— Софья Алексеевна! Я еще не имел возможности лично поблагодарить вас за участие в моем… в нашем великом торжестве! — Князь Потемкин, в полном великолепии своего фельдмаршальского мундира, сверкая бриллиантами, в кружевах и напудренном завитом парике, оказался на ее пути.
Софи усилием воли заставила себя очнуться и вернуться к действительности. В обществе князя нельзя показывать, что тебя гложут горькие мысли. Она сделала глубокий реверанс.
— Благодарю вас, князь. С тех пор как приехала в Киев, я постоянно искала вас, но потом поняла, что вы уединились в Печерском монастыре.
— Так и есть, моя дорогая княгинюшка, так и есть, — расплылся в улыбке Потемкин. — Порой я чувствую, что все это… — выразительно обвел он рукой сверкающую торжественную толпу, — несколько приторно, на мой вкус, и хочется немного вкусить простой пищи одиночества. — Его единственный глаз оценивающе оглядел Софью. Густые, темные, ненапудренные волосы свободными локонами ниспадали на плечи. Платье из розовой тафты, кружева. Юбка отделана мелким жемчугом. Великолепное бриллиантовое колье, подобных которому князю еще не приходилось видеть. Екатерина не преувеличивала, говоря о ее невероятном преображении, подумал князь. На смуглом лице сверкнула обольстительная улыбка. — Надеюсь, вам здесь нравится.
— О да, конечно! — воскликнула Софи. — Я поражена, князь, всем этим великолепием! Это гениально!
Потемкин просиял.
— Я не питаю отвращения к лести, дорогая моя Софья, — отозвался он. — Надеюсь, вы уже обратили на это внимание.
— Это не лесть, князь, — возразила она, еще раз приседая в реверансе. — Это чистая правда.
Он бросил на нее пристальный взгляд. Лишь невинное дитя не поняло бы, что он хотел сказать. Софи вспомнила о том, что ее муж находится под непосредственным началом у светлейшего князя. Когда все это празднество закончится и жизнь вернется на круги своя, такой друг может оказать бесценные услуги. Но каким образом укрепить дружбу и не откликнуться на столь недвусмысленное приглашение в его постель?
Она не подозревала, что собеседник прекрасно видел по ее честным глазам, какие сомнения ее обуревают. Это его позабавило и ни чуточки не обидело.
— Не окажете ли мне честь посетить мое убогое жилище завтра? — с поклоном произнес Потемкин, поднося ее руку к губам. — Я хочу показать вам план нашего путешествия, которое продолжится, как только сойдет снег.
— Мне очень интересно. С удовольствием. В котором часу вы принимаете?
Он усмехнулся и вздохнул с деланным разочарованием.
— Как вы осторожны, княгиня! Я, разумеется, предпочел бы принять вас одну, но если вы желаете толкаться в толпе, то… моя келья открыта с одиннадцати до полудня.
— Прошу простить меня, князь, — мило улыбнулась Софи. — Ее величество, кажется, собирается уходить.
— В таком случае — до завтра. — Потемкин остался на месте, глядя, как она пробирается о толпе, чтобы присоединиться к свите отбывающей императрицы.
Сколько же в ней жизни, как бурлит вино молодости, подумал он. Нет никакого сомнения, ей стоит большого труда сочетать свою решительную походку с кринолинами и туфельками на высоких каблуках. Он бы с немалым удовольствием насладился этим вином в постели. Потемкин был готов держать пари, что радость обладания этой жизнерадостностью достается отнюдь не мужу, а кому-то другому. Он был попросту в этом уверен. Софья Алексеевна буквально излучала чувственность, что подозрительно отсутствовало в ней до поездки в Берхольское.
Софи плохо спала в эту ночь; ее мучили сомнения и дурные предчувствия. Ее доверие к Адаму, безусловная уверенность в его личной честности, в чистоте их любви оказались подорваны. Не думала она, что такое может когда-либо случиться. Теперь, зная его тайну, придется вызвать его на откровенный разговор. Забыть это или сделать вид, что забыла, невозможно. Но, представляя, что может услышать, Софи приходила в ужас. Какое приемлемое объяснение можно найти его молчанию? К тревожному состоянию примешивалось и возбуждение от того, что сейчас Адам находится в Киеве и спит где-то здесь, в городе; в ближайшие день-другой их встреча неизбежна. Им придется вести себя как безразличные друг другу знакомые; но даже быть с ним под одной крышей — настоящая радость.
Царица понимающе улыбнулась, когда утром се молодая фрейлина попросила разрешения отлучиться, чтобы ответить на приглашение князя Потемкина.
— Желаю тебе найти его не в самом дурном настроении, дорогая, — заметила Екатерина. — Князь после вечерних развлечений часто бывает мрачен; те, кому он накануне раздаривал улыбки, наутро видят одни нахмуренные брови.
