– Верно. Джон Филдс. Дженни позволяла, чтобы он заботился о ее делах, а потом, когда через пару лет они разошлись, появился Рори Грант, двадцатичетырехлетний старающийся выбиться в люди никудышный молодой актер, и она влюбилась в него, как говорят, по уши. Она буквально вскормила Рори, она холила его, возила его на родео, заботилась о его гардеробе, пока он не приобрел этот свой осторожно-небрежный «стиль». Она до тех пор экспериментировала с его волосами, пока не нашла, что белокурые лохмы смотрятся именно так, как надо. Она платила за его уроки актерского мастерства и танца, платила, когда он находился в простоях, репетировала с ним на публику, и если уж Дженни могла достичь чего-нибудь в этом городе при помощи телефона, она звонила им всем – руководителям студий, продюсерам, режиссерам и говорила каждому из них о новой молодой восходящей суперзвезде. И Рори Гранту была обеспечена встреча со всеми.
Билл закурил очередную сигарету.
– Все ее упрямство и амбиции заключались в нем, – прибавил он, – и ублюдок это знал. Не то чтобы он жестоко с ней обходился, – прибавил он поспешно, увидев опущенные лица, – и не то чтобы он когда-либо поставил ее в дурацкое положение. Он был достаточно милый малый – он обладал тем, чего хотелось ей, и она предлагала ему то, что было нужно ему. Вместе они казались совершенно счастливыми. Некоторое время.
– К сожалению, – сказал Стэн, – в ответ он захотел ей помочь. Он попытался прямиком отстранить Джона Филдса от ведения ее дел и вместо того, чтобы вернуть нас, или, в конце концов, получить другую профессиональную помощь, о чем мы молили ее, она позволила ему вести свои дела. Билл и я, мы снова обратились к Дженни, но все уже было не так, как прежде, и, когда мы попробовали советовать ей, она решила, что мы критикуем Гранта.
– Год назад, – продолжил рассказ Билл, – Рори была предложена главная роль в первом фильме, открывавшем новый телесериал, и обстоятельства сложились так, что между ними произошла размолвка. У него была работа, а у нее – нет. Каждое утро он уходил из дому в пять тридцать и возвращался в восемь вечера. Все, чего ему хотелось – это перекусить, просмотреть свою роль на следующий день и лечь спать в девять. Дженни была одинока – и тут не было его вины. Она то слишком хорошо знала, что такое жизнь по схожему графику, и, слава Богу, она проработала с ним до конца. Но как только дело кончилось, она начала раздражаться. Пошли скандалы. Он пытался успокоить ее.
Билл раскурил сигарету от окурка предыдущей.
– Послушайте, девочки, Рори в основе своей неплохой мальчишка. Наверняка ведь он мог взять то, что она ему предлагала, почему бы нет? Но он не взял, не уподобился Филдсу, он не был эксплуататором. – Билл пожал плечами. – Скандалы по ночам стали обычным явлением, напряженность отражалась на его работе, и, когда сериал продолжили, Рори знал, что ему делать – в конце концов, его карьера уже началась. Они разошлись шесть месяцев назад.
– Вы рассказали так подробно, – с осторожностью высказалась Парис, – имея в виду, что все это послужило достаточным основанием для Дженни лишить себя жизни? Так? Она настолько расстроилась, что он бросил ее?
– Нет, неправда! Дженни – настоящий боец, никогда я не видел мужчины, которого бы она была недостойна. Дженни не убивала себя из-за Рори Гранта!
– Это ваше мнение? – с горечью спросила Парис, – или у вас есть доказательство?
– Доказательств нет ни у кого, – ответил Стэн. – Дженни была прелестнейшей женщиной. Тут дело, должно быть, в других мужчинах, может быть, даже какая-нибудь история с предполагавшимся замужеством.
– Такого с ней быть не могло. – Индия утомленно откинулась головой на подушки. – Она говорила, что единственным мужчиной, за кого бы она вышла замуж, был мой отец. Думаю, она до последнего времени любила его.
– Ладно, девочки. – Стэн в нетерпении посмотрел на свои золотые часы «Ролекс»; время шло, а в одиннадцать тридцать в клубе должна состояться партия в гольф. – Суть не в том, чтобы опять рассматривать случившееся в целом. Лично я убежден, что это – несчастный случай, и в поездке на машине в четыре утра нет ничего необычного, когда имеешь дело с кем-нибудь, подобным Дженни – она превращала ночь в день, когда ей того хотелось.
Исполненный недобрых предчувствий, он глянул на Венецию, которая молчаливо смотрела в окно на сверкающий в солнечном свете океан. Не задумала ли она какую-нибудь глупость, а?
– Вы же знаете, какой непредсказуемой была Дженни… – Он снова нервно прокашлялся, доставая из портфеля листы бумаги.
