Волосы цвета воронова крыла – черные и блестящие. Глаза тоже черные; один глаз чуть больше другого, что производило неуютное впечатление. Не знаю, как другим, а мне от этого делалось как-то не по себе.Волосы она собирала на затылке в большой узел, у нее были кудрявая челка и вьющиеся локоны на висках. На стройной шее голова из-за прически выглядела чуть тяжеловатой, и лицо казалось маленьким и худощавым.Красавицей ее нельзя было назвать. Черты лица были далеко не идеальны. Нос, сам по себе красивой формы, выглядел слишком длинным, и над маленьким аккуратным ротиком смотрелся словно острый клюв.Но при всем этом в ней все дышало изяществом и утонченностью. Она была миниатюрной, тонкой и легкой, как птичка. Я никогда не видела у взрослого человека таких маленьких ладоней и ступней. Руки у нее были фарфорово-белыми и постоянно холодными, как лед. Она была похожа на хрупкую статуэтку и казалась не совсем здоровой.Сначала я никак не могла разобрать, что она за человек. Я думала, она слишком замкнута. И дело было не в языковых проблемах. Она изо всех сил старалась научиться понимать и говорить по-шведски, и это у нее получалось. Но нам просто нечего было сказать друг другу. И особенно мне не нравилась ее манера смотреть на всех с преданностью и восторгом. Может быть, это было искренне, но иногда я начинала подозревать, что таким способом она пыталась заставить других полюбить себя. А если ты ее не полюбишь, то тебя замучит совесть.Короче говоря, Леони не вызывала у меня симпатии… Печально, когда испытываешь к человеку неприязнь абсолютно без всякой причины. Ведь в ней не было ничего плохого, никакой хитрости или коварства. Просто мы были слишком разными.Я бы не смогла смотреть с таким обожанием на всех вокруг.Я сравнивала ее с Ингеборг, которая тоже была хорошим человеком. Но Ингеборг обладала чувством собственного достоинства, которого не хватало Леони. Ингеборг могла быть резкой и говорить прямо, что думала. Ее не волновало, нравится это кому-то или нет. И при этом она умела мечтать и любить по-настоящему.Розильда тоже не сошлась с Леони. Она не говорила об этом, но я сама догадалась. Мы с Розильдой так же прекрасно понимали друг друга, как и раньше. Было видно, что она по мне соскучилась.«Как хорошо, что снова есть с кем поговорить!» – написала она в блокноте.Ей многое хотелось мне рассказать, и она строчила карандашом так быстро, что бумага чуть не дымилась. Естественно, речь шла и о моем «брате» – Карлосе, как она его называла.«Мне кажется, он от меня что-то скрывает!» – написала она, пристально посмотрев на меня, как будто чувствовала, что мне известны секреты Каролины. На это я промолчала, словно в рот воды набрала. Единственное, что я могла, это еще раз напомнить, что мой «брат» – человек не самый простой. Хотя, когда Розильда говорила о том, что Карлос что-то от нее скрывает, она имела в виду совсем не то, что я подумала. Она намекала на Леони, которую считала своей соперницей. Ей казалось, что Карлос в нее влюбился.«Леони ведь такая очаровательная, правда?» – спросила она.Я лишь пожала плечами, и Розильда тут же написала, что я не должна думать будто она ревнует. Ничего подобного!«Но тебе не кажется, что она немножко неестественная, эта маленькая Леони?»Я снова промолчала, а Розильда продолжила, что ей приятно видеть Леони и общаться с ней. Она очень милая. И, конечно, замечательно, что с ней можно упражняться во французском. Правда, интересной беседы у них не получалось. Хотя у Леони выразительная речь, и она умеет говорить красиво.«Но это совсем не то что говорить с тобой, Берта», – добавила Розильда.Что чувствовал Арильд, я не знаю. В присутствии Леони он начинал тушеваться. Да и со мной поначалу держался немного скованно, хотя это быстро прошло. А с Каролиной он никогда не смущался, каждый день они подолгу гуляли вместе и, похоже, им всегда было о чем поболтать. Иногда я думала, что Арильду я интересна только как «сестра Карла». Меня это огорчало. Если Арильд и беседовал со мной, то это всегда касалось моего «замечательного брата» и их великой дружбы. В конце концов я стала уходить от таких разговоров. Мне казалось, в их дружбе стало слишком много фантазий.Каролину в первые дни я видела нечасто. В Замке Роз редко собирались все вместе, разве что за обеденным столом. Мы разделились на пары. Когда я была с Арильдом, Каролина была с Розильдой, и наоборот. Леони предпочитала общество Каролины и Арильда. Не то чтобы она нарочно избегала меня и Розильду, но, наверное, с ними ей было приятней. К тому же она была влюблена в «Карла» и даже не пыталась этого скрыть.