Быки сорвались со ступеней и нелепо опрокинулись, сбив и подмяв
под себя каких-то собиравших с пола монеты и не успевших
отскочить старика с мальчиком. От истошного их вопля,
перекрывшего крики, гвалт, гомон, все, кто был рядом, оцепенели
на миг. Все, кроме Иуды.
Он, хищно подавшись вперед, чтобы кончик бича доставал
дергающихся, елозящих, вскидывающих ноги, пытаясь встать,
животных, норовил ударить их побольней: по раздувшимся ноздрям,
по выпученным, полных ужаса глазам.
Вдруг, выронив бич, ойкнул, присел, скорчился от боли - Равви
крепко, словно сковав, сдавил ему руку. Развернул Иуду лицом к
себе. "А ты знаешь, как это больно, когда бичуют?" - скорее
догадался, чем расслышал тот. Пострашневшее лицо Равви
кривилось, шипящий голос клокотал. Под пронзающим, как
раскаленные иглы, взглядом Иуда сразу обмяк, ослабел. Перед
глазами у него все закачалось, расплываясь, в ушах зашумело. И
сквозь шум этот донеслось до него паническое:
- Иешуа, уходи! Надо бежать! Скрываемся!
Железные пальцы Равви - Иуда и не подозревал, что тот так силен,
- разжались, шум в ушах оборвался, в голове и перед глазами
прояснилось.
Он, тряся онемевшей кистью руки, встревоженно, по-звериному,
заозирался: кто окликнул Равви? зачем тому надо скрываться? от
кого?
Увидел Дижмана и Гесту, которые, поднявшись на несколько
ступеней, всматривались куда-то поверх толпы, и понял, что
предупредил об опасности кто-то из них. И крикнули они не Равви,
а Варраве, которого тоже зовут Иегошуа. Иуде показалось вдруг
странным такое совпадение. Хотя вроде бы что особенного: имя
Иегошуа распространено не менее, чем Иуда. И все же...
Он застыл на миг, тоже только сейчас сообразив еще об одном
совпадении: Равви, помимо того, что называл себя Сыном
человеческим, любил повторять, что он Сын Отца своего, имея в
виду Отца небесного; и Варрава - вар-Авва! - значит "Сын Отца".
Такое прозвище выбрал он себе назло всем, потому что никогда не
знал отца своего, а только мать, безмужнюю чесальщицу шерсти,
отторгнутую кагалом за беспутную жизнь, отчего и стал Варрава с
малых лет отверженным. "Случайность? Или?.." - удивленный не
только одинаковыми именами Равви и Варравы, но и сходством их
беспризорного детства, сложными, лишенными любви и понимания,
отношениями с матерями, Иуда сосредоточенно нахмурился: а что,
если такие совпадения - признак одинаковости судьбы? Но додумать
не успел: отвлек Геста.
- Надо уходить, а то поздно будет, схватят, - с ленцой, однако
не сумев скрыть обеспокоенности, пробурчал он, показав взглядом
на храмовых стражников в белом, которые пробивались сюда от
Красных ворот.
- Уходить? Разве мы собрались здесь для того, чтобы сбежать? -
Иуда, сверля взглядом Гесту, угрожающе пошел на него. - Наша
цель - они! - Завзмахивал рукой в сторону Антониевой крепости. -
Туда, на гнездо змеиное, на пристанище скорпионово! Ведь ты гаэл
- мститель за кровь! Так отомсти хотя бы за распятого друга
своего Афронга, разметавшего под Эмаусом целую когорту
нечестивых!
Геста, пятясь под его напором, вопросительно посмотрел на
Варраву. Тот, быстро облизнув губы, кивнул, соглашаясь с Иудой.
- Ну, чудотворец, ты с нами? - спросил у Равви, сминая в
скороговорке слова, и глаза его стали бесшабашными. - Защитишь,
обережешь нас своей таинственной силой, или нам придется самим,
без тебя?
