И шелк, Амадео, шелк, мягчайший, эротичнейший, самый роскошный в мире. Тот сорт, который выпускаешь только ты, Амадео.
Амадео облокотился на подушки, снисходительно следя за ней. Какое дитя, такое порывистое, такое увлеченное своими идеями…
– Покажи мне, cara, покажи, что ты имеешь в виду, – предложил он успокаивающе.
Парис легко вскочила на ноги. Сейчас на ее лице сияла счастливая улыбка.
– Подожди, – бросила она через плечо, – подожди минутку, я приготовлю наброски и образцы.
Волны ее длинных черных волос развевались за ней, когда через комнату она пробежала к столу. Они казались столь же мягкими и податливыми, как его собственные шелка.
– Вот, посмотри! – Она наклонилась ниже, чтобы показать ему особо подобранный цвет и изменение фактуры, то самое, почему все должно было быть выполнено именно в шелке, той единственной ткани, которую она сочла возможным использовать.
Амадео обнял девушку за плечи, и волосы ее слегка задевали его. От нее исходил такой нежный, такой трепетный аромат, теплый, но не душный. Его это завораживало, ведь это был запах ее кожи, а не духов. И чем ближе, тем прекраснее казалась ее кожа, тем нежнее аромат…
Парис оторвала взгляд от набросков.
– Ну, как, Амадео, что ты думаешь?
– Роскошно, cara, великолепные проекты и замечательные краски. У тебя действительно талант по части новых идей.
Парис благодарно обняла его за шею и порывисто прижала к себе.
– Конечно, такая я и есть, Амадео; чтобы это понять, необходим именно твой гений! Я собираюсь схватить судьбу за хвост, Амадео Витрацци, – она отстранилась, руки скользнули к нему на плечи, – но мне не обойтись без твоей помощи.
– Моей помощи? – Пристальный взгляд мужчины оставался насмешливым, когда он обеими руками обнял ее. – Чем же я могу тебе помочь, Парис?
Парис почувствовала себя неловко, мгновенно оценив свое положение. Руки его ласкали ей спину, лицо, шею… Нет, слишком близко. Она отстранилась.
– Мне нужен кредит, Амадео. – Она выскользнула из его объятий и, оказавшись на свободе, стала шарить среди разбросанных на полу набросков, что лежали у ее ног, пока не нашла список того, что ей было необходимо. – Мне не обойтись без твоих тканей, но мне также не поднять дела без кредита, месяцев на шесть. Мне нужны хорошие деньги, Амадео. И только твои ткани дадут нужный эффект. Они самые лучшие, я не смогу, повторяю, воспользоваться какими-либо другими.
Амадео знал, что его ткани самые лучшие. Но он также знал, что они чрезвычайно дорогие. Он был бы дураком, предоставив ей кредит; только большие дома мод осмелились бы пойти на такое, да и то не на шесть месяцев. И почему бы дочери Дженни Хавен не попросить кредит еще где-нибудь? Конечно, мать должна будет поручиться за собственное дитя…
– Знаешь, у тебя ведь должно быть готово несколько экземпляров, – начал он уклончиво, – ну, чтобы показать покупателям?.. Разве нет ничего, что бы и я мог посмотреть сейчас?
Парис заколебалась.
– Они не из твоих тканей, – сказала она, наконец, – поэтому ты не сможешь оценить их по достоинству. Обожди минутку.
Она метнулась с дивана, и он неохотно выпустил ее руку, поглощенный зрелищем юного тела, когда она подбежала к бархатной занавеси и открыла одну из прикрытых ею ниш.
– Здесь, вот это… и вот еще. А вот это – мое любимое.
То, что она держала в руках, выставив на его обозрение, смотрелось бесформенно, и это еще больше усложняло ситуацию. Увиденное ничего не говорило ему, и Парис уловила выражение озадаченности на лице Амадео, скрытое за вежливо-любезной миной.
– Ох, я же говорила тебе, – сказала она в отчаянии, – все надо смотреть только когда оно надето.
– Но, дорогая моя Парис, пожалуйста, надень это. Парис без колебаний скользнула за занавес. Она чувствовала, что задыхается от возбуждения. Неужели она сейчас будет показывать свою одежду? Амадео был ее первым зрителем, и ей хотелось услышать его похвалу. Набросив одежду на плечи, она просунула ноги в туфли на высоких каблуках. Осталось поправить юбку, тряхнуть головой, чтобы придать волосам небрежный вид, и – готово.
Амадео смотрел на нее во все глаза, когда она предстала перед ним в серебристом сиянии старой бархатной занавеси абрикосового цвета. Резкая прямая линия разграничивала ее открытые плечи и серый шелк, что едва касался талии, образуя зигзагообразную кайму в двух дюймах от элегантных колен Парис. Ленты и ромбы из мягкой замши делили юбку по диагоналям. Парис медленно повернулась, чтобы он увидел ее спину, где шелк ниспадал вниз, а V-образный разрез тянулся почти до талии. Она права. Это великолепный костюм. Но восторг в глазах Амадео относился к девушке. Он ошибался, полагая что та чересчур худа; все линии ее тела оказались совершенны, во всяком случае, все было так, как надо. Он поднялся и обошел вокруг нее. Ему нужно коснуться ее, ощутить, какая она. Соски проступали под серым шелком, а приоткрытые губы испытующе улыбались.
