– А что? – тотчас, не скрывая любопытства, спросила она.
– Ну, примерно то же что и с нами. Все как будто с ума сошли. Где кто кого поймал, там и лежали. Теперь, слава богу, опомнились.
– Неужто правда, ты сам видел? – загорелась она.
– Видел… Ничего интересного, сплошное скотство.
– А кто нас так хорошо заколдовал?
– Брат княжны, – сказал я, не вдаваясь в подробности. – Попытался так ее убить, чтобы никто не догадался. Ну, а мы все уже попали за компанию.
– А у тебя с ней что-нибудь было? – непонятно с чего, спросила Люба.
– Нет, конечно, как ты могла такое подумать!
Она пытливо на меня посмотрела, вытянулась под одеялом, и закинула голые руки за голову.
– Мне она нисколечко не нравится! А тебе?
– Это дело вкуса, – уклонился я от обсуждения Машиных достоинств.
– А вот такое колдовство немножко понравилось, – добавила она. – А тебе?
– Мне больше нравится не колдовство, а любовь.
– Правда? Я тебе так нравлюсь?
– Очень нравишься, – подтвердил я, не рискнув объяснить ошибку в совпадении слова и имени.
– Ты еще полежать не хочешь? Не думай, я не навязываюсь…
– У тебя же все болело, ты сама говорила?!
– Что поделаешь, такова наша женская доля, – скорбно сказала девушка, – ничего, потерплю.
И тут же не удержалась и рассмеялась.
Я тоже засмеялся, поцеловал ее в щеку и полез под одеяло.

Глава 14

Дом пробудился только к обеду. Я услышал, что люди ходят по коридору, оделся и вышел посмотреть, как там обстоят дела. Навстречу попалась какая-то дворовая девушка, стрельнула глазами, потупилась и шмыгнула мимо. Первым делом я навестил Машу. Дверь открыла какая-то горничная, поклонилась и без вопросов пропустила в покои.
Княжна сидела в кресле возле окна и даже не повернулась на звук моих шагов. На низком пуфике подле нее примостился Петруша и тоже едва мне кивнул. Оба были бледными и выглядели подавленными. Я поздоровался и остался стоять. Никто не рисковал нарушить молчание. Состояние их понять было не сложно, как и отношение ко мне, свидетелю их ночного «непотребства». Я не стал ходить вокруг, да около и сразу перешел к сути дела:
– Вы, что еще не поняли, что произошло ночью? – в лоб спросил я.
Мне не ответили. Маша водила пальчиком по подоконнику, Кологривов сидел, низко опустив голову.
– Нас всех загипнотизировал князь Иван! Думаете только вы одни этим занимались? Весь дом!
Молодые люди вскинулись и удивленно посмотрели на меня, не понимая, правду я говорю или издеваюсь.
– Как это может быть? – севшим голосом, спросил Петруша.
– Думаю, что он так хотел убить и заодно и опозорить Машу, – объяснил я. – Мне удалось вовремя понять, что происходит. И знаете, кто нас всех здесь загипнотизировал? Сергей Петрович!
– А он-то здесь причем? – наконец подала голос и княжна.
– Этого я не знаю. Может быть, он связан с Иваном или тот его заставил делать против воли. Когда он сбежал, сразу все прекратилось.
– Но, как же, – начал приходить в себя Кологривов, – а как же матушка?
– Она спала и ничего не слышала, – успокоил я заботливого сына.
– А вы, Алексей Григорьевич? – тихо, спросила княжна.
– Я? Я тоже спал, а когда услышал что творится в доме, вышел и застал Сергей Петровича в гостиной. Хотел его задержать, но он сбежал, а мой пистолет дал осечку.
– Какой стыд! – вдруг воскликнула княжна и горько заплакала. – Я больше не хочу жить! Теперь мне выход в петлю или в монастырь!
– Марья Николаевна! Ангел! – бросился к ее ногам Кологривов. – Это я во всем виноват! Если вы только сможете меня простить! Умоляю вас, станьте моей женой!
– Ах! – воскликнула Маша и прижала его повинную голову к своей груди.
Я хотел поздравить обрученных и сказать: «finitalacomedia», но понял, что тут меня уже никто не видит и не слышит, лишь, скорбно вздохнул, и вышел из покоев. Вышел, чтобы тут же наткнуться на виконта де Лафера. Он был мрачен и грозно шевелил усами. Я приветливо поздоровался. Он не ответил и холодно сказал:
– Мосье Крылофф, вы сегодня ночью допустили бестактность и должны дать мне удовлетворение!
– Полноте, виконт, – примирительно сказал я, – я не хотел вас обидеть. Сегодня ночью весь дом оказался под действием животного магнетизма и если бы я вас… не прервал, то вы бы, – я покопался в памяти, но не нашел в своем бедном французском лексиконе подходящее слово и заменил его другим, – замучили мадам до смерти.
– Что вы этим хотите сказать?! – возмутился француз.
– Расспросите своих солдат, что тут было ночью, и все поймете. А если вас это не удовлетворит, то я всегда готов к вашим услугам.
