В подъезде стоял швейцар в ливрее, Он открыл ей дверь с видом следователя и спросил:
– Вы к кому?
– Здесь квартира миссис Филдс?
Как странно, подумала она про себя, глядя на швейцара. В течение четырех лет она читала ее книги и теперь стояла в вестибюле ее дома, словно была с ней знакома.
– Мисс Филдс нет дома.
Она заметила, что у него английский акцент. Это было как кино или сон.
– Я знаю, я хотела бы поговорить с ее мужем.
Швейцар сдвинул брови:
– У мисс Филдс нет мужа.
Он говорил авторитетным тоном, но ей захотелось его переспросить, уверен ли он в этом. Может, он здесь недавно и не знает Джеффа. Или, может, Джефф – это просто ее любовник, но ведь она сказала «мой муж». На мгновение Лиз смутилась.
– А еще кто-нибудь дома есть?
– Нет.
Он смотрел на нее настороженно, и она решила объяснить:
– С мисс Филдс нынче ночью произошел несчастный случай.
В подтверждение она распахнула пальто, демонстрируя белый халат, и показала накрахмаленный чепец, который всегда носила в полиэтиленовом пакете.
– Я медсестра из больницы Ленокс-Хилл, и мы не нашли никаких данных о ее родственниках. Я подумала, может...
– Она в порядке? – Швейцар выглядел обеспокоенным.
– Неизвестно. Кризис еще не миновал, и я подумала, что... С ней вообще живет еще кто-нибудь?
Но он только покачал головой:
– Нет. Каждый день приходит прислуга, но не в уикэнды. И ее секретарь, Барбара Джарвис, но ее не будет до понедельника.
Барбара сказала ему это с улыбкой, когда вручала рождественские чаевые от Дафны.
– А вы не знаете, как я могу ее найти?
Он снова в замешательстве покачал головой, и тогда Лиз вспомнила фотографию маленького мальчика.
– А ее сын?
Швейцар странно посмотрел на нее, как будто она была ненормальной:
– У нее нет детей, мисс. – В его взгляде промелькнуло что-то дерзкое и покровительственное, и Лиз было усомнилась, не врет ли он. Но он посмотрел ей в глаза с холодным достоинством и произнес: – Она, знаете ли, вдова.
Эти слова поразили Лиз Ваткинс почти как физический удар. Минутой позже, поскольку говорить уже больше было не о чем, она медленно возвращалась к станции метро и чувствовала, как глаза жгут слезы, выступившие не от холода, а от собственной беспомощности. Словно она опять ощутила со всей остротой смерть своего мужа, ощутила ту боль, которая терзала ее весь первый год после его гибели. Так, значит, она это тоже... значит, это не были просто выдуманные истории. Теперь Лиз Ваткинс чувствовала еще большую близость к ней. Дафна была вдовой и жила одна. И у нее не было никого, кроме секретаря и прислуги. И Лиз Ваткинс поймала себя на мысли, что женское одиночество было автором этих книг, полных мудрости, сострадания и любви. Возможно, Дафна Филдс была так же одинока, как сама Лиз. «И это тоже нас роднит», – думала Лиз, спускаясь в недра нью-йоркской подземки.
Глава 3
Дафна безвольно плакала в тумане своего беспамятства, когда яркий свет, как ей показалось, стал пробиваться сквозь мглу откуда-то издалека. Она с большим трудом пыталась сосредоточиться на нем. И свет на время приближался, а потом пелена окутывала ее вновь, словно она уплывала от берега, теряя из виду последние, едва видимые ориентиры и слабо мерцающий вдали маяк.
В этом свете, звуках, запахе было что-то очень знакомое и пугающее. Дафна не знала, где находится, но чувствовала, что уже побывала здесь прежде и что со всем этим связано что-то очень и очень плохое. В какой-то момент, лежа в забытьи, Дафна издала слабый стон, когда ей привиделась огненная, непроходимая стена. К ней тут же подошла дежурная сестра и сделала очередной укол. Через мгновение не стало воспоминаний, не стало пламени, не стало боли. Дафна опять уплыла на одеяле из мягких, пушистых облаков, какие можно видеть в иллюминатор самолета: нереальных, чистых, огромных... таких, на которых хочется танцевать и прыгать. Она услышала где-то вдалеке собственный смех, и ей привиделся Джефф – такой же, каким он был давным-давно...
– Побежали наперегонки вон до той дюны? А, Дафодиленок?
Дафодиленок... Дафоутенок... Дафи-Принцесса... Смешная мордашка... Он придумывал ей тысячи прозвищ, и в его глазах всегда был смех, смех и что-то очень ласковое, что предназначалось только ей. Бег наперегонки был, конечно, озорством, как и многие их выдумки. Его длиннющие, мускулистые ноги гнались за ее, тонкими и изящными, и рядом с ним она выглядела как ребенок, как летний цветок на пригорке где-нибудь во Франции... Ее большие голубые глаза сияли на загорелом лице, а золотистые волосы развевались на ветру.
– Побежали, Джеффри...