До сих пор в замке никто не заподозрил Каролину в том, что она выдает себя не за того, кем является. На мой взгляд, эта авантюра была очень опасной. Особенно для Леони, которая, без всякого сомнения, принадлежала к породе «рабынь любви»…Из-за Розильды я не волновалась. Ее ревность была несерьезной. Любовный треугольник был для нее просто развлечением.Единственным, о ком она действительно тосковала и тревожилась, был ее отец. Раньше Максимилиам был всего лишь мифом, смутным воспоминанием, портретом на стене. А теперь вдруг стал настоящим. У Арильда и Розильды появился отец. Сильный и надежный. Опора в жизни.Это была самая большая перемена, произошедшая в замке. Максимилиам находился далеко, но его присутствие все равно ощущалось. В мой прошлый приезд не было ничего подобного. А теперь Розильда без конца говорила о нем и показывала фотографии, снятые в Париже. На них она была вместе с отцом и смотрела на него с обожанием.На снимках Максимилиам был в гражданской одежде. А на портрете – в парадном мундире. В нем, возможно, он выглядел солидней и сильнее, зато на фотографиях – гораздо мягче. Но в любом случае это был один и тот же добрый, искренний человек.«Война – это совсем не для него, – писала Розильда. – Он вообще собирался выйти в отставку. Поэтому я за него так волнуюсь».Максимилиам оказался сейчас в самом разгаре сражений. Он воевал и раньше, и до сих пор с ним ничего не случалось. Но Розильду это не утешало. Ему просто везло, но удача могла изменить. Да разве только это! Раньше у ее отца не было никого, кто бы о нем беспокоился. Лидия не любила своего мужа, а Арильд и Розильда были слишком маленькими. Своего отца они даже не успели толком узнать. Лидия этого не хотела.Я попыталась как-то оправдать Лидию, но Розильда не слушала. Она грустно покачала головой и объяснила, почему считает, что именно сейчас ее отец рискует жизнью больше, чем когда-либо. Дело не только в том, что о нем раньше никто не заботился.Ему самому не приходилось заботиться ни о ком. Раз его выставили из дома и не давали видеться с детьми, он постарался забыть о своей семье. И то, что он избавился от чувств, сделало его в какой-то степени неуязвимым. Он мог не щадить себя, быть сколько угодно отважным и дерзким, а удача любит храбрецов! Это ведь не просто поговорка.Но теперь Максимилиам должен был беречь себя. Ради своих детей. Он больше не мог позволить себе рисковать. И от этого опасность увеличивалась. А он становился слабее. Любовь делает людей уязвимыми. На войне она угроза для жизни. К тому же любовь – злейший враг самой войны, поскольку тот, кто любит, не может убивать.Поэтому война должна стараться победить любовь. Уничтожить ее. Любящие не выживают. До тех пор пока никто не беспокоился о Максимилиаме и его самого ничто не связывало, опасность была не такой серьезной. Война была его работой. Но теперь, когда его связала любовь, он стал беззащитным.Я спросила, откуда у Розильды взялись эти мысли: может, из каких-то книг? Но она ответила, что дошла до них сама.– А разве когда думаешь о человеке с любовью, это его не защищает? – попыталась я возразить. Но Розильда в это не верила.«Я люблю его! И это может его убить!» – написала она.Арильд, который раньше протестовал против любой войны, после встречи с Максимилиамом отчасти изменил свое мнение. Теперь он считал, что в некоторых случаях война оправдана. И он гордился своим отцом, готовым пожертвовать своей жизнью за правое дело.Максимилиам участвовал в осаде Адрианополя на стороне сербов и болгар. Осада продолжалась несколько месяцев, и теперь, после долгого перемирия, военные действия вступили в решающую фазу. Поэтому Максимилиама снова призвали туда. И даже если с их стороны силы были превосходящими, потерь все равно было не избежать. Турки оборонялись до последнего.Об этом Максимилиам сообщил в письме, пришедшем на Пасху. Розильда истолковала его как предзнаменование и напрочь лишилась покоя. Она боялась, что в любой момент может прийти телеграмма с известием о гибели отца.И возможно, для того, чтобы как-то развеять свою тревогу, она время от времени вспыхивала ревностью из-за Леони, но проявляла ее только передо мной. Остальные – Леони, Каролина и Арильд – ничего не должны были знать. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Леони с ледяными руками – ее я часто видела из своего окна, когда она кормила во дворе птиц. Или гуляла с Помпе за стенами замка. Иногда я сталкивалась с ней в холодных коридорах замка. Помпе тоже был рядом. Леони любила животных, и пес к ней привязался.По своей природе это был типичный «пес одного хозяина», не признающий никого другого, и Максимилиам очень сомневался, оставляя его. Будь Помпе постарше, вряд ли с ним удалось справиться и, наверное, пришлось бы пристрелить, но, к счастью, ему было всего два года, и хоть он и продолжал скучать по хозяину, но постепенно привыкал к жизни в новом месте. Впрочем, неизвестно, что вышло бы, если бы не Леони.