– Погодите, – сказала он совсем другим тоном, и удержал меня за рукав. – Объясните толком, что произошло и какой еще к чертям магнетизм?
Пришлось ему вкратце рассказать.
Понятно, не посвящая ни в какие подробности и чужие секреты. Де Лафер выслушал и покачал головой.
– Мосье, я воевал во всей Европе, но поверьте, такое слышу впервые. Вы говорите серьезно или шутите?
– Это легко проверить, – ответил я и подозвал французского солдата, который зачем-то забрел наверх.
– Расскажите своему капитану, что тут было ночью, – попросил я.
Солдат смутился и, опустив повинную голову, сказал:
– Господин капитан, мы не виноваты. Это все русские дамы, они нас, наверное, чем-то опоили. Поверьте, я совсем не хотел этого делать…
– Хорошо, идите, – отпустил рядового офицер и добавил, обращаясь ко мне. – Простите меня, мосье Крылов, за недавнюю резкость, но Россия действительно загадочная страна. То, что я делал сегодня ночью с мадам, я никогда не делал ни с одной женщиной! Она согласилась стать моей женой! – помедлив, добавил он.
– Ну, вот и хорошо, – ударил я его по плечу. – Устроим тут вам всем комсомольскую свадьбу.
– Какую свадьбу? – не понял он старинное русское слово «комсомол».
– Общую. Минуту назад лейтенант Кологривов предложил руку и сердце княжне Урусовой.
Мы с виконтом расстались друзьями, я пошел дальше, но был остановлен Гермесом-Тишкой. Лакей успел уложить свои кудри в прежнем порядке, но был бледен и подавлен.
– Погодите, сударь, – остановил он меня и протянул на ладони два серебряных рубля.
– Это что? – удивился я.
– Возьмите назад, мне теперь деньги без надобности, – со слезой в голосе, сказал он.
– Объясни толком, – попросил я, – что еще случилось?
– Сегодня ночью…, – начал он и замолчал.
– Ну, и что ночью?
– Вы сами знаете, – пробормотал он. – Если о том, что было, узнают в людской, мне не жить!
Он был таким напуганным, что мне стало его жалко.
– А что, все-таки, случилось ночью? – делая непонимающее лицо, спросил я. – Я ничего не знаю.
По его лицу пробежал лучик надежды.
– Вы правду говорите? – тихо, спросил он.
– Правду, я ничего такого не видел, так что можешь оставить эти деньги себе.
Похоже, что парень поверил в мои добрые намеренья и начал возрождаться на глазах. Он опять превратился в прежнего красавца.
– Тогда я куплю Дуне колечко, – сказал он и добавил свою любимую присказку, – ну, и так далее.
– Ты бы мне ее хоть показал, – попросил я, тем более что вся местная дворня толклась сейчас здесь же в большой гостиной.
– Вон она моя красавица, – ответил Гименей, – с чернявым французом болтает.
Я оглянулся и узнал и вчерашнюю округлую красотку и француза с галльским черепом.
– Хороша? – ревниво поинтересовался лакей.
– Не то слово, я тебе просто завидую, – сказал я. – А то, что с тобой было, я уже и запамятовал. Так что живи спокойно, главное чтобы буфетчик не проболтался.
– Я ему охальнику поболтаю, – угрюмо пробурчал он.
Успокоив бедолагу, я вернулся к себе. Люба уже убрала постель и собиралась вернуться в людскую. Я ей сказал, что хозяевам сейчас не до слуг и уговорил остаться. Мы сидели и просто разговаривали о жизни.
– Господа у нас хорошие, добрые, – рассказывала девушка. – И барин покойный был хорошим человеком. Да и про барчука дурного слова не скажу. Только все одно, неволя хуже клетки. Ты не слышал, говорят, скоро крепость отменят?
– Не отменят, – покачал я головой. – А что бы ты на воле делала?
– Эх, мне бы волю, в Москву подалась в белошвейки. Видел на барыне платье? Я сшила. Свой кусок хлеба хоть и черствый, да сладкий.
– Москва-то вся сгорела, там сейчас негде жить.
– Это ничего что сгорела, еще лучше отстроится! И работы сейчас там будет, рук не хватит. Барыни-то, поди, без нарядов остались!
Я подумал, что стоит попробовать выкупить Любу на волю. Крепостные девушки стоили недорого, примерно пятьдесят рублей; Кологривовы мне должны за лечение, и можно будет если с ними не сговориться, то сторговаться.
Обещать я ей ничего не стал, чтобы зря не обнадеживать. Девушка после разговора о воле и рабстве, поскучнела и скоро ушла. В доме, постепенно все успокоилось и затихло. К обеду из своих покоев вышли даже господа. Екатерина Романовна отводила от меня взгляд, путалась в словах, краснела, и я подумал, что нам самая пора собираться в дорогу. Вопрос с лошадями я так и не решил, но, в крайнем случае, можно было доехать до ближайшего города на помещичьих, а дальше воспользоваться почтовыми. Это было лучше, раздражать хозяйку своим укоряющим присутствием и ждать пока князь Иван нас достанет. Сталкиваться с ним у меня больше не было никакого желания.
