Том разбудил своих собак, и все (включая Тома) заворчали, что сегодня воскресенье, выходной…
Я позвонил Джиму. Он сказал, что сегодня может хоть весь день быть в моем распоряжении. Тем более, жена идет в церковь.
Уортингтон сказал, что он уже на ногах, и поинтересовался, заметил ли я, что воскресенья обычно сулят неприятности некоему Джерарду Логану.
— Хм… Какие планы у Мэриголд на сегодня?
— У меня выходной, если вы об этом. Ну, куда и когда вы меня сегодня потащите? А главное, зачем?
Я немного поколебался насчет последнего вопроса, но наконец ответил:
— В вестибюль «Дракона Вичвуда», и чем раньше, тем лучше. Затем, что я боюсь.
— Да ну? — Уортингтон гулко расхохотался. — Вы там будете один, в этой вашей мастерской? Ладно, сейчас приеду.
— Ну, я вообще-то буду не совсем один. Скорее всего, Кэтрин и ее напарник будут поблизости, а в мастерской будет Памела Джейн. Я ее беру помогать.
— Девушка? А отчего не этот толковый малый — как его? А, Гикори!
— Оттого, что Памела Джейн не заводит споров.
На этот раз Уортингтон басисто хмыкнул:
— Ладно, еду.
Я позвонил еще в одно место — домой к Лоусон-Янгу, извинившись за то, что бужу его в полдевятого.
— Время не имеет значения, — зевнул он, — главное, чтобы новости были хорошие.
— Смотря по обстоятельствам, — сказал я и сообщил ему то, о чем он и так должен был догадываться.
— Вы молодец, — сказал профессор.
— Это еще далеко не все.
— Я в курсе. — Мне даже по телефону было слышно, что он улыбнулся. — Ну, увидимся.
Кэтрин отвезла меня на своем мотоцикле в «Стекло Логана». У дверей магазина произошла такая нежная сцена прощания, что местным сплетникам должно было хватить разговоров на неделю. Я отпер дверь — я нарочно пришел первым, раньше Памелы Джейн, — и еще раз перечитал заметки, сделанные мною в прошлый раз, когда я изготовлял лошадь, встающую на дыбы. Все подобные записи хранились у меня под замком, в шкафу.
На то, чтобы сделать эту лошадь, понадобится около часа — на весь приз, вместе с основанием и шаром. При высоте чуть меньше полуметра приз будет весить килограммов двадцать: стекло само по себе довольно тяжелое, а тут еще и золото. Но ничего не поделаешь: Мэриголд размахивала руками и настаивала на том, чтобы приз непременно выглядел впечатляюще. Это же в память Мартина, а она так любила своего зятя! Бомбошка с Уортингтоном полагали, что эта пылкая любовь немного запоздала — пока Мартин был жив, Мэриголд любила его куда меньше, — но, возможно, «дорогой Трабби» сочтет, что на солнце этот приз будет смотреться очень красиво.
Я заполнил резервуар прозрачным хрусталем, приготовил все понтии, которые мне понадобятся, а также мелкие инструменты, с помощью которых я буду прорабатывать мышцы, ноги и голову лошади. И пинцет тоже непременно понадобится. Я установил в печи требуемую температуру — 1800 градусов по Фаренгейту.
К тому времени я уже «видел» готовую скульптуру. Жалко, что они не заказали изваять Мартина верхом на лошади. Я отчетливо представлял себе это изображение. Быть может, я еще сделаю лошадь с Мартином верхом на ней. Как-нибудь вечерком, после работы… Ради Бомбошки и ради друга, которого я потерял — и которому доверяю по-прежнему.
Ожидая прихода Памелы Джейн, я размышлял о кочующей кассете, которая поставила на уши столько народу. И вот передо мною словно бы раздвинулись занавески: те дедуктивные способности, на которые так рассчитывал профессор Лоусон-Янг, наконец-то начали действовать. Я сумел ввести фактор икс, и с Номера Четвертого упала маска.
На улице пошел дождь.
Я стоял, смотрел на печь и слушал, как гудит ее огненное сердце. Я смотрел на поднимающуюся заслонку, за которой бушевали 1800 градусов по Фаренгейту. Мы все: Айриш, Гикори, Памела Джейн и я — так привыкли к этой постоянной опасности, что необходимость остерегаться вошла в привычку, сделалась второй натурой.
Я наконец-то понял, как расположены дороги в лабиринте. Я перебирал в уме список преступлений и их относительной тяжести, изложенный Кэтрин. Для Розы и Адама Форса сейчас самым разумным было бы оставить эти кассеты в покое и позаботиться о том, как бы не попасть в тюрьму.
Но разве преступники могут вести себя разумно?
В это воскресенье я окружил себя всеми телохранителями, каких только мог добыть, просто потому, что ни Роза, ни Адам Форс до сих пор не проявляли особой разумности или способности вовремя остановиться. А работа над призом делала меня уязвимым для любой диверсии, какую они могли задумать. Нет, конечно, я мог бы напустить в мастерскую толпу зрителей, и тогда я оказался бы в безопасности — но надолго ли, вот вопрос?