Равви, подобрав бич, плавно взмахивая им, отрубил осевшим
голосом:
- Предоставьте мертвым самим погребать своих мертвецов. -
Кашлянул, прочищая горло. - Вам же скажу, - голос его отвердел,
- всякий, возвышающий себя, унижен будет, а унижающий себя
возвысится. Ибо что пользы человеку приобрести пусть и весь мир,
но душе своей повредить?
Варрава передернулся, словно вместо вина по ошибке хватил
уксусу.
- О чем ты?! - замахал руками. - Опомнись, нашел время поучать!
И, всунув два пальца в рот, пронзительно, так, что уши заложило,
свистнул по-разбойничьи.
Все, кого охватывал взор, и торговцы, и менялы, и паломники, и
левиты окаменели от ужаса, от такого немыслимого кощунства.
А Варрава, вскинув вытянутые руки, чтобы единомышленники
отовсюду заметили его, ринулся в расступившуюся толпу. Дижман и
Геста, а за ними и Симон Кананит скользнули следом. Симон Кифа с
Иаковом Зеведеевым, стоявшие все это время опустив глаза долу,
дернулись было, чтобы броситься туда же, но, взглянув на Равви,
снова отступили ему за спину.
- Слепые вожди слепых. А если слепой ведет слепого, оба падут в
яму. - Равви глубоко вздохнул. - Сказано: как хотите, чтобы люди
поступали с вами, так и вы поступайте с ними. А эти? А ты? -
покосился на Иуду. - Как поступаете с людьми?.. Не судите, и не
будете судимы!
- Не судить?! - Пораженный Иуда аж задохнулся. - Но ведь ты сам
без конца твердишь: ныне настал суд миру сему. Ныне! - выкрикнул
с вызовом. - И еще твои слова: на суд я пришел в мир сей, ибо
Сын человеческий воздает каждому по делам его!.. Так почему же
тебе можно судить, а нам, тобою избранным, нельзя?!
- А потому, - пощелкивая бичом, скучающе ответил Равви, - что
помимо того, о чем ты напомнил, еще многое имею сказать, но вы
пока не сможете вместить того. Ибо о суетном, а не о душе
думаете.
- О душе? - выдохнул изумленно Иуда. - Но ты же сам не раз
говорил: оберегающий душу свою потеряет ее, а потерявший -
сбережет!
- Только если потеряет ее ради меня, - напомнил уточняюще Равви.
Иуда стиснул зубы, чтобы не вырвалась дерзость. Перевел глаза на
Елеазара, который, оберегаемый назареями, с трудом - его мотало,
кидало из стороны в сторону - пробирался сюда, ко Двору народа.
И вдруг, почувствовав опасность - словно в затылок кольнули, -
быстро развернулся. И, раскинув руки, попятился, чтобы прикрыть
Равви, - слева, расталкивая встречных, приблизилась почти
вплотную кучка левитов во главе с высоким, широким,
широкоплечим, мускулистым Ананией, начальником храмовой стражи.
Вид Анании был решительный, красивое, с ухоженной бородой, лицо
- безжалостно.
Сунув руку под хламиду, Иуда подался навстречу левитам, но Равви
так резко отодвинул его в сторону, что Иуда, качнувшись, едва не
упал. Удивленный, обернулся к нему.
Он пристально глядел на левитов, и оттого, что плат-судхар низко
навис над его глазами, затеняя их, казались они беспощадными и
даже зловещими.
И левиты, и Анания остановились, заозирались растерянно.
Иуда удовлетворенно заулыбался: не раз видел подобное. И здесь,
в Храме, три года назад, и в Назарете, и в Капернауме, и в
Вифсаиде, и в Самарии - везде, где возмущенные речами и
поступками Равви хотели расправиться с ним.
А Равви медленно перевел взгляд туда, где, прорвавшись сквозь
толпу к наружной колоннаде Храма, круша лавки-хануйоты,
буйствовали Варрава и его подручные. Анания и левиты, следуя,
как зачарованные, за взглядом Равви, так же медленно повернули
головы в ту сторону.
