— В таком случае, придется дать правосудию законный ход, — угрюмо произнес он.
Следствие тянулось медленно, поскольку в игру вступили разные силы — некоторые из судей тайно сочувствовали принцессе, другие же поддерживали Васкеса. Тем временем Ана и Антонио, словно желая насладиться последними минутами любви, совершенно перестали таиться и демонстрировали свою страсть всему городу. Подобная бравада не могла не пробудить дремлющую ревность короля: принцесса не только открыто выказывала расположение Антонио, но и отвергала все попытки Филиппа к примирению! Когда же она заявила ему, что желает сохранить верность любовнику, король не возражал. Гнев монарха, подогреваемый к тому же негодованием кардинала Толедского, обрушился на непокорных.
28 июля 1579 года к Антонио Пересу явился алькальд с приказом арестовать его именем короля. А час спустя вооруженный до зубов капитан королевской гвардии вошел во дворец Сильва.
— Я не ожидала вашего визита, — сказала принцесса с надменной улыбкой, — но с вашей стороны было очень любезно зайти ко мне. Полагаю, вы хотели сообщить мне подробности ареста Антонио Переса?
Офицер, поклонившись, вручил ей пергаментный свиток.
— У меня приказ арестовать ваше высочество именем…
— Достаточно, капитан, — прервала его Ана. — Дальнейшее я знаю наизусть и готова следовать за вами.
Час спустя принцесса Эболи покинула свой дворец.
Башня Пинто, расположенная в нескольких лье от Мадрида, некогда была частью мавританской крепости, которая теперь лежала в руинах. Однако сама башня сохранилась прекрасно, и именно сюда поместили под стражу Ану де Мендосу. Она оказалась в ужасном застенке, почти лишенном света, но продуваемом постоянными сквозняками. С приходом суровой кастильской зимы несчастной пришлось страдать от жестокого холода и тяжких лишений: она считалась секретной заключенной, и никто не имел права навещать ее. Но однажды вечером, когда Ана куталась в рваное одеяло, пытаясь хоть немного согреться, в ее камеру вошел король.
У принцессы был жар, она ужасающе похудела и побледнела, однако при виде Филиппа вдруг обрела прежнюю энергию и гордо вскинула голову.
— Что вам угодно? — высокомерно спросила она.
Король смотрел на нее безмолвно и пристально, явно удивленный тем, что даже в таком жалком положении она не утратила присущую ей смелость.
— Я пришел сказать вам, — ответил он наконец бесстрастным тоном, — что Антонио Перес под пыткой признался в своем преступлении.
Узница пожала плечами.
— Хотелось бы мне знать, в чем признались бы вы сами, сир, если бы оказались в руках ваших палачей!
— Дерзость вам не поможет. Он признал свою вину — и искупит ее. Но я хочу сказать вам не только это. Если вы отречетесь от него, вас немедленно освободят. Вам будут возвращены ваши титулы, ваш дворец…
— И ваша любовь, не так ли? Нет, сир! Благодарю вас, но для меня это слишком дорогая плата.
— Ана, я умоляю вас. Ради вас, ради ваших детей откажитесь от этого человека! Вы погубите себя, а его все равно не спасете. Вы принадлежите к роду Мендоса, одному из знатнейших в стране…
— А я уж думала, вы забыли об этом, когда подвергли меня подобному обращению. Да, я — Ана де Мендоса! И вам следовало бы знать, что никто из Мендоса не отрекался от своих друзей!
Ужасный приступ кашля заставил ее умолкнуть. Немного отдышавшись, она продолжила:
— Поймите же, что я люблю его, сир! Ваши палачи и ваши тюрьмы бессильны перед этой любовью.
— Но ведь и я люблю вас…
— А я вас ненавижу! И презираю. Думаете, я не знаю, в чем признался Антонио? Даже здесь это стало известно! Он признался, что, устроив засаду для этого вонючего пса Эсковедо, исполнял ваш собственный приказ…
У короля вырвалось гневное восклицание. Он сжал кулаки, словно опасаясь, что не выдержит и ударит эту слишком осведомленную женщину.
— Вы подписали себе приговор, мадам! Вы останетесь здесь до самой смерти. А его… его также ждет вечное заключение.
Взрыв смеха заглушил последние слова Филиппа.
— Значит, Антонио сказал правду! Вы не решитесь казнить его, потому что боитесь собравшейся у эшафота толпы! Вы страшитесь, что он заговорит, не так ли? Ну еще бы, ведь тогда вся страна узнает о вашем преступлении…
Но Ане де Мендоса не суждено было закончить свои дни в башне Пинто. Ее семья и особенно кардинал приложили все усилия, чтобы она была переведена в крепость Сан-Торкас — столь же зловещую, как Пинто, но более комфортабельную. Там она смогла немного подлечиться и окрепнуть.
