Конечно, донья Ана знала, что король не любит ее по-настоящему, да и сама она не испытывала к нему любви, однако ей льстила та власть, которую она приобрела над ним. Затем смерть Руя Гомеса де Сильва разлучила их, но до нее доходили слухи, будто Филипп II с большим нетерпением ждет возвращения своей ненаглядной принцессы. Теперь предстояло выяснить, что осталось от этого нетерпения…
Донья Ана машинально перевела взгляд на серые башни старого Алькасара, где обитал король. Интересно, как быстро он пришлет к ней посланца? Ему должны были уже доложить о ее приезде.
Словно в ответ на этот безмолвный вопрос дверь спальни распахнулась. На пороге появился паж, который тут же преклонил колено.
— Сеньор дон Антонио Перес, государственный секретарь его величества короля Филиппа, просит ваше высочество уделить ему минуту внимания.
— Пусть войдет! — воскликнула Ана, с трудом скрывая свою радость.
В следующее мгновение Перес низким поклоном приветствовал принцессу, которая одарила его приветливой улыбкой и любезными словами:
— Мы давно с вами не виделись, дон Антонио. Я помню, что до кончины принца вы часто сопровождали короля в наш дом. Мне приятно встретиться с вами вновь.
Она непринужденно улыбалась, испытывая искреннюю радость от свидания со старым знакомым и от сознания своего ослепительного очарования. В эту минуту солнечный луч осветил ее, придав блеск алым губам, густым вьющимся волосам и украшениям на темном платье. Пересу внезапно показалось, будто вся она отлита из чистого золота.
— Я также счастлив увидеть вновь ваше высочество, — сказал он, кланяясь еще ниже. — Будет ли мне позволено заметить, что никогда еще ваше высочество не были столь прекрасны?
Этот государственный муж, познавший все хитрости дипломатии, на сей раз говорил искренне и был явно смущен. Его смятение не ускользнуло от доньи Аны, и она почувствовала себя польщенной. Вполне уверенная в своих чарах, она окинула гостя более внимательным взглядом и увидела, что он красив, изящен… и нравится ей. В свою очередь, слегка смутившись, она предложила ему сесть.
— Что привело вас ко мне, дон Антонио?
— Его величество желает засвидетельствовать вам свое расположение, сеньора. Король надеется, что вы в самое ближайшее время навестите его в Алькасаре. Мне поручено передать вам, что это будет большая радость… большое удовольствие… то есть я хотел сказать…
Он настолько очевидно запутался, что принцесса не смогла сдержать лукавой улыбки.
— Быть может, приказать подать вам что-нибудь, дон Антонио? Вы выглядите очень взволнованным…
— Это правда, сеньора, — серьезно ответил он. — Я очень взволнован, и словами это трудно выразить. Простите меня!
Антонио Перес сумел-таки справиться со своим волнением и, как ни странно, задержался во дворце Сильва бесконечно дольше, чем предполагал он сам и чем могла вообразить донья Ана. Но оба они совершенно не замечали времени, и было уже очень поздно, когда Перес наконец добрался до собственного дома.
Расставшись с ним, принцесса вынуждена была признать, что сердце ее неспокойно.
— Как удивительно, Казильда, — сказала она служанке, которая помогала ей укладываться в постель, — мне показалось, будто я вижу дона Антонио в первый раз. Отчего это?
— Думаю, вашему высочеству прежде просто не приходило в голову как следует разглядеть его. А ведь дон Антонио Перес очень красивый мужчина, сеньора…
Принцесса скользнула под простыню, оперлась локтем о подушку и задумчиво уставилась прямо перед собой.
— Действительно, он очень красивый мужчина… И какой взгляд — просто полыхает огнем!
Казильда засмеялась: будучи давней наперсницей госпожи, она могла позволить себе некоторую фамильярность.
— Неужели у него более обольстительный взгляд, чем у его величества?
— Ты дурочка! Разумеется, намного обольстительнее! У короля фламандские глаза — холодный взгляд северянина. А у дона Антонио настоящий испанский взор: бархат и угли! Разве можно сравнивать?
— Но ваше высочество, мне кажется, сравнивает… Мы пойдем завтра во дворец?
— Конечно!
Казильда удалилась на цыпочках, а донья Ана, оставшись одна, постаралась как можно быстрее изгнать из головы королевский образ, о котором ей напомнила служанка. В конце концов, у короля есть супруга — вот пусть и заботится о ней. А донья Ана свободна. Свободна! Она произнесла это восхитительное слово, словно пробуя его на язык, как душистое вино. Да, прекрасное слово, если умеешь правильно распорядиться той радостью, которую оно сулит. А пока нужно все-таки нанести визит их величествам, поскольку так велит долг. И, быть может, она увидит Переса!
Итак, уже на следующий день царственная чета дала торжественную аудиенцию возвратившейся ко двору принцессе.