- Вот он! - Анания властно, подобно трибуну, бросающему в атаку
последнюю центурию, выкинул руку в том направлении. - Схватить
его!
И первым в стремительном прыжке, отчего взметнулись голубые
кисти-канафы, ринулся в клокочущую людскую гущу.
Он и левиты с храмовыми стражниками проворно, насколько
позволяла толкотня, продвигались к бесчинствующим людям Варравы,
а с другой, противоположной месту заварухи, стороны...
Из широко распахнувшихся железных ворот, обитых бронзовыми
шипастыми пластинами, выскочили легионеры в кожаных нагрудниках,
кожаных шлемах и с обтянутыми той же кожей деревянными щитами.
По этой простенькой экипировке Иуда сразу узнал самарян -
вспомогательный отряд иерушалаимского гарнизона, и восхитился
центурионом, пославшим их: и ромейцы с оружием в Храм не вошли,
не осквернили его, а потому священники не вправе отправить
жалобу императору; и беспорядки, можно рассчитывать, будут
подавлены беспощадно, так как нет даже среди язычников более
непримиримых врагов Храма, чем это презренное, отколовшееся от
колена Ефремова, племя, считающее, что только их гора Гаризим и
храм на ней, разрушенный много-много лет назад Гирканом, истинно
святое место, и там - и только там! нужно приносить жертвы
Вечносущему.
Иуда с надеждой - может, вмешаются, тогда народ возмутится,
восстанет против них, - посмотрел на кровлю восточного портика,
где застыли закованные в металл ромейцы, напоминая поставленные
впритык изваяния. И опять переметнул взгляд на самарян.
Те без суеты, быстро и умело - видна была ромейская выучка -
построились в два, один за другим, ряда и, прикрываясь тесно
сомкнутыми щитами, не спеша, чтобы одним видом своим устрашать
мятежников, двинулись в Храм. Выглядели они действительно
грозно, и не удивительно, что те, кто пытался спастись от
сикариев и гаэлов Варравы, кинулись с истошными воплями назад,
запинаясь об опрокинутые меняльные столы, порушенные лавки,
падая, сбивая бегущих рядом, давя друг друга, - надеясь
выскочить к воротам Фарфар и Шеллект. Но пробиться было
невозможно: на пути колыхалась толпа тех, кто пока еще не видел
самарян. Два людских потока - те, кто бежали от Варравы, и те,
кто бежали от карателей, - сшиблись, схлестнулись, закрутились в
костоломном круговороте.
Постанывая, поеживаясь, подергиваясь от возбуждения, Иуда
беспокойно переступал с ноги на ногу, наблюдая за тем, что
происходит: вот, все так же мерно вышагивая, уже вступили во
Двор язычников усмирители; вот первый ряд их замедлил движение,
слева и справа стали появляться воины второго ряда, чтобы, зайдя
с двух сторон, охватить дугой, а потом и, сомкнувшись в кольцо,
пленить бунтарей; вот белые фигурки левитов и стражников,
пробившись наконец к скоплению возмутителей спокойствия,
выстраиваются сзади них, чтобы не дать им отступить; дуга
самарян все сжимается, концы ее сближаются, уплотняя кучу, точно
ловчая сеть перепелов, беспорядочно снующих мятежников; вот в
руках самых отважных из них замелькали уже клинки, а кое-кто, то
один, то другой, уже бросаются с отчаянием обреченных на
монолитное живое полукольцо врагов, чтобы тут же отскочить, если
повезет, или, если не повезет, пасть, корчась от ран, а то и
замертво.
Изредка оглядываясь на Равви, упрашивая его взглядом: "Вмешайся,
помоги Варраве!" - видел Иуда, что назареи, поднявшиеся вместе с
Елеазаром на ступени, и даже сам Елеазар, тоже готовы броситься
на выручку обреченных, тоже посматривают умоляюще на Равви:
прикажи, разреши действовать! Но тот, окаменевший, скривившись,
точно от нестерпимой муки, молчал. И вдруг - Иуда как раз глянул
на него - издал не то стон, похожий на всхлип, не то вскрик,
напоминающий клекот.
