Дирк поднял глаза на хозяина, и ему показалось, что тот насмешливо улыбается, но, конечно, это всего лишь безобразный шрам. Бедняга. Такое уродство!
— Джентльмены, я вынужден просить меня простить, но у меня назначено еще одно важное свидание, — вступил в разговор Тадеуш, когда в беседе возникла короткая пауза. — Он отодвинул стул и подошел к звонку. — Нед вас проводит.
— Иду, иду. Что за спешка? — раздался снизу голос старика. Послышалось шарканье ног и скрип половиц.
— Извозчик внизу говорит, что может ждать еще три минуты. И хочет получить оплату за поездку сюда. Как вам будет угодно, господа?
Гектор и Дирк вскочили.
— Грязная собака! — воскликнул Лакросс.
— Одному Богу известно, куда катится мир, — согласился судья, кивая головой и поглаживая бордовый жилет. — Кто знает, что еще случится на Сент-Джордж Филдс, где намечается сборище лорда Гордона.
— Его сторонники утверждают, что придут тысячи людей, — подхватил разговор банкир, направляясь к двери. — Послушают лорда Джорджа, кинутся в Лондон, и никто из нас не будет чувствовать себя в безопасности в собственных кроватях.
— Напишите на дверях лозунг «Долой папство!», и вас, вероятно, обойдут стороной. — Тадеуш пытался скрыть усмешку. — До свидания, джентльмены. — Он поклонился гостям и передал их на попечение Неда.
Дверь за ними захлопнулась.
Руперт распрямился, подошел к окну и, распахнув ставни настежь, глубоко вдохнул пропахший гниющими речными водорослями влажный воздух. После спертой духоты закрытого помещения он показался ему живительным.
— Ушли, Бен? — Он обернулся к двери. Бодрыми, решительными шагами в комнату вошел хозяин «Королевского дуба».
— Да, Ник. Я сказал Уиллу, что как-нибудь в субботу ты встретишься с ними со всеми в таверне.
— Великолепные актеры! Я чуть было сам не поверил. Особенно хороши Уилл и Томас. Из Уилла получился замечательный Главный судья.
Он усмехнулся и намочил салфетку.
— А Фред и Терренс представляли парочку сонных стариков, которым все равно, что происходит вокруг.
— Ну, ты получил то, что хотел?
— Именно то, что хотел. — Руперт стал снимать с лица салфеткой шрам. — Через пару недель наши приятели получат требования расплатиться по закладным. Тогда они бросятся к Тадеушу Нильсону. Но Тадеуша Нильсона и след простыл — он уже исчез с лица земли. — Лицо Руперта исказила страшная улыбка, а в глазах застыл ледяной холод.
— Иногда мне кажется, что ты и есть сам дьявол. Ник, — спокойно заметил Бен. — Что эти парни тебе сделали?
— Не мне, Бен. — Руперт стащил с головы парик, развязал на шее платок, снял замызганный сюртук и жилет из кротового меха.
Поборов любопытство, хозяин таверны больше не задавал вопросов. Он прекрасно знал это выражение глаз и эту ухмылку Лорда Ника и понимал, что продолжения разговора не будет.
— Ты проследил за Моррисом? — Руперт спросил это обычным тоном, застегивая жилет.
— Похоже, чист как агнец. Ходит, куда обычно, разговаривает с тем, с кем всегда. Я по крайней мере ничего не раскопал. А что? Собираешься снова выйти на дорогу?
— Возможно. — Руперт накинул на плечи сюртук. — Есть одно личное дельце.
— Неужели пойдешь на дорогу по личным делам? — В голосе Бена слышалось явное неодобрение.
— Только на этот раз, — Руперт старательно завязывал галстук, — понадобится домик.
— Дай только знать, когда.
— Хорошо.
