Старый князь догадывался о причине такого состояния. Адам Данилевский был человеком чести, но любил чужую жену. Невозможность открыто заявить о своей любви, предъявить ее всему миру, невозможность стать настоящей защитой и опорой для той, которую любит, — все это способно в конце концов истерзать его душу. Как только этот маленький сказочный мир рухнет, он окажется лицом к лицу с неумолимыми преградами и будет вынужден принять единственно возможное решение. Ему придется вернуться в полк, а Софи… Ее участь будет зависеть от того, какие шаги предпримет ее муж.
Сказка рухнула в один из метельных дней середины февраля. Адам сидел перед камином, расслабленно вытянув ноги, и зевал.
— Вот странно, мне всегда казалось, что томность — одно из самых привлекательных качеств в женщине, — заметил он как бы между прочим. — И угораздило же меня оказаться в плену самой неугомонной женщины на свете!
— Я вовсе не такая, — возразила Софи, прекратив на миг свое беспрестанное хождение по комнате, — Это просто потому, что мы целый день никуда не выходили. — Ласкаясь, она порхнула ему на колени. — Пойдем гулять?
— Софи, там же буран, неужели ты не видишь? — Адам откинулся в кресле, слегка обнимая ее бедра. — Если хочешь, — добавил он, посмеиваясь, — можем пойти прогуляться вверх по лестнице.
— Никакой это не буран! Мелкие снежинки летят, подумаешь!
Адам обернулся к окну. Снаружи ничего не было видно за снежными вихрями.
— Действительно, снежинки, — пробормотал он. — Я просто ничего не понимаю.
— Ну не вредничай! Мы тепло оденемся.
— Я только что предложил тебе выбор.
— Если сначала пойдем на улицу.
— Есть некоторые вещи, которыми я не торгую, Софья Алексеевна, — неожиданно резко выпалил он. — И тебе не советую дарить любовь в качестве взятки или какой-нибудь награды.
— Я совсем не имела это в виду, — ошеломленно взглянула на него Софи.
— Но прозвучало именно так. — Лицо его замкнулось, колени напряглись в ожесточенном сопротивлении.
Софи встала с ощущением, словно ее ударили.
— В таком случае я иду одна.
Дверь мягко закрылась за ней. В камине взметнулся язык пламени. Он вспомнил насмешливый голос Евы, потом показную покорность, когда он начинал ее упрашивать, затем, после исполнения унылой обязанности, снова холодное отношение и требование очередной подачки. В любом споре тело Евы было се самым весомым доказательством. Но она свободно отдавала его кому-то другому… Или и тогда она что-то получала взамен?
Горечь разочарования и предательства вновь разлилась в душе словно желчь. Но теперь к этому грызущему чувству примешалось еще и глубокое раскаяние. Он позволил своему прошлому коснуться Софи — женщины, настолько не похожей на Еву, что страшно было сознавать, что обе они женщины. И он позволил себе запятнать ее своей горечью. Адам, вскочил, намереваясь бежать за ней. Но, оказавшись в прихожей, увидел, как Григорий запирает входную дверь.
— Софья Алексеевна ушла, Григорий?
— Да, барин, — с почтением откликнулся сторож. — Думаю, в такую погоду она недолго погуляет.
У Адама не было подобной уверенности, но он все же вернулся и библиотеку, рассудительно заключив, что за то время, пока он будет одеваться, она растворится в метели, и искать ее будет бессмысленно.
Софи, низко склонив голову, сражалась со снежными зарядами, бьющими в лицо, залепляющими глаза. Не прошло и пяти минут, как она поняла всю глупость своего порыва, но продолжала идти вперед, надеясь, что таким образом выветрится неприятный осадок, оставшийся от разговора с Адамом.
Несколько раз он уже ставил ее на место, когда с языка срывались необдуманные слова, но это всегда так или иначе было связано с Дмитриевым и было ей понятно, хотя все равно больно. Но то, что произошло в библиотеке, к се мужу не имело никакого отношения. Скорее это имело отношение к неким тяжким воспоминаниям, тень которых время от времени омрачала его лицо в моменты его уединения. Деликатность удерживала ее от расспросов. Если бы он хотел поделиться с ней своими горестями, он мог бы на нее положиться. В конце концов жизнь есть жизнь. У каждого есть свои тайны — и хорошие, и дурные. Однажды, еще в Петербурге, он упомянул о каких-то неприятных воспоминаниях, но уверял ее, что все в прошлом. Допытываться она не стала: это было не в ее правилах. И, тем не менее, она виновата в возникшем недоразумении. Ведь это всего лишь недоразумение, размышляла Софи наедине с собой.
Решив, что дальнейшая прогулка становится попросту невозможной, Софи повернула обратно и пошла к дому по своим следам. Порыв ветра со снегом тут же с такой силой ударил ей в спину, что она чуть не взлетела. Почти у порога она наткнулась на появившегося из снежной пелены всадника, низко пригнувшегося к гриве своего коня. Тот неловко сполз с седла. Софи поспешила подойти ближе.
