Ходил-ходил и вдруг надолго замер перед настенным барометром. Если он хочет узнать, какая будет погода, то это бессмысленно: в Альтхафене погода почти всегда одна и та же - дождь. Быть может, молодой человек никогда не видел сифонного барометра? А что в нем особенного? Изогнутая стеклянная трубка, прикрепленная к шкале.
Именно со стеклянной трубки и не сводил Еремеев глаз. «Вот еще одна буква U - стеклянная! - усмехнулся он, едва взгляд упал на прибор. - Скоро это U будет мерещиться на каждом шагу. Не свихнуться бы!»
Орест и сам не мог сказать, что заставляло его так внимательно рассматривать трубку. Трубка как трубка, ну изогнутая. В одном отростке уровень жидкости повыше, в другом пониже… Ну и что?
«Иван Поликарпович, физик, - вспомнил вдруг он, - приносил на урок что-то похожее…» В ушах возник скрипучий голос физика: «Запишем тему сегодняшнего урока «Со-об-ща-ющи-еся сосуды…»
Еремеев стряхнул ненужные воспоминания и вернулся к недавней догадке.
Итак, диверсант, утопивший себя в колодце, носил на себе знак Вишну. Но этого слишком мало, чтобы считать его «верховным богом» «вервольфов». В конце концов, он мог сделать эту наколку из верноподданнических чувств к своему хозяину.
-Герр лейтенант, вам оставить эти книги?
-Да-да, оставьте! Я завтра приду! - рассеянно попрощался Еремеев.
Весь вечер и весь следующий день Орест провел в приподнятом настроении. То, что он вызнал, - пусть мелочь, пустяк, жалкий фактик, который всего лишь штрих добавляет к общей картине, но все-таки это уже контрразведка, а на мелкий угрозыск! Это ведь даже не гильза, найденная в грязи!
Тарабаня на машинке, Еремеев напевал под нос так же воодушевленно и так же фальшиво, как сержант Лозоходов за починкой своего мотоцикла:
Ой, да ты не вейся, черный «Адлер»,
Да над моею головой…
Жаль, Сулай исчез в командировке. А то можно было бы так, между прочим, щегольнуть при случае:
«Кстати, Павел Георгиевич, вы знаете, что означала та наколочка на трупе?» - «Что?» - «Это знак Вишну. Скорее всего, «вервольф» входил в число особо приближенных к главарю лиц…»
Впрочем, выводы пусть делает сам. Еремеев подумал: а не сообщить ли об открытии самому Алешину? Но посчитал, что этого слишком мало для особого доклада. Если бы добавить к нему еще что-то… Что? Хотя бы имя бывшего владельца индийской статуэтки.
Орест попробовал «вычислить» торговца бронзой. Судя по тому, что вещиц у него было много, человек этот владел статуэткой Вишну не случайно. Он мог быть либо коллекционером, либо антикваром, либо перекупщиком. Однако даже в этом последнем, самом нежелательном случае старик должен знать того, у кого он приобрел танцующего божка.
Можно было бы еще раз сходить на толкучку и поискать торговца там, но после обстрела «черного рынка» площадь у ворот Старобюргерского кладбища пустовала.
Вот если бы расспросить этого доктора Гекмана, кто в Альтхафене мог собирать восточную бронзу. Увлечение это редкое, и старожилам города наверняка известны такие люди. Во всяком случае, Гекман мог назвать адреса бывших антикварных лавок. Да и про бога Вишну надо было почитать подробнее.
Прежде чем ехать в университетскую библиотеку, Орест заскочил домой и завернул в упаковочную бумагу от костюма статуэтки Вишну и сеттера. Если искусство требует жертв, то искусство контрразведки тем более, И мельхиоровая собачонка вовсе не самая тяжкая из них.
Старый Гекман и Лотта сидели в круглом зале так, словно бы никуда не уходили. Только стопы книг вокруг них несколько выросли.
Еремеев опять предстал перед ними самым церемонным образом: постучался, извинился, раскланялся. Он поблагодарил главного хранителя за те книги, которые помогли ему сделать небольшое научное открытие, и преподнес скромный презент - мельхиорового сеттера, удачно сопроводив подарок шуткой, что-де отныне этот пес будет помогать в охране книжных сокровищ библиотеки. Доктор растрогался, а Лотта, как и всё женщины, обожавшие собак, тут же поцеловала мельхиорового пса в нос.
Разговор сам собой завязался о подобных безделушках, о страстях и увлечениях; и, конечно же, чудаковатый лейтенант не удержался, чтобы не похвастаться новым приобретением для своей московской коллекции. Он извлек из бумаги бронзового Вишну.
-О! - в один голос воскликнули отец с дочерью.
-Это гордость моего собрания. Я чувствую, что здесь, в Альтхафене, я смогу его основательно пополнить…
Гекман никак не отреагировал на эту последнюю фразу, не расслышал или сделал вид, что не расслышал.
-Скажите, господин доктор, не знаете ли вы, кто смог бы продать мне что-нибудь в этом роде?
Гекман задумался.