– Прекрасно, cara, удивительно, – шептал он, взяв ее за руку и привлекая к себе. – Ты права, у тебя есть своя манера.
– В самом деле, Амадео? Тебе правда нравится? Амадео подался вперед и нежно поцеловал ее в губы.
– Я полюбил это, cara, и на тебе оно смотрится восхитительно.
Парис пристально смотрела в его глаза, такие же широко раскрытые, как у нее самой. Дрожь возбуждения пробежала по ее телу. Он полюбил сделанное ею. Руки Амадео лежали на ее голой спине, и он обнимал ее все крепче и все нежнее целовал в шею, легко и нетребовательно, и все же она ощущала трепет страсти, когда он все теснее прижимался к ней.
– Скажи мне, – шептала она, – скажи, Амадео, тебе понравилось платье… это эротично, не правда ли, Амадео? Все, что я задумала, похоже на то, что ты видишь, потому-то моя одежда обязательно будет иметь успех.
Рука Амадео скользнула по ее груди, скрытой под серым шелком. Парис спокойно рассуждала о своих проектах, об этом проклятом платье, когда единственное, чего ему хотелось сейчас, так это разорвать дурацкий наряд. Он давно не испытывал ничего подобного, даже Олимпи не приводила его в подобное состояние.
Его эрекция достигла твердости скалы и пульсации такой силы, что он не мог больше ждать.
Парис засмеялась, когда он прижимал ее к себе; она ощутила пик возбуждения, ведь ослепительное будущее, что открывалось сейчас перед ней, зависело от того, насколько Амадео понравились ее работы и даст ли он ей кредит. Возможно, он сделает больше: вдруг она сможет уговорить его взять ее к себе деловым партнером. Пальцы Амадео слегка сжимали через шелк ее соски, а рот, которым он до этого жестко прижимался к ней, скользнул вниз. Не оставалось сомнения в том, чего ожидал Амадео Витрацци. Парис чуть отклонилась, позволив платью ниспасть с ее плеч, отстраненно ожидая, когда его смуглая рука опустится к ней на грудь, и ощутила первый порыв пронзившего ее чувственного возбуждения, когда его язык коснулся сосков. Почему бы нет? – словно во сне подумала она. Если он этого хочет, он это получит – и это будет самым потрясающим из всего испытанного им в жизни. Ты не забудешь наш вечер, Амадео. Высвободившись из объятий мужчины, она с улыбкой отступила на шаг.
Амадео сорвал с себя пиджак.
– Подожди, – приказала Парис.
Амадео с жадностью смотрел, пока она снимала с себя шелковые бледно-зеленые французские бриджи. Господи, посмотрите на нее, разве она не самая элегантная, не самая желанная из всех женщин мира, нагая, в туфлях на высоких каблуках? Господи, если он сразу же не овладеет ею, то вместо успеха его ждет провал… А сейчас? Боже, она медленно шла к нему, лаская руками собственное тело, чуть подергивая алеющие соски, круговыми движениями легко касаясь темного, манящего треугольника волос внизу живота. Амадео дрожащими руками расстегнул пояс.
– Обожди. – Парис взяла его руку и положила ее туда, на мягкий, упругий, темный треугольник, улыбаясь ему, когда его пальцы скользнули у нее между ног.
Он не мог больше этого выносить, он должен был обладать ею. Амадео еще раз дернул застежку-молнию, завороженный дразнящим смехом девушки. Прильнув к нему, она начала расстегивать его рубашку.
– Не торопись, Амадео, не торопись, – шептала она ему на ухо, – позволь мне сделать все самой.
Сначала рубашка, бережно сложенная и оставленная на стуле, потом брюки, снятые рывком. Она совершенно не прикасалась к нему, ей хотелось растянуть время, помучить его. За всю свою жизнь Амадео не желал женщину так, как ее.
Парис опустилась перед ним на колени, и руки ее медленно-медленно заскользили по его животу.
– Ох, Амадео, – выдохнула она в восхищении, – ох, Амадео… больше ты не можешь ждать. – Ее черные шелковистые волосы мягко коснулись его бедер, когда она прильнула к нему, а рот ее был еще мягче. Пальцы Амадео впились ей в волосы, когда ощущение оргазма сразило его – он не владел собой, он не мог больше сдерживаться.
Теперь он лежал, опустошенный, а далекий голос Парис Хавен мягко уговаривал, пока руки ее гладили его тело. Амадео открыл глаза и встретился с напряженным взглядом ее темно-голубых глаз.
– Подожди, Амадео, подожди немного, все только начинается.
У него приятное тело, думала она, раздвигая ему ноги. Он худой, гладкий и загорелый, и он почти готов для нее… могло быть и хуже.