Ана де Мендоса, сделав три полагающихся по этикету реверанса, оказалась почти у самых ног Филиппа II, который поспешно поднялся ей навстречу.
— Для меня большая радость вновь увидеть вас, донья Ана. Ваше отсутствие сделало для нас вдвойне мучительной безвременную утрату дона Руя, вашего супруга. Ваше возвращение смягчает нашу скорбь.
Принцесса улыбнулась не без лукавства, поскольку заметила, каким странным огнем вспыхнул обычно холодный взгляд короля, устремленный на нее.
— Ваше величество оказывает мне честь. Я тоже сожалела о своем невольном изгнании, но моя утрата была столь тяжела, что это время протекло незаметно. Могу ли я приветствовать государыню?
Она повернулась к Анне Австрийской, застывшей на своем парадном троне в окружении неизбежных дуэний. Королева была маленького роста, белокурая, сухощавая, скромная и набожная. Единственным ее стремлением было угождать мужу, поэтому она совершенно не ведала ревности и приветливо улыбнулась принцессе, которая склонилась перед ней в глубоком реверансе.
— Я также рада видеть вас, донья Ана. Надеюсь, что вы скоро займете свое место при дворе.
— Пока я выезжаю очень редко… но буду счастлива появляться во дворце, если это угодно вашему величеству.
На короля она даже не посмотрела, и тот закусил губу. Какая муха укусила донью Ану? Когда-то она уверяла, будто не выносит атмосферы удушливого благочестия, в которой жила королева Испании…
Анна Австрийская улыбнулась любезной принцессе:
— Ваша сдержанность делает вам честь, сеньора, и мы прекрасно понимаем, что боль утраты еще не утихла. Приходите, когда пожелаете.
Присев в последнем реверансе, Ана де Мендоса попятилась к группе сеньоров и дам, стоявших в глубине залы. Будто бы случайно она оказалась рядом с Пересом, который не спускал с нее глаз. Не заботясь о том, какое впечатление произведут ее слова на окружающих, она спокойно сказала ему:
— Дон Антонио, мне нужно поговорить с вами об этом наследстве, из-за которого я приехала в Мадрид. Не могли бы вы навестить меня сегодня вечером?
Перес слегка покраснел, поклонился и улыбнулся, а стоящие вокруг начали переглядываться и перешептываться. Но донья Ана мгновенно пресекла всякий шепот одним лишь надменным взглядом.
— Я непременно приду, мадам! Вы можете рассчитывать на меня.
Король, нахмурив брови, следил издали за этим таинственным разговором.
Тем же вечером Антонио Перес ужинал во дворце Сильва вместе с хозяйкой дома. Прислуживала им одна Казильда, хотя это была излишняя предосторожность: принцесса и ее гость обменялись за столом всего лишь несколькими словами. Впервые за долгое время Ана надела сверкающее золотыми украшениями белое платье, которое придавало ей варварски роскошное, почти дьявольское очарование. Они с Антонио неотрывно глядели друг на друга, лицо ее светилось от радости, ибо и эта безмолвная беседа была настолько красноречивой, что им не было нужды разговаривать. Лишь к концу ужина, когда Казильда деликатно оставила их одних, Антонио осмелился прошептать:
— Мы в самом деле будем обсуждать ваше наследство, сеньора? Признаюсь вам, что сейчас мой ум далек от всяких материальных дел.
— Что может быть более материальным, чем ужин? — со смехом ответила донья Ана. — Скажите, дон Антонио, ваша жена знает, что сегодня вечером вы приглашены ко мне?
— Зачем я стал бы говорить ей об этом? Она знает, что я не люблю, когда проявляют излишнее любопытство к моим делам… и не позволяет себе задавать вопросы.
— Вы такой суровый супруг? Разве она не имеет права знать, где находится мужчина, за которого она вышла замуж? Любой женщине не понравилось бы, что ее супруг ужинает наедине с другой… пусть даже совсем уже немолодой, как я.
— Не говорите так! Вы знаете, что ни одна женщина на этой земле не может сравниться с вами! А моя жена давно уже не заблуждается относительно моих чувств к ней. Между нами никогда не было любви. Мы вступили в брак исключительно ради приличия.
Принцесса встала и подошла к одному из открытых окон. Вглядываясь в мадридскую ночь, она медленно произнесла:
— Если вы не хотите говорить о делах сегодня вечером, дон Антонио, придете ли вы завтра, если я попрошу? Завтра вечером… и в другие вечера! Мне часто бывает одиноко, и я думаю, что вы могли бы стать моим хорошим другом…
Перес поспешно поднялся из-за стола, подошел к молодой женщине, стоявшей в амбразуре окна, и, преклонив колено, взял ее руку в свои.
— Завтра, послезавтра и каждый вечер моей жизни я буду здесь, лишь только ваше высочество призовет меня, — пылко воскликнул он, не в силах сдерживать свои чувства.