Что же касается Переса, то ему удалось спастись из тюрьмы благодаря женщине, о которой в этой истории почти не упоминалось, — своей собственной супруге. Хуана Коэлло-Перес, униженная и почти публично отвергнутая мужем, помогла ему бежать, подкупив тюремщика и передав женскую одежду. Это был великолепный пример верности и любви.
Переодетый женщиной Перес добрался до Арагона, где поднял настоящую революцию. Арагонцы больше всего на свете ценили свою свободу и доблестно сражались с королевскими войсками. Повстанцы были разбиты, однако их предводителю удалось спастись: он сумел перейти через Пиренеи и оказался во Франции. Перес прожил здесь до своей кончины в 1611 году, оставив интереснейшие мемуары, где обвинил короля в убийстве Эсковедо, которому якобы было поручено захватить порт Сантандер для высадки армии дона Хуана Австрийского. Но Антонио так и не довелось вновь увидеть женщину, любившую его до полного самозабвения и всем ради него пожертвовавшую.
Принцесса Эболи долго находилась в крепости Сан-Торкас, но затем здоровье ее вновь резко ухудшилось. Тогда семья добилась, чтобы ей разрешили вернуться в замок Пастранья. Здесь она и угасла в 1592 году. Сердце ее было разбито из-за разлуки с Пересом, а тело не выдержало тягот долгого заключения. До конца верная любви и гордости, она обрела вечный покой в соборе Пастранья среди других представителей рода Мендоса, на которых взирает со стены святой Иероним работы Эль Греко.
Что до убийства Хуана Эсковедо, то оно до сих пор остается загадкой. Был ли Перес правдив в своих мемуарах, и Филипп II действительно опередил принцессу Эболи? Или же Антонио лишь выполнил приказ своей любовницы? Эту тайну никому не удалось разгадать.
ПРЕКРАСНОЕ ЧУДОВИЩЕ ИЗ ЧЕХТА (ЭЛЬЖБЕТА БАТОРИЙ)
(1600 год)
Замок Чехт возвышался на одном из горных перевалов Карпат у самой границы Словакии. От его громадных черных стен, мощных башен с узкими бойницами, выдвинутых вперед бастионов с ощерившимися жерлами пушек в наши дни почти ничего не осталось — теперь это руины, хотя и весьма внушительные. Но в начале XVII века это была хорошо укрепленная грозная крепость с роскошным дворцом, хозяева которого владели множеством деревень и еще большим количеством крестьян.
В 1600 году Чехт принадлежал сорокалетней женщине. Она носила древнее имя Баториев, подвигами которых в течение четырех веков восхищалась вся Венгрия; предком ее был один из самых прославленных государей Польши — бесстрашный воин, несколько раз наносивший поражение царю Ивану Грозному. Братья владелицы замка полновластно правили Трансильванией, и гордость Эльжбеты Баторий могла сравниться только с ее красотой.
Красоту же эту воспевали во всех краях Священной Империи. Было известно, что сам император Рудольф II пленился прекрасной графиней, и каждый раз, когда она посещала Прагу, ее принимали с особыми почестями. В шестнадцать лет Эльжбета была выдана замуж за неслыханно богатого вельможу, обладателя огромных земельных угодий на венгерской равнине — Ференца Надаски. Брак оказался не слишком счастливым, по крайней мере для мужа, который был человеком спокойным и очень набожным: все его помыслы были устремлены к небу. Жаждущая наслаждений супруга, влюбленная в собственную красоту, составляла для него предмет постоянных забот и опасений — в ее присутствии он явственно ощущал запах костра.
Впрочем, венгерский граф Надаски так и не успел разгадать эту восхитительную загадку — у него хватило здравого смысла умереть через пять лет после свадьбы, оставив Эльжбету свободной и баснословно богатой. Она сумела сполна использовать эти преимущества, предаваясь всем возможным радостям жизни и прежде всего — любви. После смерти мужа многочисленные возлюбленные скрасили молодой вдове горечь утраты. Она меняла любовников с непостижимой легкостью, ибо могла выбирать: мужчины устремлялись к ней, привлеченные ее блестящими темными волосами, матовой кожей, большими зелеными глазами и губами столь алыми от природы, что помада им совершенно не требовалась. Молодая женщина следовала только собственной прихоти и отдавалась любому, кто сумел ей понравиться. В дар от небес она получила холодное и черствое сердце, поэтому не привязывалась ни к кому. Эльжбета любила лишь себя и свою невероятную красоту; в заботах о ней она проводила целые часы, пробуя разные кремы и благовония, примеряя новые туалеты и драгоценности, благо о расходах думать не приходилось — ее огромное состояние, казалось, приумножалось само собой.
Кружась в этом вихре наслаждений, Эльжбета не замечала, как летит время. Вероятно, ей казалось, что, так будет продолжаться вечно… пока в один прекрасный день она не влюбилась — впервые в жизни. К несчастью, избранник графини оказался на десять лет моложе, хотя и ответил на ее страсть полной взаимностью.
