в той же позе сидели человек двадцать мальчиков и внимательно слушали.– Это один наш религиозный деятель, он толкует Коран, – сказал Рахман и сделал движение, чтобы идти дальше.Монтальбано остановил его, взяв за локоть. Его поразило внимание, и впрямь религиозное, этих ребят, которые, выйдя со склада, тут же опять примутся вопить и тузить друг дружку.– Что он им читает?– Восемнадцатую суру о пещере.Монтальбано, не умея объяснить себе почему, почувствовал какое-то легкое содрогание в позвоночнике.– Пещере?– Да, аль-каф, пещера. Сура повествует, что Бог, исполняя желание нескольких юношей, которые не хотели погрязнуть в грехе, удалиться от истинной веры, погрузил их в глубокий сон в пещере. И чтобы в пещере была всегда полная тьма, Бог повернул вспять солнце. Они спали около трехсот девяти лет. Вместе с ними была также собака, она спала перед входом в пещеру в сторожевой позе, вытянув передние лапы…Он осекся, заметив, что Монтальбано стал желтый-желтый и что он разевал рот, будто ему не хватало воздуха.– Синьор, что с вами? Вам плохо, синьор? Хотите, я вызову врача? Синьор!Монтальбано сам испугался своей реакции, он чувствовал слабость, голова у него шла кругом, ноги стали ватными, – видно, сказывались еще ранение и операция. Небольшая толпа меж тем собиралась вокруг Рахмана и комиссара. Учитель распорядился, один араб бросился и вернулся со стаканом воды, второй принес соломенный стул и заставил Монтальбано, который чувствовал себя смешным, на него усесться. Вода придала ему сил.– Как это говорится по-арабски: Бог велик и милостив?Рахман ему перевел. Монтальбано постарался в точности воспроизвести звучание слов, толпа засмеялась над его произношением, но повторила эти слова хором.Рахман делил квартиру со старшим товарищем по работе Эль Мадани, который в этот момент оказался дома. Пока Монтальбано объяснял причины своей дурноты, Рахман заварил чай с мятой. О том, что в пещере были обнаружены двое убитых, Рахман ничего не знал, Эль Мадани же знал понаслышке.– Мне интересно было бы узнать, если вы будете так любезны объяснить, – сказал комиссар, – до какой степени вещи, находившиеся в пещере, можно возвести к тексту суры. По поводу собаки нет никаких сомнений.– Кличка собаки – Китмир, – сказал Эль Мадани, – но ее называют также Куотмоур. Знаете, у персов эта собака, собака из пещеры, стала покровительницей переписки.– В суре есть плошка, полная монет?– Нет, плошки нет по той простой причине, что у спящих деньги были в карманах. Когда они пробуждаются, то дают одному из своих деньги, чтоб тот купил лучшие яства, какие только можно найти. Они голодны. Но посланец выдает себя, потому что его монеты не только больше не в ходу, но равняются теперь целому состоянию. И люди преследуют его и попадают в пещеру как раз в погоне за этим сокровищем: вот каким образом открывают спавших.– Плошка, однако, в деле, которым я занимаюсь, имеет объяснение, – сказал Монтальбано Рахману, – потому что юношу и девушку положили в пещеру обнаженными и следовательно, куда-то же нужно было поместить деньги.– Согласен, – ответил Эль Мадани, – однако в Коране не говорится, что они чувствовали жажду. И значит, сосуд с водой, если основываться на суре, – предмет совершенно посторонний.– Я знаю множество легенд о спящих, – прибавил Рахман, – но ни в одной из них не говорится о воде.– Сколько спящих было в пещере?– Сура не говорит об этом прямо, возможно, число не имеет значения, – трое, четверо, пятеро, шестеро, если не считать собаки. Но постепенно установилось мнение, что спящих было семеро, а с псом – восьмеро.– Если это вам может пригодиться, я хочу сказать, что сура берет за основу христианскую легенду о спящих из Эфеса, – уточнил Эль Мадани.– Существует даже современная египетская пьеса «Ahl al-kahf», то есть «Спящие в пещере», писателя Тауфика аль-Хакима Аль-Хаким Тауфик (1898–1987) – прозаики драматург, драма «Спящие в пещере» написана в 30-х гг. XX в.