Из кармана панталон Руперт достал тяжелый бронзовый ключ и, открыв ящик, вынул две закладные. Завтра Лакросс и Ригби получат из банка уведомление о необходимости внести задолженность за дом. И они с ним согласятся, потому что увязли в этом деле по уши. Руперт засунул закладные в жилетный карман и на пламени свечи сжег фиктивные чеки своих сообщников. Спектакль завершен. А когда Октавия выманит в пустошь Филиппа, над сценой опустится занавес.
Пепел лег на стол серой горкой, и Руперт смахнул его на пол. А когда поднял глаза, сердце Бена сжалось: хозяин таверны был рядом с другом в самые страшные минуты, но никогда не видел у него такого беззащитного выражения лица.
— Закроешь сам. — Руперт направился к двери. В его глазах таилось нечто, очень похожее на отчаяние.
Ялик остался у перевозчика. Руперт забрал лошадь в таверне «У ангелов». В воздухе, казалось, была разлита враждебность. Недавно улицы города были немыми свидетелями того, как здесь проходила толпа. В переулках стояли горожане, к окнам прилипли испуганные лица.
Но Руперт не обращал на окружающее почти никакого внимания. Не улучшили его настроения ни сегодняшний спектакль, ни хрустящие в кармане жилета бумаги, которые возвратят дом Оливера Моргана его законному владельцу. Он думал только об Октавии: как она встретит его на Довер-стрит?
Девушка держалась с ним подчеркнуто вежливо, но улыбка не озаряла золотистых глаз, которые казались далекими и чужими, как потускневшее солнце. Если же Руперт случайно до нее дотрагивался — обычным, дружеским жестом, — тут же отстранялась и как будто внутренне сжималась, словно испытывала необоримое отвращение.
Он больше не приходил к ней, не надеялся увидеть в ее глазах водоворот страсти. Чувствовал себя счастливым, если удавалось хотя бы вовлечь в разговор. Октавия больше не смеялась, но Руперт, казалось, до сих пор слышал ее страшный хохот в тот ужасный день — хохот, который вынести было тяжелее, чем рыдания.
Она носила в себе рану. Октавия, которую он знал и любил, спряталась в новой оболочке и, как подстреленный зверек, пыталась себя вылечить. Руперт все это понимал, но не знал, как к ней пробиться сквозь панцирь.
Он думал, что смирится с потерей. Согласится с тем, что Октавия сыграет свою роль, честно выполнит обязательства в их сделке, и он останется доволен хотя бы этим. Но его отвращение к себе каждый раз возрастало, когда он видел в ее глазах обиду.
Руперт оставил Питера в конюшне и направился к парадному подъезду. Когда хозяева уходили, Гриффин обычно выставлял лакея, и тот следил, не возвращаются ли они домой. Но на сей раз, когда Руперт поднялся по ступеням ко входу, дверь перед ним не распахнулась. Причина такого нерадения слуг выяснилась, как только Руперт попал в дом: там царили беспорядок и шум.
У лестницы плакала горничная, уткнувшись лицом в передник, высоким альтом ей вторила экономка. Руперту показалось, что все его слуги — от мальчишки — чистильщика сапог до чопорного Гриффина — издавали какие-нибудь звуки.
Огромная полосатая кошка проскользнула у ног Руперта, пошла было по вестибюлю, но тут же, передумав, прыгнула куда-то вбок и исчезла.
— Дьявольщина! — Руперт захлопнул за собой Дверь. — Черт побери, Гриффин, что здесь происходит?
— Все этот шалопай! — объявил дворецкий. От возмущения грудь Гриффина тяжело вздымалась. — Выпустил в дом целый мешок мышей и змей.
— Одна там… там… под столом, — указала судомойка дрожащим пальцем, и ее голос взвился к таким высотам, что, казалось, она вот-вот сорвется в истерику.
— Тихо! — рявкнул Руперт. — Гриффин, верни людей к работе, если они не хотят остаться вовсе без работы!