Это был двоюродный брат Эльжбеты. Его звали Ласло Бенд, и он принадлежал к одному из самых могущественных семейств в Империи. Родственные связи Бендов простирались вплоть до английского двора, однако именно Ласло был красой и гордостью своего рода. Высокий, очень смуглый, сильный и стройный, он неизменно привлекал взгляды окружающих безупречными чертами надменного лица. Когда его пригласили на охоту в Чехт, он мгновенно влюбился в Эльжбету, которую прежде не видел, поскольку с юных лет путешествовал по Европе. Красота кузины поразила его, Эльжбета также была покорена, и не прошло недели, как они стали любовниками.
В один осенний вечер Ласло и Эльжбета, возвращаясь в замок после охоты, отнявшей у них целый день, задержались в долине, тогда как все их спутники поскакали вперед. Для этого времени года стояла чудесная погода, и оба, не сговариваясь, натянули поводья, чтобы полюбоваться фантастическим пейзажем: рыжая листва деревьев сияла огненными пятнами на черных скалах, у подножия которых вздымал белую пену стремительный поток.
— Мне хотелось бы, — говорил Ласло, — чтобы в мире никого не осталось, кроме нас с тобой, посреди этой дивной красоты. При взгляде на других людей я вздрагиваю, словно от оскорбления! Как смеют все эти мужчины и женщины показываться рядом с тобой?
Графиня засмеялась. Она уже давно привыкла к комплиментам подобного рода, но никогда еще не испытывала такого удовольствия. Внезапно, словно в подтверждение слов ее любовника, из леса вышла старуха со связкой хвороста на спине. Казалось, на земле не существовало более старого, грязного и уродливого создания. Старуха шла навстречу им по тропинке, и по мере того как она приближалась, можно было разглядеть ее сморщенное лицо, мутные глаза под вывернутыми веками, жесткие волоски на подбородке и запавшие губы. Руки у нее тряслись старческой мелкой дрожью.
— Боже, какая она мерзкая! — сказал потрясенный Ласло, невольно понизив голос до шепота, ибо старуха подошла уже совсем близко.
Смех прекрасной графини прозвучал неожиданно громко под золотистым сводом деревьев. Указывая на старуху своим охотничьим хлыстом, она столь же звонко спросила:
— Значит, ты находишь ее уродливой? А что ты скажешь, если в доказательство твоей любви я потребую…
— Чего же?
— … заняться с ней тем, чем мы занимаемся каждую ночь!
— Ты сошла с ума! — воскликнул шокированный Ласло.
Эльжбета, радуясь своей злой шутке, расхохоталась.
— Отчего же? Разве ты не твердишь с утра до вечера, что готов ради меня на все и я могу попросить тебя о любой жертве? Вот я и прошу, ибо великая любовь требует столь же великой жертвы. Полагаю, нет на свете никого ужаснее этой старухи!
Наслаждаясь смятением своего любовника, она не заметила, что старуха с хворостом остановилась, пристально глядя на нее. И невольно вздрогнула, услышав надтреснутый, но необычайно пронзительный голос.
— Графиня, — сказала старуха, — ты по праву гордишься своей красотой, однако попомни мои слова: придет день, когда ты станешь такой же, как я!
Согнувшись в три погибели под своей вязанкой, она засеменила дальше, а всадники застыли на месте. Эльжбета уже не смеялась. Широко раскрыв глаза, она провожала старуху взглядом, как будто это был призрак. Кровь отлила от ее лица, на котором появилось выражение такого ужаса, что Ласло ободряюще притронулся к ее руке.
— Перестань! Неужели ты позволишь напугать себя какой-то жалкой старушонке?
Но Эльжбета словно окаменела. Лицо ее стало белым, как кружевной воротник и манжеты; казалось, она ничего не слышит и не видит. Ласло слегка встряхнул ее, чтобы привести в чувство, и тогда она взглянула на него почти безумным взором.
— Оставь меня! Я хочу побыть одна.
— Но послушай, дорогая…
— Я же сказала тебе, что хочу побыть одна!
Вырвав у Ласло руку, графиня ударила свою лошадь хлыстом и умчалась по тропе, ведущей в Чехт.
По возвращении в замок Эльжбета заперлась в спальне, отказываясь видеть кого бы то ни было. Допущены к ней были только кормилица Илона и карлик Дорко. Мысль о старухе неотступно преследовала графиню, и она постоянно слышала скрипучий пронзительный голос: «Ты станешь такой же, как я… такой же, как я… такой же, как я!»
Ужасно! Невероятно! Неужели она когда-нибудь превратится в омерзительную старуху? Неужели время не пощадит эту дивную красоту? Неужели подобное возможно?
Влюбленная в себя Эльжбета уже давно приказала устроить рядом со своей спальней необычную комнату, в которой стены и потолок были целиком покрыты зеркалами. Она лежала здесь обнаженной целыми часами, любуясь своими безупречными формами, опьяненная собственным совершенством.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52