-Востоковедением в нашем университете занимался профессор Брауде… Но он собирал китайский фарфор. К тому же он еще в сорок четвертом уехал за Эльбу. Кажется, в Дортмунд.
-Может быть, стоит обратиться к антиквару?
-О, господин Ризенбах смог бы вам помочь!… Увы, этой весной бомба угодила прямо в его магазин. А больше в городе антиквариатом никто не занимается. Сейчас людям не до старины, господин лейтенант… Такие времена…
-Я понимаю… Очень жаль.
-Жаль, жаль…
Еремеев с самым искренним огорчением засел за вчерашние книги. Кое-что о Вишну он выписал себе в блокнот: «Вишну - др. инд. бог-хранитель. Изображался в образе четырехрукого царевича. Превращался в рыбу и жил в океане».
Перечитав свои записки, Орест понял, что идти с такой информацией к майору Алешину пока не стоит.
Целых три дня кабинет майора Алешина походил то ли на конструкторское бюро, то ли на чертежную мастерскую…
К исходу третьего дня перед Алешиным лежала приблизительная схема подземного участка в районе злополучной штольни. Штольня соединяла «бункерную» с подземной магистралью, кольцо которой проходило через основные цехи завода, в том числе и через самый ближний к устью штольни - инструментальный. По магистральному кольцу были проложены вагонеточные пути. Но самое главное - перед каждым цехом кольцо перекрывалось газоводонепроницаемыми воротами.
Бетонная коробка цеха экспериментальных моторов находилась ниже кольца.
Перед тем как оставить Альтхафен, гитлеровцы затопили завод водой из моря. Но, судя по всему, сделали это впопыхах, не разгерметизировав все водонепроницаемые ворота, двери, перемычки. Была реальная возможность осушить штольню вплоть до впадения ее в кольцо, а заодно и тот участок кольца, который оказался так счастливо перекрыт со стороны инструментального цеха и водоотсечных ворот. Тогда, уплотнив перемычки, можно было бы без особого труда проникнуть и в экспериментальный цех.
Водолазы «вервольфов» - «люди-лягушки» - попадали в штольню, а оттуда в бункерную, где подрывали насосы, по всей вероятности, через инструментальный цех. Инструменталка, по рассказам бывших заключенных, работавших в альтхафенских подземельях, была самым бойким местом и сообщалась разветвленными ходами сразу с несколькими цехами. Скорее всего именно она имела связь с городскими коммуникациями, как новыми - кабельными коллекторами, так и с водосточной сетью средневекового Альтхафена.
Все черновые наброски схемы Алешин сжег, а самый подробный и самый, по мнению инженеров-консультантов, вероятный пометил грифом «Совершенно секретно. Вычерчено в одном экземпляре» и спрятал в сейф.

МЕЛЬХИОРОВЫЙ СЕТТЕР БЕРЕТ СЛЕД
Жизнь есть жизнь: не прошло и недели после обстрела шварцмаркта, как возле массивных ворот Старобюргерского кладбища снова зашумела неистребимая барахолка. Еремеев наведывался сюда несколько раз, надеясь все-таки отыскать торговца бронзой, но старик исчез, будто сквозь землю провалился.
Орест шагал домой, покручивая на пальце крохотный сверточек с парой новехоньких французских галстуков. У поворота на Фридрихштрассе его окликнул приятный женский голос:
- Герр лейтенант!
Лотта со связкой книг догоняла его легкими шажками. Она улыбалась приветливо и чуть загадочно.
-Господин лейтенант! Кажется, я смогу вам помочь пополнить вашу коллекцию!
Еремеев перехватил у нее увесистую связку.
-Каким образом, фрейлейн Гекман?
Из короткого и слегка сбивчивого рассказа выяснилось, что неподалеку, через два квартала, стоит у самой кирхи дом покойного пастора, того самого пастора, который долгое время служил духовником при германском консульстве в Индии - то ли в Калькутте, то ли в Бомбее. На родину, в Альтхафен, он привез немало экзотических вещей; возможно, среди них найдутся и бронзовые статуэтки. Пастор умер в сорок четвертом году, с тех пор за домом следит его экономка фрау Хайнрот вместе с племянницей Дитой. Дита давняя подруга Лотты, так что, если лейтенант пожелает взглянуть на индийские сувениры покойного пастора, такую возможность ему предоставят с большой охотой и все, что он пожелает приобрести, продадут; в такие трудные времена даже предметы настоящего искусства стали, увы, меновым товаром.
Еремеев приглашение принял, и минут через пять они уже входили с Лоттой в боковые стреловерхие воротца церковного двора. Дом пастора прилепился к южной стене кирхи почти у самой алтарной части. Его можно было бы назвать двухэтажным особнячком, если посчитать за второй этаж два мансардных окна, выступающих из крутого ската крыши, под своими остроребрыми кровельками. С чистенькими занавесками, оба этих окна в аккуратных черепичных чепцах походили на благообразных прихожанок. Верхний этаж соединялся с храмом короткой галереей, сделанной в виде ложного аркбутана[4]. Святой отец, должно быть, любил появляться перед паствой незаметно и неожиданно.