Он прошел к столу и увидел увлеченную охотой кошку. Кошка распласталась на животе и пыталась лапой достать ужа, спрятавшегося в щели. Судомойка взвизгнула и открыла новый раунд всеобщей какофонии.
Потеряв интерес к змее, Руперт обернулся и успел заметить, как в дверь библиотеки шмыгнула полевая мышь, а вслед за ней — устрашающего вида одноглазый черный с белыми пятнами кот.
— Где Фрэнк? — От того, что Руперт произнес эти слова очень тихо, голос его не стал мягче.
— Здесь, — отозвалась с лестницы Октавия. Ее голос дрожал, и Руперт тут же определил: от смеха. Он много дней не слышал этих звуков, и сердце в его груди екнуло.
— Дайте-ка его мне, миледи, — заявил Гриффин. — Отведу его на конюшню и преподам такой урок, который он вряд ли забудет.
— Сомневаюсь, чтобы у тебя получилось, Гриффин, — возразила Октавия, крепко держа мальчишку за ворот и волоча за собой по лестнице. — За его короткую жизнь Фрэнка так часто били, что одной поркой больше, одной меньше уже не имеет значения.
— Ничего я такого не сделал! — протестовал мальчуган.
— Сделал, сделал, — назидательно повторяла Октавия, стаскивая его с последней ступени. В глазах девушки плясали смешливые искорки.
— Знаешь, Руперт, папа велел ему отобрать для урока змей и мышей и выучить их латинские названия. Так что он сделал именно то, что его просили.
— Да? — Руперт готов был поверить, что Оливер Морган способен дать мальчику такое необычное задание.
— Правда, не совсем, — осторожно добавила Октавия. — Отец просил отобрать картинки змей и мышей, а Фрэнк решил, что будет правдоподобнее — или забавнее — принести настоящих тварей.
Руперт улыбнулся. Мальчик все еще извивался в руках Октавии.
— А как они разбежались?
— Выскочили из ящика, вот и все. Я ни в чем не виноват, хозяин.
— Врешь, маленький оборвыш, — взорвался Гриффин. — Ты всех специально выпустил на кухне, чтобы их увидели кошки.
— Гриффин, — мягко перебил дворецкого Руперт, — меня бы очень устроило, если бы ты отправил людей по своим местам.
Лицо дворецкого побагровело. Он поклонился и махнул рукой воющим слугам. Через несколько секунд вестибюль опустел — остались лишь Октавия, Руперт и притихший, настороженный Фрэнк.
Его взгляд перебегал с господина на госпожу, озорство в глазах исчезло, сменившись стариковской опасливостью, которую замечали в первые дни его жизни на Довер-стрит.
— Что же нам с ним делать? — поинтересовалась Октавия и тут же отпрыгнула в сторону: из библиотеки прямо на нее выскочил огромный черный кот.
— Сколько их всего?
— Мышей или змей?
— И тех и других.
— Судя по тому, что сказал мне Фрэнк, змей три, а мышей четыре. И я не представляю, как нам их поймать. — Голос ее дрожал от смеха.
Руперт вслушивался в знакомые переливы смеха, и эти звуки казались ему божественными. Они изгоняли память о том, другом, страшном смехе.
Заметив, что и Руперт рассмеялся вместе с Октавией, Фрэнк заулыбался. Он никак не мог поверить, что они находят это забавным. Самому ему история со змеями и мышами казалась смешной. Но опыт общения со взрослыми подсказывал, что никто из них не разделяет его чувство юмора. Однако эти двое не были похожи на остальных. Гриффин, экономка, кухарка — эти были ему знакомы. Но хозяин и миссис Тави оказались людьми совершенно иного сорта. И еще старикашка наверху… он явно выжил из ума, но был совершенно безвреден.
— Но что же нам все-таки с ним делать? — повторила Октавия.