Дафна, смеясь, бежала, рядом с ним по песку. В двадцать два года ей можно было дать двенадцать. Она была проворной, но тягаться с ним не могла.
– Давай... давай!
Но прежде чем они добегали до дальней дюны, он сбивал ее с ног и заключал в объятия, а его губы приникали к ее губам с той знакомой страстью, от которой у нее всегда захватывало дух, стоило ему к ней прикоснуться. Так было и в тот первый раз, когда ей исполнилось девятнадцать. Они познакомились на собрании Ассоциации адвокатов. Дафна писала о нем для газеты «Дейли Спектейтор» Колумбийского университета. Она изучала журналистику и с большой серьезностью и ответственностью готовила серию статей о преуспевающих молодых адвокатах. Джефф мгновенно обратил на нее внимание и каким-то образом ухитрился улизнуть от своих товарищей и пригласить ее на обед...
– Я не знаю... Мне бы надо...
Волосы, собранные на затылке в тугой узел, в него воткнут карандаш, в руке блокнот, и эти огромные голубые глаза, которые смотрели на него с некоторым налетом озорства. Казалось, она дразнит его, не произнося ни слова.
– А вам разве не надо работать?
– Мы оба будем работать. Вы можете взять у меня интервью за обедом.
Потом, через несколько месяцев, она обвинила его в самонадеянности, но была не права. Ему просто ужасно хотелось побыть с ней. И он своего добился. Они купили бутылку белого вина, немного яблок и апельсинов, длинный французский батон и немного сыра, потом зашли поглубже в Центральный парк, взяли напрокат лодку и плыли в ней по озеру, разговаривая о работе, учебе, путешествиях в Европу, летних каникулах, которые в детстве доводилось проводить в Южной Калифорнии, Теннесси и штате Мен. Ее мама была из Теннесси. Внешне Дафна была похожа на изнеженную красавицу южанку, пока из разговора с ней не выяснилось, какая она волевая и целеустремленная, Джефф и не думал, что южанка может быть такой. Отец Дафны был из Бостона, он умер, когда ей было двенадцать. После этого они опять вернулись на Юг, который Дафна возненавидела. Так продолжалось до тех пор, пока она не поступила в нью-йоркский колледж.
– А что ваша мама думает об этом? – Его интересовало о Дафне все. Сколько бы она ему ни рассказала, ему хотелось знать еще больше.
– Я думаю, она смирилась. – Дафна сказала это с леткой улыбкой, а ее глаза опять засветились так, что тронули Джеффри до глубины души. К ней невозможно было остаться равнодушным. В ней было что-то пленительное и приятное и в то же время нечто неистовое и порывистое. – Она решила, что, несмотря на все ее усилия, я все-таки янки. Но этого мало, я сделала нечто непростительное, я обзавелась мозгами.
– А что ваша мама имеет против мозгов? – рассмеялся Джеффри, Эта девушка ему нравилась. Она ему в самом деле чертовски нравилась, решил он, стараясь не пялить глаза на длинный разрез ее бледно-голубой льняной юбки и стройные ноги под ней.
– Моя мама считает, что ум надо скрывать. Южные женщины очень скрытны. Пожалуй, лучше будет сказать, хитры. Многие из них ужасно сообразительны, но не любят этого показывать. Они играют.
Последнюю фразу она сказала с тягучим южным акцентом, достойным Скарлетт О'Хара, и оба они расхохотались. Было прекрасное июльское утро, и полуденное солнце пекло их непокрытые головы.
– Моя мама имеет степень магистра истории средних веков, но она никогда в этом не признавалась. – Знаешь, она просто красивая ленивая южанка. – Это она опять произнесла с южным акцентом и улыбкой своих васильковых глаз. – Одно время я хотела стать юристом. Какая это профессия?
Она вдруг опять показалась ему совсем иной, и он со вздохом удобно откинулся в маленькой лодке.
– Трудная. Но мне нравится.
Он специализировался по издательскому праву, и это ее больше всего заинтересовало.
– Вы хотите перейти на юридический?
– Может быть. – Подумав, она покачала головой. – Нет, конечно, нет. Я подумывала об этом. Но мне кажется, что писать – это мне больше подходит.
– Что писать?
– Не знаю. Рассказы, статьи.
Дафна слегка покраснела и опустила глаза. Она не решалась признаться ему, что на самом деле хотела бы делать. Ведь это могло и не исполниться. Только порой ей казалось, что это возможно.
– Я бы хотела когда-нибудь написать книгу. Роман.
– Так в чем же дело?
Она расхохоталась, он же подал ей очередной стакан вина.
– Чего проще, да?
– Почему нет? Раз вы хотите, у вас наверняка получится.
– Мне бы вашу уверенность. А на что я буду жить, пока пишу свою книгу?
Дафна истратила последние деньги, которые отец завещал ей на учение, и ввиду того, что предстоял еще год учебы, уже беспокоилась, что скромной стипендии может не хватить. Ее мать не могла ей помочь. Камилла Бомон работала в одном фешенебельном магазине готового платья в Атланте, и, несмотря на это, зарплаты ей самой едва хватало на жизнь.