Дочь Дженни Хавен продавала себя.
Рим
Индии снова повезло. Пространство на углу рядом с «Мастерскими Пароли» оказалось достаточно большим, чтобы втиснуть туда ее крошечный красный фиат, или почти достаточным. Передняя часть машины слегка высовывалась, но не слишком заметно. Индия бодро захлопнула дверцу и перебросила сумку через плечо. Быстренько нагнувшись, она взглянула на себя в автомобильное зеркальце и пригладила волосы. Затем поправила черную юбку и одернула алый свитер, так роскошно смотревшийся на ней в вечерних сумерках. Она была очень мила в этом свитере. Возможно, ей следовало бы, когда акварели будут проданы, потратить деньги только на месячную квартирную плату, а на остальные купить подходящий к свитеру жакет. Посмотрим, если Марелла сможет сделать ей скидку.
Мгновение она размышляла о том, хотелось ли ей выглядеть хорошенькой ради Фабрицио или же потому, что здесь нынче вечером появится его жена. Мариза никогда не выказывала даже малейших проявлений ревности, скорее, она открыто проявляла интерес ко всему, связанному с Индией, давая ей почувствовать, что считает ее слишком незначительной, чтобы нарушить семейный покой Маризы Пароли. И она была права: Индия понимала это.
В фойе, рассевшись на футуристических стульях, казавшихся высеченными из полупрозрачных топазов, скрипичный квартет нежно играл Вивальди, а выставочный зал уже наполняла толпа. Несколько сотен изящно обутых ног топтали пастельных тонов ковер Фабрицио, и Индия смотрела на это с унынием. Брызги шампанского, разорванные бумажки и сигаретный пепел покрывали восхитительную вещь. Накануне сегодняшнего приема Индия буквально умоляла Фабрицио покрыть пол чем-нибудь черным, но он отказался, заметив, что это нарушит его замысел.
– Они должны увидеть и место, и проекты как единое целое, – говорил он ей. – Черное убьет весь эффект. Они вернутся к себе в редакции газет и напишут, что Пароли потерял стиль, или пойдут на очередную вечеринку, где станут рассказывать друг другу, какое я потерпел фиаско и как скверно подобрал цвета.
Стоя в дверях, Индия думала, кто же из них был прав. Многие ли из приглашенных замечали ковер?
Разговор в зале не походил на мягкое воркование, а напоминал настоящий рев, и, прокладывая себе путь к бару сквозь толпу гостей, Индия, прислушиваясь к разговорам, с жадностью ловила те или иные замечания. Едва ли кто-то почувствовал особый интерес к «Мастерским Пароли» и к их удивительному интерьеру; все те обрывки разговоров, что довелось ей услышать, относились то к лету, проведенному на Коста Смеральда, то к планам относительно лыжного спорта – об этом говорила женщина такая же лоснящаяся, как какой-нибудь из лакированных столиков Пароли; о курсе лиры и о сводках с Уолл-стрита взахлеб рассказывал загорелый симпатичный мужчина, выглядевший так, что казалось, будто ни то, ни другое никогда его не беспокоило.
Фабрицио Пароли следил, как она проталкивалась через шумную толпу с непоколебимой уверенностью в том, что американка всегда будет улыбаться только ему.
– Посмотри, как мило наша маленькая Индия выглядит сегодня вечером, – шепнул он Маризе.
Мариза посмотрела. Ее холодный взгляд сопровождал появление Индии Хавен одновременно с мыслями относительно стоимости ее новой одежды и имени портного, а также удивлением, зачем Фабрицио потревожил ее. Все это заняло приблизительно секунд пятнадцать из жизни Маризы и не сопровождалось никакими эмоциями; точно так же отреагировала бы любая итальянская женщина, обладающая тем же богатством и положением, на всякую другую женщину в комнате, автоматически отнеся ее к определенной социальной группе и определив уровень ее доходов. Но Мариза постоянно попадала впросак с американками. Было почти невозможно угадать, какого они поля ягоды, их привязанностями неожиданно могли оказаться то Маркс со Спенсером, то поездки к какому-нибудь местному портному, который так отвратительно кроил невозможно дорогие ткани, что та или иная «линия» в одежде терялась. У некоторых бывали и драгоценности, только зачастую невозможно было разглядеть мелкие, словно пыль, сапфиры и изумруды, чтобы в это поверить, хотя, конечно же, камни относились к наследству колониальных времен, но выглядели бы они более естественно как собственность какого-нибудь сборщика налогов.
Индия Хавен ставила ее в тупик. Разве она достойна сидеть с ними за одним столом сегодня вечером? Если бы Дженни Хавен присутствовала вместе с ней, тогда другое дело. Мариза – всего лишь богачка, имевшая вес в обществе. Дженни Хавен была звездой.
– Я собираюсь представить ее гостям, – сказать Фабрицио, уже начиная пробираться к Индии сквозь толпу, с улыбкой принимая поздравления приглашенных по пути к бару.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50