Теперь я знал, откуда мне грозит опасность. Я не мог вечно боязливо оглядываться через плечо. Да, наверно, это покажется опрометчивым, но я считал, что спровоцировать своих врагов на столкновение будет наиболее быстрым выходом.
Ну а если я все же ошибся — что ж, профессору Лоусон-Янгу придется распрощаться со своими миллионами. Сенсационное открытие, которое может спасти мир от рака, будет опубликовано под чьим-то чужим именем…
Мне на собственном опыте пришлось убедиться, что не следует давать врагам возможность обойти тебя хотя бы на шаг.
Я все еще слушал гудение печи, когда звуки у меня за спиной сообщили о приходе Памелы Джейн. Она вошла через черный ход, хотя обычно ходила через парадный.
— Мистер Логан…
Голос у нее дрожал и срывался от страха, и к тому же обычно она называла меня просто «Джерард»…
Я тотчас же обернулся, чтобы выяснить, насколько все плохо. И увидел, что все обстоит куда хуже, чем я предполагал.
Памела Джейн была в своей обычной рабочей одежде — белом комбинезоне, подпоясанном на талии. Она остановилась посреди мастерской, дрожа от страха: все происходящее было ей совершенно не по силам. Ее плащ валялся на полу у двери, а руки Памелы были связаны впереди — стянуты в запястьях широким скотчем. Скотч куда дешевле наручников, и пользоваться им проще, а действует ничуть не менее надежно, а в данном случае, пожалуй, даже более надежно, потому что обаятельный Адам Форс держал в руке шприц, наполненный лекарством, а другой рукой оттягивал край комбинезона Памелы. Смертоносная иголка застыла в нескольких дюймах от кожи. Испуганная девушка беззвучно плакала.
На пару шагов позади Памелы шла Роза. В каждом ее движении отражалось торжество, на лице застыла надменная ухмылка. Она тоже вошла бесшумно, в мягкой обуви, очень быстро.
Роза, сильная, решительная и наглая, уверенно направилась в мою сторону. Рядом с ней брел Гикори. Роза цепко, точно щипцами, сжимала его руку повыше локтя. Мой блестящий помощник беспомощно пошатывался: его рот и глаза были заклеены таким же непрозрачным скотчем. Руки Гикори были связаны за спиной тем же скотчем, и на ногах красовались путы из скотча.
За спиной у Гикори, поддерживая его, чтобы тот не упал, шагал букмекер Норман Оспри, скорее массивный, нежели красивый, но при этом быстрый, как компьютерный процессор. В дверях остался стоять на страже не кто иной, как Эдди Пэйн, неловко переминающийся с ноги на ногу. Эдди Пэйн старался не встречаться со мной взглядом, но добросовестно выполнял все указания Розы.
Все четверо налетчиков действовали стремительно, а я на это не рассчитывал. Все мои телохранители должны были просто бродить по улице перед магазином. Кэтрин и ее бродяге было поручено появляться здесь время от времени, как они делали обычно. И Роза со своими подручными как-то ухитрилась их обойти.
Я, как обычно, был в одной майке, так что руки, шея и часть плеч у меня оставались голыми. Жар огня, бушующего за заслонкой, был почти невыносимым для непривычного человека. Я незаметно наступил на педаль, заслонка отворилась, и горячий ветер пустыни пахнул прямо на шерстяной костюм и медленно багровеющее лицо Нормана Оспри. Букмекер рассвирепел, ринулся ко мне, толкнул меня на заслонку, но я увернулся, поставил ему подножку, и Норман Оспри рухнул на колени.
— Прекрати, ты, засранец! — рявкнула Роза на Оспри. — Сейчас нельзя его калечить! А то ты не знаешь, что, если он не сможет говорить, мы ничего не добьемся!
Роза протащила моего беспомощного помощника через мастерскую. Норман Оспри стиснул Гикори за плечи, не давая ему упасть. Гикори, спотыкаясь, пробирался вперед шаг за шагом, пока не добрался до кресла, которое я купил для Кэтрин. Тут Роза грубо развернула Гикори и толкнула, так что он упал в кресло боком, и ему пришлось поизвиваться, прежде чем он сумел развернуться и сесть нормально.
За спиной у меня слышалось прерывистое дыхание Памелы Джейн и судорожный астматический хрип Адама Форса. Насчет того, как он промахнулся с инсулином в Бристоле, Форс ничего не сказал. Он явно нуждался в своем ингаляторе, но руки у него были заняты.
— Сиди тут, малый! — злорадно сказала Роза Гикори. — Это тебя научит не совать носа, куда не просят!
И Роза снова обернулась ко мне. Гикори пытался что-то сказать, но сумел издать только протестующий писк.
— Сейчас ты отдашь все, что мне нужно, — продолжала Роза, обращаясь уже ко мне. — А то я в твоем дружке дырок напрожигаю.
— Нет! Вы не посмеете! — воскликнула Памела Джейн.
— А ты заткнись, сучонка, — оборвала ее Роза, — а то я вместо этого твою сопливую мордашку подпорчу.