– Вы могли бы выйти за богатого. – Джеффри улыбался, но Дафне не было смешно.
– Вы говорите, как моя мама.
– Она этого бы хотела?
– Конечно.
– А что вы думаете делать, когда закончите учебу?
– Подыщу подходящую работу в журнале, может быть, в газете.
– В Нью-Йорке?
Она кивнула, а Джефф, сам не зная почему, почувствовал облегчение. Вдруг он посмотрел на нее с любопытством, наклонив голову набок.
– Дафна, а этим летом вы не собираетесь домой?
– Нет, я хожу на занятия и летом. Так я раньше закончу. У нее не было достаточно денег, чтобы устраивать себе каникулы.
– Сколько вам лет?
Получалось, что он берет у нее интервью, а не она у него. Она не задала ему ни единого вопроса о собрании Ассоциации адвокатов или о его работе. С тех пор как они оттолкнули маленькую лодку от пристани, они говорили только друг о друге.
– Мне девятнадцать. – Дафна это сказала неожиданно дерзко, как будто привыкла к тому, что ей всегда давали меньше. – А в сентябре мне будет двадцать и я буду выпускницей.
– Потрясающе. – Его глаза засветились доброй улыбкой, и она покраснела. – Я серьезно. В колумбийском колледже трудно учиться, вам, наверное, приходится чертовски много заниматься.
По его тону она догадалась, что он не подтрунивает, и это ее обрадовало. Он ей нравился. Пожалуй, даже очень. А может, причиной всему были солнце и вино, но, глядя на него, она понимала, что дело еще и в другом. В линии его рта, доброте глаз, силе красивых рук, которые время от времени неторопливо касались весел... и в том, как он смотрел нее, с интересом и умно... в его отзывчивости.
– Спасибо. – Ее голос прозвучал очень тихо и мягко.
– А чем вы еще занимаетесь? Вопрос ее смутил:
– Что вы имеете в виду?
– Как вы проводите свободное время? Ну, когда не делаете вид, что берете интервью в Центральном парке у слегка пьяных адвокатов.
Она рассмеялась в ответ, и ее смех повторило эхо, поскольку они проплывали под небольшим мостом.
– Разве вы пьяны? Тут, должно быть, дело в солнце, а не в вине.
– Нет. – Джефф медленно покачал головой, когда они выплывали из-под моста. – Я думаю, причина в вас.
Он наклонился и поцеловал ее, а потом они до вечера гуляли. Обнявшись, они брели в направлении зоопарка, где смеялись над бегемотом, бросали орехами в слона и пробежали по обезьяннику, со смехом зажимая носы. Джефф хотел, чтобы Дафна прокатилась на пони, как девочка-малышка, но она со смехом отказалась. Вместо этого они прокатились по парку в красивом экипаже и под конец побродили по 5-й авеню, в тени деревьев, пока не дошли до 94-й улицы, где она жила.
– Хочешь зайти на минутку? – Она робко улыбнулась, держа в руке красный шарик, который он ей купил в зоопарке.
– С удовольствием. А твоя мама не осудит?
Ему было двадцать семь, и на протяжении трех лет, с тех пор как окончил юридический факультет Гарвардского университета, он ни разу не думал ни о чьих матерях, а тем более их осуждении или одобрении. Впрочем, на одобрение нечего было и рассчитывать. Со времени окончания учебы у него было множество мимолетных знакомств и ни к чему не обязывающих связей.
Дафна засмеялась в ответ, встав на цыпочки и положив руки ему на плечи:
– Да, мистер Джеффри Филдс, моя мама этого не одобрила бы.
– Почему? – Он притворился обиженным.
В это время мимо них прошли супруги-соседи, возвращавшиеся с работы. Они посмотрели на Дафну с Джеффом и улыбнулись. Оба были молоды, красивы и очень подходили друг другу: волосы у него были темнее, чем у нее, глаза пронзительно серо-зеленые, черты лица такие же правильные, как у нее, а молодая сила резко контрастировала с ее хрупкостью, особенно когда он ее обнимал.
– Потому что я янки?
– Нет... – Она склонила голову набок, и он почувствовал, как у него все плавится внутри, когда коснулся ее осиной талии. – Потому что ты намного старше и слишком привлекателен... – Она улыбнулась имягко высвободилась из его объятий. – И еще потому, что ты, наверное, перецеловал уже половину девушек в городе, – она опять засмеялась, – включая меня.
– Ты права. Моей маме это тоже не понравилось бы.
– Ладно, тогда пойдем наверх пить чай, а я не скажу твоей маме, если ты не скажешь моей.
Подруга, с которой она снимала жилье, уехала на летние каникулы, и квартира была в полном распоряжении Дафны. Она была маленькая, но вполне сносная, скромная и не безобразная. Дафна угостила его чаем со льдом, к которому подала мятный ликер и замечательное нежное лимонное печенье. Джефф сел рядом с ней на диван и вдруг обнаружил, что уже восемь вечера, а ни усталости, ни скуки нет и в помине. Он не мог отвести от нее глаз и знал, что наконец встретил женщину своей мечты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42