У Помпе было еще одно утешение. Как он это сделал, никто не видел, но ему удалось стащить из парижской квартиры туфлю Максимилиама.Вернувшись в замок, Арильд обнаружил туфлю в своем багаже. Он был абсолютно уверен, что в чемодан ее не клал.И вот еще что. Оказавшись в Замке Роз, Помпе немедленно нашел спальню Максимилиама. Запах давно должен был выветриться: Максимилиам не был дома много лет, – но у Помпе, видимо, был необыкновенный нюх. И драгоценная туфля потом всегда находилась на кровати Максимилиама или под ней.Да, это было удивительное животное.Однажды, идя по коридору, мы с Розильдой столкнулись с Леони и Помпе. Пес выглядел несчастным. Он тявкал и громко взвизгивал, поджав хвост. И вдруг сорвался с места и стал бегать вокруг нас, издавая отчаянный вой. Потом внезапно остановился, с ужасом посмотрел перед собой и рухнул на пол с остекленевшими глазами. Все тело его дрожало, он задыхался.Мы поскорей перенесли его из холодного коридора в натопленную комнату. Но и там он лежал без движения, с отсутствующим взглядом, и не хотел ни есть, ни пить. Мы думали, он скоро умрет, чуть с ума не сошли! Не волновалась только Леони. Она сказала, что Помпе не болен, что дело в чем-то другом, и предложила перенести его в спальню Максимилиама. Так мы и сделали. Положили его на кровать, огонь в камине горел все время, но ничего не помогало. Трое суток он пролежал неподвижно, будто мертвый.Леони не отходила от него. И вот на четвертый вечер он вдруг поднял голову, посмотрел на Леони, встал на дрожащих лапах, спрыгнул на пол, вильнул хвостом. Заполз под кровать, но потом снова запрыгнул наверх, улегся и дал за собой поухаживать. Кажется, с ним все уже было в порядке.Мы так и не поняли, что же произошло с Помпе, но Леони утверждала, что даже на расстоянии он не потерял контакта со своим хозяином. Вероятно, что-то случилось с Максимилиамом, и Помпе почувствовал это.Розильда побледнела, как мел, а Арильд спросил:– Ты хочешь сказать, что наш отец погиб?Леони покачала головой. Нет. В таком случае пес бы не поправился. Он бы просто угас. Но ведь все наоборот: жизнь к нему вернулась, он снова становился таким, как обычно.Но Арильду теперь не давала покоя одна мысль. Он обещал отцу заботиться о Помпе, а вместо него это делала Леони. Она не переставала верить в то, что Помпе выживет, а Арильд думал, что собаку уже не вернуть. Но все обошлось – и он был очень благодарен Леони.Эта история их сблизила. Я заметила, что Арильд стал иначе относиться к Леони. Но у нее был только один свет в окошке – мой «брат»!Каролина не раз говорила, что должна покончить с чрезмерным обожанием со стороны Арильда и Леони. Но только так, чтобы их не обидеть. Особенно болезненно к этому могла отнестись Леони.Мне казалось, что как раз сейчас была такая возможность, и я сказала об этом Каролине. Она посмотрела на меня недоверчиво.– Что ты имеешь в виду?– Ну… Сейчас удачный момент. Арильд уже почти влюблен в Леони, так что, может, ты просто отойдешь в сторону?– А разве я стою у них на дороге?– Нет, но ты же понимаешь, что пока Леони надеется на твою взаимность, на Арильда она даже смотреть не будет.– А я-то что могу сделать?– Покажи, что она тебе неинтересна, вот и все.Каролина категорически покачала головой.– Ну нет уж… Я не могу причинить Леони такую боль.Я уставилась на нее во все глаза. А мне она сколько раз причиняла боль? И хоть бы на секундочку задумалась! Но когда я сказала ей об этом, она не поняла.– Но это же совсем другое дело! Ты ведь моя сестра!– Ага, значит, с сестрой можно не церемониться? Ее можно обижать, сколько твоей душеньке угодно?!Нет! Конечно нет! Она подскочила и крепко обняла меня. Естественно, она не это имела в виду! Просто сестринская любовь сама собой разумеется, она есть и всегда будет.– Сейчас речь не о нас с тобой, Каролина. А об Арильде и Леони. Они могут потерять друг друга, пока ходят и вздыхают по тебе.Каролина обещала подумать. Даже если от нее потребуются определенные жертвы. Она и дальше хотела заниматься французским, но теперь, выходит, от уроков придется отказаться.Да и вообще, ей следовало быть начеку. София Фальк аф Стеншерна своей неприязни не скрывала. И на слабость Леони к моему «брату» смотрела, мягко говоря, неодобрительно.София теперь зачастила в Замок Роз. Раньше ее принимали здесь неохотно, но после Парижа отношения изменились. Она утверждала, что в Париже они с Максимилиамом стали близкими друзьями, и когда «Макс» – так по-свойски она его называла, – отправлялся на войну, то передал детей под ее опеку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36