Иуда резко перевел взгляд в сторону самарян: кольцо их
замкнулось! Оттуда прокатился над Двором язычников радостный
гул, слитный вздох облегчения, вырвавшийся из сотен глоток.
Зажав лицо в ладонях, - все кончено, все сорвалось, восстания не
получилось! - увидел Иуда между пальцами, как светлым пятном
промелькнул Равви, и сразу же услышал пронзительные,
переполненные испугом и болью крики. Отбросил руки от лица.
Полосуя бичом налево и направо, Равви ворвался в толпу, и она
раздалась перед ним; люди, уворачиваясь, шарахнулись в стороны,
пытаясь освободить подход к пленным. Однако впереди, там, куда
еще не обрушился гнев Равви, взревели возмущенно и негодующе, и
толпа колыхнулась назад, смыкаясь, галдя:
- Вот он, еще один из смутьянов!.. Хватайте, вяжите его!
Иуда, зная, что должно произойти, похолодел от страха за Равви.
Метнулся к нему, обхватил со спины за плечи.
- Поздно, поздно, - зачастил ему в ухо. - Раньше надо было, а
сейчас твой гнев ни к чему. Пошли отсюда, ничем ты теперь
Варраве не поможешь, успокойся!
Равви дернулся раз, другой, пытаясь вырваться, и затих. Глянул
на сплотившихся вокруг назареев, вяло улыбнулся. Медленно
поворачиваясь, обвел взглядом напирающих со всех сторон
горланов, и те под немигающим этим взглядом смолкли, попятились.
Он выпустил из пальцев бич, с сухим стуком упавший к ногам, и,
прикрываемый братьями Зеведеевыми, Иониными, Иудой с Симоном
Кананитом, сумевшим и в этот раз ускользнуть от врагов,
развернулся к воротам в город. И тут же и его, и назареев
властно втянул в себя, подхватил, закрутил плотный поток
потерявших рассудок от страха людей, которые - скорей, скорей! -
рвались из Храма, подальше от всей этой жути.
Снаружи стало немного попросторней: задыхающийся, хрипящий,
плачущий, ругающийся люд, с вытаращенными глазами хватающий
полной грудью вязкий, душный воздух, растекался между
лавчонками, повозками, мулами, верблюдами, лошаками, ослами,
продавцами и покупателями.
Назареев, державшихся плотно, понесло, завертело в сплошном
гвалте, гомоне, вскриках и, протащив вниз по Вифездской улице,
выкинуло через Овчьи ворота из города. Встревоженного,
перепуганного народа и тут оказалось много, но все-таки здесь
было тише: за широким Кедронским мостом спрессованная толпа
разредилась - паломники спешили убраться, бегом-бегом, в свои
шалаши и шатры.
Прихрамывая, лавируя, чтобы не столкнуться с кем-нибудь,
поправляя сбившийся набок судхар, отирая краем его лицо, Равви
выбрался с середины дороги на обочину. Понурые назареи вяло
поплелись за ним, а Иуда задержался и, будто выискивая взглядом
знакомых, посмотрел назад. Погони он почти не опасался: если
сразу не схватили, то сейчас и храмовой страже, и ромейцам не до
этого, не до каких-то галилеян и их вожака. Но соглядатаи
синедриона должны, обязаны находиться рядом.
Решив, что ничего подозрительного нет, огрызаясь налево и
направо, протолкался к Равви.
Тот сидел на большом треснувшем камне, оставленном за
негодностью, когда при царе Ироде Великом возводили городскую
стену, и, покачиваясь, морщась от боли, потирал выглядывающий из
сандалии большой палец левой, положенной на колено правой, ноги,
на которую кто-то наступил в сутолоке, и, поглядывая на Симона
Кананита, внимательно слушал его.
1 2 3 4 5 6