Несмотря на то, что на кирхе были заметны следы недавних боев - от простреленного петуха на шпиле до снарядных проломов в стенах, - дом и дворик пастора были ухожены в самых лучших правилах довоенной поры: стены увиты плющом, дорожки посыпаны желтой торфяной золой, ступеньки крыльца уставлены розами в горшках. Все здесь сияло и блестело -медная ручка, бронзовая шишечка звонка и латунная табличка на двери «Пастор Цафф».
Еремеев с трудом удержался, чтобы не протереть глаза. Совсем недавно он видел эту фамилию под отчетом командира штурмовой группы: Ульрих Цафф. Совпадение? Скорее всего. Хотя, с другой стороны, фамилия Цафф не такая распространенная, как Мюллер и Рихтер…
На звонок Лотты за дверью бегло простучали каблучки - кто-то резво спускался по лестнице, затем возникло краткое затишье - ровно настолько, чтобы заглянуть в дверной глазок, и, наконец лязгнули засовы. Молодая женщина, не пряча удивленной улыбки, встретила их на пороге. Была она вся черно-белая, как валлийская коза, - в черном свитерке и белой юбке; в лице, фигуре тоже проскальзывало что-то козье - тонкое, грациозное и глуповато-смешное. Тонкие ноги, изящные плечи и удлиненные, по-козьи расставленные глаза. Можно было об заклад побиться, что в школе ее звали Козой.
Все, что говорила, представляя его, Лотта, Орест пропустил мимо ушей, изучая фрейлейн Хайнрот. Уловил лишь последнюю фразу:
-Господин лейтенант хотел бы купить что-нибудь из индийских вещей пастора Цаффа…
-Пожалуйста! - распахнула дверь Дита.
Втроем они поднялись по скрипучей деревянной лестнице.
Кабинет пастора мало, чем выдавал род занятий своего хозяина. Разве что черная мебель была подобрана в цвет пасторского сюртука и вселенской скорби. В глаза бросились диковинные узкогорлые вазы и светильники, выставленные на полках и подоконнике. Орест кинулся к ним со страстью завзятого коллекционера: не было сомнений - точно такие же вазы с глубокой затейливой гравировкой видел он у того, кто продал ему Вишну!
-Я видел такую вазу на шварцмаркте! - удачно пояснил свое волнение Орест. - И не успел ее купить.
-О, вы наверняка видели ее у дяди Матиаса! - засмеялась Дита. - Мы иногда просим его продать кое-что из наших вещей.
Еремеева подмывало спросить, не принадлежала ли им и статуэтка танцующего бога, но он удержался от неосторожного вопроса.
-Так я могу купить эту вазу?
-Да, да! Сейчас я спрошу у тети Хильды.
Дита сбежала вниз и вскоре поднялась вместе с фрау Хайнрот - сухопарой особой лет пятидесяти в глухом коричневом платье. О цене сговорились сразу. И хотя у Еремеева карман топырился от купюр (утром получил жалованье), расчет заглянуть сюда еще раз заставил его обескуражено похлопать по карманам и объяснить, что сегодня он никак не рассчитывал на столь дорогую покупку: Лотту встретил случайно, и потому деньги, если фрау Хайнрот не возражает, он принесет завтра в это же время. Фрау Хайнрот ничего не имела против, а Дита и вовсе дала понять, что будет очень рада визиту господина лейтенанта.
Дома, стянув сапоги и бросив на спинку стула портупею, Еремеев улегся поверх солдатского одеяла, покрывавшего постель, закинул руки под голову и попробовал подвести первые итоги. Он не сомневался, что отец был сожжен в доте «Истра» огнеметчиками Ульриха Цаффа тем же способом, какой описывался в трофейных документах. Наволочки с буквами могли быть из того же дома пастора, той же фрау Хайнрот. Кстати, нужно еще раз попросить хозяйку описать женщину, у которой она купила белье. Не мешало бы узнать и имя пастора. А что, если Ульрих?! Эту соблазнительную версию Орест отбросил сразу: слишком все просто и слишком все удачно. Так не бывает. Надо исходить из самого худшего: пастор Цафф однофамилец Ульриха Цаффа. Но тогда и исходить не из чего. Однофамилец - он и есть однофамилец. О каком следствии вести речь? А если родственник? Вполне допустимо… По крайней мере, есть хоть зацепка для дальнейшего поиска. Возьмем это, как говорит Сулай, за рабочую гипотезу.
Аи да сеттер, куда привел! Не подари Орест библиотекарше мельхиоровую безделушку, вряд ли она проявила бы такую заботу о коллекции какого-то русского офицера…
Стоп!
Но ведь статуэтка Вишну из этого же дома. Пути богов - индуистских ли, лютеранских - неисповедимы…
И вдруг осенило! Тот «вервольф», который покончил с собой в колодце, и есть Ульрих Цафф! И «U», наколотое на боку, это начальная буква его имени - Ulrich!
Орест вскочил и заходил по комнате как был - в носках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46