— Я все же попытаюсь, ваше величество, — легкомысленно заявила Софи.
Обстановка в монастыре настолько отличалась от той, что царила во дворцах и салонах Киева, что Софи почувствовала себя прибывшей на другой край света. Монах в рясе повел ее по извилистым узким коридорам, прорубленным в камне. Потом остановился перед простой монашеской кельей. Келья оказалась полна людей — офицеров, знатных вельмож в парадных мундирах, которые пришли засвидетельствовать свое почтение фельдмаршалу. Однако никто не разговаривал. В окружающей обстановке Софи ощутила не просто некоторую неловкость, но звенящие волны страха, исходившие от всех этих знатных особ, пытающихся немыслимым образом примирить откровенное легкомыслие двора с духом этого святого места, требующего спокойствия и мудрости. Человек, благодаря которому было создано в Киеве все это дворцовое великолепие, который вчера вечером на приеме блистал при всех регалиях, теперь лежал, безвольно распростершись на диване. Его окружала группа офицеров. Он был небрит, непричесан, из-под небрежно наброшенного шлафрока, под которым явно ничего больше не было, торчали голые ноги.
Одним из офицеров, стоящих рядом с диваном, был полковник Данилевский. Внезапно вся невероятность зрелища потеряла для Софи какое бы то ни было значение; она видела лишь одну-единственную фигуру, из плоти и крови. Она вошла в келью.
— А-а, княгиня! Я почти не надеялся, что вы вспомните о своем обещании! — не изменив позы, вяло протянул руку Потемкин. Софи поздоровалась и улыбнулась в знак приветствия. От неожиданной встречи все внутри задрожало, словно смычок прошелся по струнам ее души.
— Я всегда держу свои обещания, князь. — В окружающей тишине голос прозвучал резким диссонансом.
Потемкин обвел помещение туманным взором.
— Вы, разумеется, знакомы с графом Данилевским, княгиня? Ведь это он первый раз привез вас из Берхольского?
— Совершенно верно. Очень рада видеть вас, граф!
Данилевский ответил учтивым поклоном, однако и в глазах, и в складках около его плотно сжатых губ она успела разглядеть сдерживаемое волнение.
— Я решил забрать полковника от вашего супруга, — лениво сообщил Потемкин. — Теперь он в моем личном распоряжении.
— Это большая потеря для моего мужа, — пробормотала Софи, размышляя, насколько ее хватит. Сколько она сможет пробыть здесь, ведя бессодержательный светский разговор в натянутой тишине монастырской кельи под жгучим взглядом любимых серых глаз? Адам был прав. Чтобы выдержать эту изощренную пытку, требуется нечеловеческая сила. От усилий, которые она прилагала, чтобы не броситься ему на шею, казалось, болели все мышцы; она не сомневалась, что Адам испытывает нечто подобное.
— Вы обещали мне показать наш дальнейший маршрут, князь, — напомнила она, из последних сил пытаясь сохранить самообладание.
— Да, разумеется, — широко зевнул Потемкин. — Вот полковник вам сейчас все и расскажет. Карты на столе. — Он указал в сторону простого стола под узким оконцем.
Вздох облегчения вырвался у заполнивших комнату посетителей. Возможность какого-то действия разрядила обстановку. Все обратили свои взоры к столу. Адам с непроницаемым выражением лица уже разворачивал карты. Все считали своим долгом участвовать в его спокойном объяснении и восхищаться грандиозностью и великолепием задуманного плана.
Софи постаралась встать от Адама как можно дальше Она не понимала ни слова из того, что он говорил, просто купалась в освежающих, живительных звуках любимою голоса., Как бы исхитриться побыть с ним наедине? А может, он что-нибудь придумает? «Суетиться, встречаться тайком, украдкой, ловить случайное слово, поцелуй, обниматься по темным углам, убого ютиться на грязных чужих простынях…» — тут же прозвучали в ушах с горечью брошенные недавно слова.
— Я должна возвращаться к императрице, — сообщила Софи, не обращая внимания на то, что прерывает Адама на полуслове. Тот рассказывал, что для углубления судоходного пространства в нижнем течении Днепра пришлось размывать отмели и взрывать огромные валуны. — Все это очень интересно, граф, но, боюсь, мне больше нельзя оставаться здесь. — Она торопливо повернулась к дивану, подавая руку. — Князь, благодарю вас за гостеприимство.
— Не обессудьте, — насмешливо сверкнув единственным глазом, откликнулся тот. Потом поднял себя с дивана и добавил, отбросив подчеркнутую надменность: — Вы скрасили мне утро, княгиня. Благодарю вас.
— Не позволите ли сопроводить вас до Киева, княгиня? — непринужденно поинтересовался Адам, сворачивая карты. — У меня как раз есть дела при дворе.
— С удовольствием, граф. — Холодный обмен любезностями, пара ничего не значащих слов — и все сделано. Она уже сидела в санной повозке, Адам Данилевский — рядом. Дверца захлопнулась, полозья взвизгнули, экипаж плавно заскользил по наезженной колее.