– А сейчас поговорим о делах, хотя было бы благороднее не слишком на этот счет распространяться. С сожалением говорю вам, что за последние несколько лет управление вашей матушки и ее нового «экономического советника» привело к утрате значительной части имущества. Мы подозреваем, что Филдс имел в виду набить свои карманы, хотя конкретных доказательств, которые можно было бы представить суду, у нас нет. Во всяком случае, основная часть имущества потеряна из-за безобразного вложения денег на имущественных сделках в этом городе – вот что для меня удивительно. Но, кажется, Дженни достигла в этом совершенства. Она по максимальной цене купила земли, будучи уверена, что они начнут невероятно повышаться в цене, едва там развернется строительство шоссе. Кто-то ввел ее в заблуждение. Во всяком случае, то, что она купила, не имеет отношения к развитию новых отраслей, как долина Силикон, например – ее собственные земли на пятьдесят миль дальше.
Она заключала дорогостоящие «сделки», подобные покупке жилья у озера Маммот. Она, должно быть, была единственной, кто никогда не слышал о прошедшей там серии землетрясений и о том, что земли ее находятся прямо в эпицентре. Эту собственность вы никуда не денете. Подобное повторялось периодически. Она занялась перепродажей готовых вещей, но почему-то ее преследовали неудачи. К тому же, ваша матушка играла, делая большие ставки, и это тоже не принесло прибыли…
Стэн наконец поднял голову, оторвавшись от бумаг…
– Что я могу сказать вам, девочки? – Он пожал плечами. – Вот оно все здесь, на ваше рассмотрение.
Встреченный тремя парами ошеломленных глаз, он поспешно потупил взор, вперив его в документы, которые держал в руках.
– Это неправда! Это не может быть правдой! – истошно завопила Парис. Она не могла этого вынести, она совершенно не могла этого вынести… она не хотела услышать то, что, как она догадалась, он собирался сказать дальше.
Венеция тихо спросила:
– Но она же так напряженно работала всю свою жизнь, она же не могла потерять все свои деньги?
Стэн беспомощно взглянул на Билла Кауфмана, который, избегая его взгляда, молчаливо уставился в окно. Поразительно, думал Стэн, как великолепен сегодня океан.
– Стэн, ведь моя мать была очень богатой женщиной, сказала Индия, безуспешно пытаясь успокоить себя перед лицом свершившегося. – Этот дом, например, должен стоить на сегодня массу денег.
– Ваша мать купила этот дом двадцать лет назад за семьдесят тысяч долларов. Из-за постоянного повышения цен на недвижимость в Лос-Анджелесе он стоит теперь четыре миллиона.
Парис почувствовала облегчение; конечно, оставался этот дом при дороге в Северный Каньон в Беверли-Хиллз.
– Слава Богу, – сказала она. – Я думала, вы собираетесь сказать нам, что все пропало.
Стэн снова закашлялся.
– Дом был заложен Дженни три года тому назад, и второй заклад взят в прошлом году. Мне жаль, Парис, но в результате этот дом принадлежит Первому Национальному и Городскому банку. Та же история с домом в Беверли-Хиллз.
Слезы задрожали на ресницах Парис в то время, как ее будущее все дальше улетало в трубу.
– Может быть, было бы лучше, если бы вы сказали нам точно, что осталось, – тихо сказала Индия. – Тогда, по крайней мере, мы будем знать, в каком положении находимся.
Стэн положил бумаги и скрестил руки на груди, выражая этой позой свое профессиональное сочувствие.
– Очень хорошо, девочки. Вот в чем дело. Дома и их содержимое должны быть проданы, чтобы заплатить банкам, а также некоторые другие долги. Оставшиеся суммы ничего не стоят. То, что приходится на вашу долю – это страховой полис, который она взяла, когда ей исполнилось восемнадцать. Должно быть, Дженни это показалось уймой денег тогда… Сумма составляет десять тысяч долларов.
– Десять тысяч!
Индия не обратила внимания на затрудненное дыхание Парис. Встав с дивана, она начала расхаживать по комнате: казалось, будет легче понять положение дел стоя. Стало очевидно, что кто-то должен был быть готов встретить трудности твердо, и, так как Венеция, казалось, была ошеломлена и погрузилась в молчание, а Парис находилась на грани истерики, лучше, если это будет она.
– Понятно. А как насчет автомобилей – «роллс-ройс» и… – Она слишком поздно вспомнила, что «мерседес» разбился, – …и драгоценностей? У Дженни ведь было так много прелестных вещиц.
– Боюсь, все, что бы она ни оставила, должно уйти; она в последнее время назанимала так много, ты знаешь, за этот прошедший год. И теперь, когда она мертва, кредиторы проявляют особенное нетерпение.
– Если бы мы только знали, – сказала Венеция, внезапно выходя из состояния, похожего на транс, – мы могли бы помочь ей. Почему никто не рассказал нам? Ты, Билл, ты знал!