. В ней христианские юноши, преследуемые императором Децием, погружаются в глубокий сон и пробуждаются во времена Феодосия Второго. Их трое, и с ними собака.– Значит, – подытожил Монтальбано, – тот, кто перенес тела в пещеру, без сомнения, знал Коран и, возможно, также и пьесу этого египтянина.– Синьор директор? Монтальбано это. Звоню вам из Мадзара дель Валло и прямо сейчас выезжаю в Марсалу. Простите за спешку, но мне нужно спросить у вас одну очень важную вещь. Лилло Риццитано знал арабский?– Лилло? Да не смешите!– Не может быть, что он учил его в университете?– Исключено.– По какой специальности он защитился?– Итальянский, у профессора Аурелио Котронео. Может, он даже называл тему дипломной работы, но я ее забыл.– У него был какой-нибудь приятель-араб?– Насколько мне известно, нет.– Были в Вигате арабы в сорок втором – сорок третьем?– Комиссар, арабы тут были в эпоху арабских завоеваний и потом вернулись в наши дни, бедолаги, но уже не как завоеватели. В ту пору их не было. Да что вы к ним прицепились, к арабам-то?Когда они выехали в направлении Марсалы, уже стемнело. Ливия была довольная и оживленная, знакомство с женой Валенте доставило ей удовольствие. На первом перекрестке вместо того, чтобы повернуть направо, Монтальбано повернул налево, Ливия это тут же заметила, и комиссару пришлось долго петлять, чтобы опять попасть на нужную дорогу. На втором перекрестке, может для симметрии, Монтальбано сделал все наоборот – вместо поворота налево взял направо, и Ливия, занятая разговорами, не отдала себе в этом отчета. К их великому изумлению, они опять оказались в Мадзаре. Ливию взорвало.– Ну нет, с тобой нужно просто ангельское терпение!– А ты-то куда смотрела! – это Монтальбано сказал на диалекте.– Прекрати говорить со мной по-сицилийски! Это нечестно, ты мне пообещал, что, как уедешь из Вигаты, выбросишь все из головы, а вместо этого на уме у тебя только эти твои истории.– Прости меня, прости.В первые полчаса пути он был очень внимателен, потом мысли предательски опять вернулись к двум убитым: собака совпадала, плошка с деньгами тоже, корчага – нет. Почему?Он не успел даже решить, с чего начинать думать, как его ослепили фары грузовика. Комиссар понял, что съехал со своей полосы и что столкновение, которое сейчас произойдет, будет страшным. Принялся лихорадочно крутить руль, оглушенный криком Ливии и гневным сигналеньем грузовика. Они почувствовали толчки, попав на только что вспаханное поле, потом машина, забуксовав, встала. Молчали, сказать было нечего, Ливия тяжело дышала. Монтальбано испугался того, что должно было вот-вот случиться, как только его подруга малость придет в себя. Трусливо выставил вперед руки, пробуя ее разжалобить:– Знаешь, не хотел говорить тебе раньше, чтоб тебя не пугать, но дело в том, что после обеда мне стало плохо…Потом события развивались в ключе трагикомическом. Машину было не сдвинуть с места, хоть ты тресни, Ливия замкнулась в презрительном молчании. Монтальбано через некоторое время отступился от своих попыток выехать из канавы, опасаясь сжечь мотор. Он навьючил на себя багаж, Ливия следовала за ним на расстоянии нескольких шагов. Какой-то автомобилист проникся жалостью к этим двоим на обочине, брошенным на произвол судьбы, и подвез их до Марсалы. Оставив Ливию в гостинице, Монтальбано пошел в комиссариат, показал удостоверение и с помощью одного из полицейских поднял с постели водителя техпомощи. Пока суд да дело, он примостился подле Ливии, которая металась во сне, когда было аж четыре часа утра. Глава двадцать вторая Чтобы заслужить прощение, Монтальбано решился быть любящим и терпеливым, улыбаться и повиноваться. И в том преуспел, так что к Ливии вернулось хорошее настроение. Моция ее околдовала, поразила ее дорога чуть ниже уровня воды, которая соединяла остров с противоположным берегом, восхитил мозаичный пол одной из вилл, выложенный речными камешками-голышами, белыми и черными.– Это – «tophet», – сказал экскурсовод, – место, где отправлялись культы финикийцев. Построек здесь не было, обряды совершались под открытым небом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30