Они не произнесли ни слова. Она просто оказалась в его объятиях; губы приоткрылись, глаза жадно впились в любимые черты. Подняв руку, она провела ладонью по его лицу, с радостным удивлением, словно впервые, чувствуя живительное тепло кожи, влажность четко очерченных губ, подрагивание ресниц.
Адам с не меньшим удивлением проделывал то же самое. Пальцы его нежно прошли по краешку губ, погладили каждую складочку лица, прикоснулись к прикрытым векам.
— Почему ты не сказал мне о своей жене? — Кажется, она не хотела, чтобы вопрос прозвучал столь резко, но сказанного уже не вернешь.
Рука его упала на колени.
— Не сомневался, что эти сплетни рано или поздно до тебя дойдут.
— Это ничего не меняет. Но я не понимаю, почему ты сам об этом не сказал, даже не вспоминал никогда?
— Это часть моего прошлого, которая не имеет никакого отношения к настоящему, — спокойно заявил Адам. — Она имела бы значение для будущего — для будущего, которого у нас нет, Софи. И обсуждать это не вижу смысла, — пожал он плечами.
Она выпрямилась, чувствуя холод и опустошенность в душе. Справедливо, что подобный вопрос не имел никакого значения, пока они жили в своей сказочной стране в Берхольском. Но ее очень уязвило то, как он холодно отмахнулся от ее вполне законного права знать правду.
— У тебя есть дети? — Вопрос должен был прозвучать как чистое любопытство, но от волнения все равно перехватило горло. Адам едва заметно отрицательно качнул головой. Проглотив комок, она решительно ринулась дальше: — Как умерла твоя жена?
— Они тебе не сказали? — с презрительным смешком переспросил он. — Это был несчастный случай.
А что стало с ребенком, которого, по слухам, она носила в тот момент? Совершенно ясно, что он не собирается говорить об этом. Сама же она спрашивать не станет. Просто не сможет. Что бы там ни было, у него есть право хранить тайну. Она и так уже зашла слишком далеко со своими расспросами.
Откинувшись на ковровое покрытие сиденья, Софи прикрыла глаза от боли. Всей душой, всем телом она рвалась к нему, но сейчас в этом скользящем по снегу тесном, укромном мире они были так же далеки друг от друга, как Сибирь от Москвы. Она почувствовала на щеке его горячее дыхание, потом прикосновение губ. Софи запрокинула голову. Его ладонь скользнула по беззащитной, открытой шее, пальцы мягко обхватили подбородок. Язык его между тем настойчиво овладел ее ртом. Она всего лишь приняла его жадный поцелуй, уступая неистовому натиску. В покорности, как ей казалось, таилась единственная возможность избежать боли, мучительных сомнений, необходимости что-то решать и предпринимать. Руки ее лежали на сиденье ладонями вверх, пальцы слегка сжаты. Темные меха накидки оттеняли белизну изогнутой шеи. Полумесяцы густых ресниц опустились на слегка розовеющие щеки.
Адам отстранился. Ресницы дрогнули. Она открыла глаза и увидела устремленный на нее взгляд, полный откровенной страсти.
— Еще не знаю, как это сделать, — Его обычный высокий тенор срывался, выдавая желание, — За тобой следят?
Она вяло повела головой из стороны в сторону.
— Совсем нет. Павел почти не подходит ко мне, только на публике. Не знаю, расспрашивает ли он Марию, но я свободно прихожу и ухожу, когда захочется. Она понятия не имеет, где я бываю и с кем.
— В таком случае я постараюсь что-нибудь придумать. Подобное происходит в городе на каждом шагу. Уверен, что есть общепринятые способы, как это обустраивать. — Сейчас он говорил вполне невозмутимым тоном, но Софи не могла не почувствовать нотки отвращения. Расслабленность как рукой сняло.
— Адам, милый, если тебе не хочется, значит, нам не следует…
— Не будь глупышкой! По крайней мере, давай оставаться хотя бы в этом честными перед собой! Когда ты рядом, я схожу с ума от желания быть с тобой, любить тебя! Я же предупреждал. У меня нет сил противостоять этому!
Слова признания в любви и страсти он выговаривал с таким трудом, словно камни ворочал, Софи внезапно почувствовала себя виноватой перед ним. Она виновата в том, что он выглядит посмешищем в своих глазах; она слишком много думала о себе, когда не согласилась на полный разрыв отношений, который мог дать хотя бы малую толику душевного покоя.
Сани остановились. Софи провела ладонью по его .щеке — в знак извинения или просьбы, этого она и сама не поняла. Адам бросил на нее быстрый внимательный взгляд.
— Как только приготовлюсь, дам тебе знать.
Он выпрыгнул из саней и галантно подал руку, помогая выйти даме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51