– Я не знал, киска. Клянусь, не знал. Я догадывался, что она и ее приятель занимались спекуляцией на рынке собственности, но кто этим не занимался? Клянусь вам, девочки, я и понятия не имел о размерах разорения. Она не говорила никому.
Стэн Рабин расхаживал по комнате, будто крался в поисках лазейки для защиты.
– Это все в прошлом, девочки, и вы должны смотреть правде в глаза. Дженни оставила вам ровно десять тысяч долларов. – Он помолчал, затем посмотрел на них, заложив руки за спину, благожелательно и хмуро сдвинув брови. – Однако у вас нет причины беспокоиться о долгах. Денег мало в этом году, давят налоги и слишком большие расходы, но мы с Биллом согласились временно отказаться от денег, причитающихся нам с имения Дженни.
Он опять походил по комнате и затем повернулся на каблуках и посмотрел на них, улыбаясь.
– Нелегко достать деньги теперь, но, если вам действительно нужно несколько сотен, мы посмотрим, что могли бы сделать.
Парис была уверена, что никто на белом свете не узнал бы, каких усилий ей стоило говорить внешне спокойно, в то время как она хотела убить Стэна Рабина.
– Стэн, Билл, мы ценим ваше предложение, предложение старых друзей нашей матери. Но, видишь ли, Дженни уже дала нам все, в чем, как она чувствовала, мы когда-либо будем нуждаться. Давным-давно она решила, что мы должны получить это в свою собственность. Вот как она сделала. Вот чего она хотела, и мы втроем будем твердо держаться того, что она пожелала.
Она свирепо и холодно посмотрела на двух мужчин, которые называли себя друзьями ее матери и которые, она знала, сделали большие деньги на таланте и тяжелой работе Дженни.
– Десять тысяч будет более чем достаточно для нас.
Парис не знала, сама ли она села или у нее подкосились ноги. Все, что она понимала, было то, что сейчас она не уронила достоинства Дженни. Она сохранила и свою гордость, и гордость своей матери.
– Именно этого и хотела Дженни, – в тон ей согласилась Индия. – Безразлично, как все было с тех пор, как мы окончили школу. Мы можем так или иначе зарабатывать себе на жизнь.
– Безусловно, – подтвердила Венеция. Она только два года тому назад окончила школу, и ее улыбка могла показаться неуверенной, но ее решение не было таковым.
Стэн затолкал документы обратно в портфель и собрался уходить. Черт, эти девицы приводят его в восхищение. Стойкие маленькие штучки. Они сидели здесь, в этой комнате, ожидая услышать, что они миллионерши, и восприняли удар, не теряя самообладания. Истинная Дженни Хавен присутствовала здесь, хорошо. Может быть, она послужила им опорой, в конце концов. Так или иначе, он – в безопасности.
– Мне хотелось бы знать, – нерешительно выговорила Парис, – как вы думаете, возможно ли каждой из нас выбрать что-либо, только одну из вещей Дженни, чтобы сохранить? Конечно, судьи не станут возражать против этого? Я хочу сказать, раз все должно быть продано… но если бы мы могли купить мелочи, напоминающие нам о ней… Мы бы заплатили за них из наших десяти тысяч.
Это была лазейка! Он ухватился за нее с облегчением. Открывался путь, чтобы выйти из всего этого порядочным человеком. Он немного испугался грязных слухов, когда история все-таки попала в газеты: каждый знал, что он и Билл были связаны с Дженни многие годы. Он способен «лишиться» нескольких кусочков и предметов из ее личных принадлежностей, значащихся в описи имущества, и, в конце концов, девочки имеют право взять что-либо из имущества их матери. Его жена первая поддержит эту точку зрения, и можно быть уверенным, что она расскажет каждой кумушке в округе Беверли-Хиллз, насколько Стэн был добр к девушкам.
– Выбирайте что хотите, – сказал он великодушно. – Нет необходимости платить. Я прослежу, чтобы это было увязано с имуществом.
– Но если есть кредиторы?..
– Пожалуйста, – Стэн навесил свою наиболее победоносную профессиональную улыбку, – выбирайте что хотите. Позвольте мне разработать детали.
Венеция подошла к портрету Дженни, который висел направо от камина. Это была Дженни в двадцать восемь лет, в просвечивающем синем вечернем платье, с бриллиантами, сверкающими в ее белокурых волосах, и с хорошо знакомым пристальным взглядом широко открытых голубых глаз, который так похож на взгляд самой Венеции. Всю свою жизнь Венеция любила эту картину. Художник увидел Дженни так, как она сама видела себя, реальную женщину за блестящей внешностью. Мимолетная, неясно выраженная самоирония играла в улыбке, как если бы она впоследствии, когда портрет был написан, осознавала, что играет роль кинозвезды, чувствовалась здесь и ранимость, которую Дженни редко позволяла кому-либо разглядеть. Венеции казалось, что мать ее здесь схвачена в совершенстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50