Роза наступила на вделанную в пол педаль, и заслонка печи снова поднялась. Гикори был не в силах что-либо предпринять — он только глубже вдавился в кресло. Но он не мог не понимать, какой дьявольский выбор подсовывает мне Роза.
Роза же, словно читая его мысли, сказала все тем же резким тоном:
— Эй, ты, как тебя там? Гикори! Давай молись, чтобы твой начальничек не позволил тебе обжечься. Потому что я не шучу. На этот раз он мне все отдаст.
Роза взяла одну из длинных понтий и сунула ее в резервуар с расплавленным стеклом. Она проделала это довольно неуклюже, но все же было заметно, что ей когда-то доводилось наблюдать за тем, как это делал профессиональный стеклодув. Когда она вытащила понтию, на конце трубки светился шарик раскаленного стекла, и Роза покрутила понтию, чтобы не дать стеклу стечь на пол.
Увидев это, Памела Джейн застонала и пошатнулась, едва не напоровшись на иголку шприца.
— Джерард Логан! — напыщенно произнесла Роза. — На этот раз ты будешь делать то, что я скажу, прямо здесь, прямо сейчас!
Как ни странно, голос ее звучал куда менее уверенно, чем в тот вечер, когда она орала: «Сломайте ему запястья!» Я вспомнил, как Уортингтон говорил, что, если мне хоть раз удастся обыграть ее в теннисном матче жизни, она больше не решится встретиться со мной на корте. И тем не менее Роза была здесь, явно собрав в кулак всю свою волю.
Я видел, как собирался Мартин, когда ему предстояла скачка на капризной лошади. Я видел, как актеры набираются духу за кулисами, готовясь выложиться в полную мощь на сцене. Я достаточно много знал о чужом мужестве и о собственных слабостях. Но в то январское воскресенье именно растущая на глазах решимость Розы пробудила во мне внутренние силы, в которых я так нуждался.
Я следил за нею, она — за мной, и сейчас было уже неважно, что она говорит, — важно было, кто выиграет этот отчаянный поединок, ставкой в котором была гордость.
Роза опять сунула остывающий шарик стекла в резервуар и вынула его обратно подросшим. Она помахала полужидкой, раскаленной докрасна каплей и придвинула ее к более чем уязвимому месту под подбородком Гикори, так что Гикори ощутил жар. Он отчаянно отшатнулся и попытался завизжать, но скотч не давал ему открыть рот.
— Осторожней, бога ради! — машинально воскликнул я, и Роза, словно застигнутая врасплох, отвела понтию от лица Гикори. Пока что ему ничто не грозило.
— Видел? — Голос Розы звучал торжествующе. — Если ты не хочешь, чтобы он обжегся, тебе придется рассказать, где спрятаны кассеты, которые мне нужны!
— Будьте осторожны, иначе вы можете изуродовать Гикори! — настойчиво повторил я. — Ожоги расплавленным стеклом очень опасны. Можно обжечь кисть до такой степени, что ее придется ампутировать. Рука, нога… Вонь горящего мяса… Можно лишиться рта, носа…
— Заткнись! — взвыла Роза и еще раз, во всю глотку: — Заткни-ись!
— Можно выжечь глаз, — продолжал я. — Проткнуть живот и прижечь внутренности…
Памела Джейн успела свыкнуться с этой опасностью, а потому на нее моя лекция особого впечатления не произвела, несмотря на то что она так нервничала. А вот могучий Норман Оспри весь вспотел, и его едва не стошнило.
Роза поглядела на трубку с раскаленной докрасна каплей стекла, взглянула на Гикори, покосилась на меня. Я более или менее отчетливо представлял себе, о чем она думает. Она рассчитывала воздействовать на меня через Гикори, но сейчас я сам стоял перед ней в качестве готовой мишени.
На фоне мощной натуры Розы личности ее сообщников смотрелись бледновато. Даже обаяние и проникновенная улыбка Адама Форса блекли в ее присутствии. И я начал понимать, что все рассказы об ужасе, который Роза внушает людям, в особенности мужчинам, — отнюдь не пустые сказки. У меня у самого по спине поползли мурашки, несмотря на то что я изо всех сил старался держать себя в руках. Ее собственный отец, пообщавшись с нею, бежал исповедоваться, а уж каково придется его совести доброго католика после сегодняшнего, и подумать страшно!
Норману Оспри, по всей видимости, было все равно. Для него смысл жизни исчерпывался возможностью поиграть мускулами, если не считать почти инстинктивной способности складывать, вычитать и умножать денежки.
У Адама Форса, похоже, чесались руки нажать на поршень шприца. Я молился, чтобы бедная Памела Джейн нашла в себе силы сдержать рыдания и всхлипывания, а то наш белобородый доктор начинал нервничать. Что же до Гикори, лишенного возможности говорить и видеть, — он, по всей видимости, так и будет сидеть в этом кресле, пока кто-нибудь его оттуда не поднимет.
Все эти мысли промелькнули у меня в мгновение ока. Роза расчетливо разглядывала меня, наслаждаясь уверенностью в том, что мое поражение уже близко.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31