— Решим, когда он выловит всю свою живность. — Руперт достал из кармана платок и, как-то совершенно естественно взяв девушку за подбородок; вытер мокрые от слез глаза.
В первые секунды никто не осознал, что произошло, но уже в следующее мгновение улыбка Октавии погасла и глаза потеряли блеск. Она отвернулась.
Руперт повернулся к мальчику. Его голос прозвучал строго, в глазах появилась сталь:
— Фрэнк, ты поймаешь всех до единой твари, а до тех пор не получишь ужина. — Еда была для мальчика лучшим стимулом.
Лицо Фрэнка стало снова настороженным. Он вобрал голову в плечи, сгорбился, а когда Октавия ослабила хватку, вывернулся и скользнул в темный угол, словно хотел спрятаться.
— А как он разыщет их в огромном доме? — В голосе Октавии не было ни намека на прежнюю смешливость. — Они могут спрятаться где угодно: за панелями, под ковром.
— Пусть попробует, — коротко бросил Руперт и направился к библиотеке.
— Насколько я знаю Фрэнка, он выйдет на улицу, наловит других и выдаст за тех. — Октавия последовала вслед за ним.
Ее душу охватила тоска, как только между ними возник знакомый холодок. Прежнего нельзя вернуть. Ум отказывался покориться человеку, который ее хладнокровно опоил и вызвал неестественный порыв.
Он ее обхитрил. Обманул. Предал. И этот стыд и разочарование были для нее невыносимы.
— Ну что ж, не буду слишком глубоко вдаваться в то, какое он примет решение. — Руперт постарался, чтобы его речь снова звучала легкомысленно. — Бокал шерри?
— Спасибо. — Девушка приняла вино, поблагодарив его обычной теперь чужой и холодной улыбкой.
— Если мыши за обшивкой начнут плодиться, они нас скоро выживут из дома. — Ей явно стоило больших усилий поддерживать разговор, и Руперт перешел к делу. У них осталась одна общая тема — их соглашение, и он заговорил сосредоточенно и деловито:
— Когда ты сможешь выманить Филиппа на свидание из города?
— После истории с Фрэнком Уиндхэм относится ко мне довольно настороженно, — ответила она. — Мне кажется, хочет убедиться, что я не разнесла историю по всему свету и он не сделался всеобщим посмешищем. Но я продолжаю с ним заигрывать, и он постепенно сдается. Скажешь, когда выманить его в пустошь. — Октавия отошла к окну.
С минуту Руперт глядел на нее. Октавия больше не говорила о своих делах с братом, а он ее больше не спрашивал. Не имел права командовать.
— Скажем, в следующую среду. — Он сказал это так, словно они намечали чайную вечеринку. — Я предупрежу Бена.
— А как дела со шпионом? — Октавия продолжала смотреть в окно.
— Не думаю, чтобы он вообще был.
— А Моррис?
— Бен так не считает.
— Хорошо, значит, назначим на следующую среду, — Решено. — Руперт поднялся.
Дверь за ним закрылась очень мягко. Ножка бокала хрустнула в пальцах Октавии. Сверкающее стекло впилось в кожу, и на ней выступила капелька крови.
Глава 19
Филипп Уиндхэм подъехал к дому и, выйдя из кареты, нахмурился: перед подъездом стояло незнакомое ландо. В эти ранние утренние часы на площади было немноголюдно, только чей-то лакей прогуливал жирного мопса.
— Кто у нас? — спросил он дворецкого, когда тот распахнул перед ним дверь.
— Врач, милорд, — объяснил слуга. — С леди Сюзанной худо. Няня сказала, что ее лихорадило всю ночь и миледи в большом волнении.
Филипп нахмурился сильнее, потом нетерпеливо пожал плечами:
— Женщины в таких делах всегда преувеличивают. Нечего устраивать мне в доме кавардак только потому, что приболела девчонка. Поблагодари врача и отправь побыстрее восвояси.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44