Принцесса не отняла руку, которую он благоговейно поднес к губам.
— Если мы будем друзьями, — просто сказала она, — то вам не нужно называть меня «высочеством». Мое имя Ана. Так обращаются ко мне те, кого я люблю.
На сей раз Антонио ничего не ответил, но, схватив другую руку принцессы, стал осыпать ее жаркими поцелуями.
В эту ночь Антонио Перес покинул дворец в самый темный час перед восходом солнца. Он был опьянен счастьем, любовью и гордостью! Человека более слабого это могло бы раздавить. Однако Перес умел страстно любить, не теряя головы. Любовь принцессы Эболи открывала перед ним радужные перспективы… и вместе с тем сулила большие опасности: всего можно было ожидать, если король так же любил донью Ану.
Между тем вдова Руя Гомеса была счастлива. Она познала такое наслаждение, о котором прежде и не мечтала, так что любовь всемогущего Филиппа II вызывала у нее почти презрение. За одну ночь вся ее жизнь полностью переменилась. Отныне для нее существовал только один мужчина — Антонио Перес.
Тем не менее донье Ане удалось сохранить здравость мысли и понять, что любовь эту необходимо скрывать и оказывать время от времени знаки внимания королю. Хотя сама она была настолько знатной дамой, что могла позволить себе безнаказанно пренебречь гневом монарха, с Антонио дело обстояло иначе — для него королевская немилость оказалась бы губительной.
Однако принцесса Эболи заблуждалась, полагая, что ее любви угрожает только Алькасар. Две другие опасности подстерегали влюбленных, и одна из них воплощалась в красной мантии и ледяном взоре кардинала де Мендосы. Являясь братом Аны, он был в то же время Великим Инквизитором королевства. Суровый, непреклонный и напрочь лишенный жалости кардинал Толедский был вполне способен наложить тяжелую длань Святой Канцелярии на любовника своей сестры — хотя бы для того, чтобы спасти честь семьи.
Вторая опасность пока еще находилась вне стен Мадрида, но приближалась к нему со скоростью летящих галопом сменных лошадей. Ибо вскоре после знаменательной ночи во дворце доньи Аны из Брюсселя в Мадрид отправился один из секретарей дона Хуана Австрийского — губернатора Нидерландов и незаконнорожденного брата Филиппа П. Этот всадник должен был доставить королю важные депеши. Его звали Хуан Эсковедо, и он был некогда конюшим дона Руя Гомеса де Сильва, которому верно служил до самой смерти. К донье Ане он всегда испытывал очень странное и сложное чувство — это была любовь, подозрительно похожая на ненависть…
Прибыв в Мадрид, Хуан Эсковедо быстро узнал, что происходит за толстыми стенами дворца Сильва. Он явился туда сразу же по приезде, еще весь покрытый дорожной пылью, но его не приняли.
— Ее высочество чувствует себя нездоровой, — с порога объявила ему Казильда. — Она никого не принимает.
Девушка не стала добавлять, что здесь не желают видеть именно Эсковедо. Надменная принцесса не выносила бывшего конюшего своего мужа, который слишком часто досаждал ей откровенной слежкой. Эсковедо же был задет вдвойне — страдала и гордость его, и любовь. Поэтому он принялся кружить вокруг дворца и в конце концов заметил то, что отнюдь не предназначалось для посторонних глаз: из дома, где не принимали старых слуг, вышел Антонио Перес.
Эсковедо знал, что идеальным местом для сбора сведений является соседняя таверна, поскольку вино обладает способностью развязывать языки. Заглянув туда, он получил все необходимые разъяснения и вскипел благородным негодованием. На следующий день Эсковедо попросил аудиенции у короля Филиппа II, которому, впрочем, и так должен был передать срочные послания от брата. Но говорить он намеревался вовсе не о политике. Едва представ перед лицом монарха, он выложил все, что лежало у него на сердце.
— Скандал уже нельзя утаить! Принцесса Эболи, забыв о своем положении и долге, обзавелась любовником и даже не сочла нужным скрывать свою преступную связь! Этот Перес является к ней каждый день, его принимают в любой час, выходит он поздно ночью… а для всех других двери дворца Сильва закрыты!
Королевский кулак с грохотом опустился на стол черного дерева, зазвеневший от удара.
— Думайте, о чем вы говорите, Эсковедо! Вы едва успели вернуться из Фландрии, но вашими воплями уже заполнен весь Мадрид. Вы выдвигаете весьма серьезные обвинения, хотя у вас не было времени, чтобы собрать необходимые доказательства. Не думаю, что в Брюсселе или в Лувене до такой степени интересуются поведением Аны де Мендоса!
— Много времени здесь и не потребовалось, сир. Мне хватило нескольких дней, чтобы выяснить все подробности этой возмутительной связи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52