За стол мы сели впятером. Без Сергея Петровича оказалось еще скучнее, чем с ним. Обе парочки не обращали внимания на окружающих, в этом случае, на меня, и я все никак не мог найти повод завести с хозяйкой разговор о Любе. Говорили за обедом по-французски, так что тягаться в красноречии с русскими аристократами мне было не по силам. Да и разговор, когда делался общим, носил, можно сказать, абстрактный характер. Мне показалось, что все просто боятся коснуться ночных событий. Даже об исчезнувшем ночью чиновнике никто ни разу не вспомнил.
Из столовой перешли в малую гостиную пить кофе, и я попробовал завести разговор о крестьянстве крепостном праве.
– Мосье виконт, – спросил я француза, – как ваши крестьяне обходятся без власти помещиков?
Де Лафер подумал и сказал, что вполне обходятся, но они французы, а не русские и, значит, совсем другие люди. Ответ был, как мне представилось, скрыто бестактный, но кроме меня никто так не посчитал. Молодым людям было не до свободы и равноправия, а Кологривова вскользь обронила, что русский мужик без отеческого барского присмотра тотчас сопьется и разорит свое хозяйство.
Затевать глупый и бессмысленный спор я не собирался, точку зрения людей желающих благодетельствовать окружающих своими наставлениями, я знал и так. Потому без обиняков, попросил Екатерину Романовну уступить мне дворовую девушку Любку.
В гостиной тотчас воцарилась неловкая тишина, русские смотрели на меня во все глаза, француз, не понимая о чем разговор, на всех нас. Кологривова, как хозяйка, попыталась замять неловкость и, не глядя на меня, ответила, что своих крестьян не продает.
– Я и не прошу вас, ее продать, – спокойно, не замечая неодобрительных взглядов, сказал я, – я хочу ее выкупить, чтобы дать вольную.
– Вольную? Но зачем она ей? – удивленно воскликнула хозяйка.
– То есть как это зачем? – теперь уже удивился я. – Чтобы быть свободной, разве этого мало?
– Это Любка вас об этом попросила? – поджав губы, спросила барыня. – Ей у меня плохо? Ее кто-нибудь несправедливо обидел?
– Не знаю, – пожал я плечами, понимая, что она пытается перевести разговор совсем в другую плоскость. – Разве люди хотят стать свободными, только тогда, когда их обижают?
Кологривова проигнорировала мой ответ и отрицательно покачала головой:
– Я не могу выполнить вашу просьбу, Алексей Григорьевич. Господь возложил на меня обязанность заботиться о своих людях, и я буду нести этот крест, как бы мне не было трудно!
Я понял, что разговор на эту тему можно не продолжать. Барыня не намерена оставлять своей неусыпной заботой хорошую портниху. Соблазнять ее деньгами было бы бессмысленно, больших сумм у меня не было, а несколько лишних червонцев, ее все равно не устроят. Однако последнюю попытку я, все-таки, предпринял.
– Жаль, – сказал я. – Я очень рассчитывал на вашу доброту.
– Именно из-за своей доброты, я никогда и не расстанусь с Любушкой. Она мне почти как дочь! – добила меня Кологривова.
Я так рассердился на такое лицемерие, что не стал заводить разговора о лошадях, оставил недопитым кофе и ушел к себе. Минут через десять, ко мне зашла Маша. Была она без своего обожателя, что меня немного удивило. Она без приглашения села в кресло и молча смотрела в окно.
– Что-нибудь случилось? – спросил я.
– Нет, я просто шла мимо, – не очень внятно ответила княжна, потом посмотрела на меня ледяными глазами и спросила:
– Чем это тебя так заинтересовала та мужичка?
– Ничем особенным, – пожал я плечами, – просто хорошая девушка, очень неглупая и тяготится своим рабством.
Машу, мой ответ не заинтересовал и не удовлетворил. Теперь я начал понимать, чего ради, она ко мне явилась. Взыграла обычная женская ревность. Подтверждение этому не заставило себя ждать.
– Неужели она лучше меня? – тихо спросила она и так посмотрела, что я подумал, что в их семейке свирепость нрава не очень смягчилась со времен Тамерлана.
– В каком смысле лучше? – не понял я.
– Тебе с ней было лучше, чем со мной?! – с плохо скрытой ненавистью спросила Урусова.
Я мог то же самое спросить и у нее, но начинать «семейную сцену», было бы не самым правильным решением. Пришлось воспользоваться мужским коварством.
– Если ты об этом, то между нами ничего не было, эта Люба спасла нас всех от твоего брата.
– Как так спасла?
– Она меня разбудила, когда в доме началось ночное безобразие. Если бы не она, не уверен, что ты сейчас бы со мной разговаривала.
Маша пристально посмотрела на меня и, кажется, поверила. Похоже, что кроме способности летать от ведьмы у нее была только вспыльчивость.
– И ты не собираешься брать ее с собой?
– Конечно, нет, чего ради? У нее в Москве есть крестный, у которого портняжная мастерская, – импровизировал я, – она хочет служить там белошвейкой.
Все-таки, Маша была доброй девушкой, гнев ее тотчас улетучился, и ей стало стыдно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38