— Что вам нужно в Берхольском?
— Пакет от ее императорского величества княгине Дмитриевой, — с трудом выговорил он закоченевшими губами. Половину слов отнесло ветром, но Софи успела разобрать смысл.
— Я княгиня Дмитриева, — с ледяным спокойствием сообщила она. — Можешь отдать мне пакет и отвести коня в конюшню. Там есть слуги, они позаботятся о нем и покажут, как пройти на кухню.
Это немногословное распоряжение, избавляющее от дальнейшей борьбы с вьюгой, вызвало на лице гонца блаженное выражение. Он уже предвкушал тепло, стаканчик-другой водки, сытную еду. Запустив руку в кожаный карман на поясе, он вытащил письмо и подал с поклоном.
— Вот оно, ваше сиятельство.
Снежный заряд чуть не вырвал бумагу у него из рук.
— Ну, поторапливайся, — посоветовала Софи, принимая конверт. — Конюшня прямо за домом. Он у тебя уже совсем заледенел.
Курьер, торопливо ведя за собой жеребца, скрылся в указанном направлении, думая про себя, что их светлость слишком много внимания уделили его коню.
Софи обогнула дом с другой стороны и вошла в оставленную незапертой боковую дверь. От зажатого в руке письма, казалось, исходила страшная угроза. Она ощутила под пальцами большую императорскую печать. Официальная бумага от императрицы, доставленная в такую метель! Что бы это могло значить?
Допустим, Екатерина предположила, что она в Берхольском, потребовав отчета от Дмитриева в связи с тем, что давно не видела его супруги. Но почему? Она покрутила конверт в руках, словно пытаясь разгадать его содержание, безотчетно повторяя то, что уже проделывала однажды с другим письмом, из-за которого все и началось. То письмо принесло ей немало горя. Чего же ждать от этого?
— Софи! — прервал ее размышления голос Адама. — Посмотри, на кого ты похожа! Солнышко мое, ты все-таки самое непредсказуемое существо на свете!
Только теперь она сообразила, что по-прежнему стоит в прихожей, щеки мокры от растаявшего снега, с шубы на пол уже натекла порядочная лужа.
— Я как раз собиралась пойти наверх, — с отсутствующим видом сообщила она. — Переодеться.
— Софи! — Он взял ее за руки и крепко сжал. — Милая моя! Я очень сожалею о случившемся. Я не имел никакого права бросаться на тебя подобным образом.
Она непонимающе взглянула на него. Вся эта недавняя история начисто вылетела из головы за последние несколько минут.
Адам не мог объяснить такую ее реакцию не чем иным, как глубокой обидой, которую так неосторожно нанес любимой. Чувство вины и раскаяния охватило его с новой силой. Ему следовало бы рассказать ей все, открыть мучительно-постыдные воспоминания. Когда-то все равно это придется сделать.
— Не смотри на меня так, милая. Я постараюсь объяснить…
— Привезли письмо от императрицы, — произнесла она, словно не слыша.
— Что? — Адам наконец обратил внимание, что она что-то сжимает в ладони. Ледяное оцепенение овладело им. — И что там сказано?
— Еще не знаю. Не открывала. Встретила курьера у дома. Сказала, чтобы он шел на конюшню. У него конь совсем замерз. По-моему, я правильно поступила. — Она произносила отрывистые слова каким-то далеким, чужим голосом. Глаза невидяще уставились поверх головы Адама.
— Конечно, — спокойно согласился он. — Это самое лучшее решение. Ну а теперь пойдем наверх. Тебе надо снять все это. Согреешься, переоденешься, потом распечатаем письмо. — Не выпуская руки, Адам повел ее за собой к лестнице.
Софи, чье сознание плутало в дебрях страха и неизбежности утраты, послушно позволила привести себя к Татьяне, которая тут же начала, причитая и охая, раздевать, растирать, переодевать в сухое платье свою замерзшую госпожу под недреманным оком графа.
Адам с конвертом в руке сидел под окном на коротком низком диванчике. Так же как и у Софи, предчувствия у него переросли в уверенность. Рано или поздно это должно было случиться, и он полагал, что достаточно подготовился к такому неизбежному повороту событий, однако никакое предвидение не может стать защитой от боли.
— Вскрывай, Адам, — ровным голосом произнесла Софи. Она словно вернулась из печальных пространств, где мысленно блуждала некоторое время. Глаза приобрели обычное выражение. Отвернувшись от зеркала, перед которым Таня расчесывала ей волосы, она добавила: — Теперь я готова.
Молча он вскрыл конверт.
Быстро пробежав глазами послание, Адам сообщил:
— Оказывается, совершается высочайший визит в Крым Тебя назначили старшей фрейлиной ее императорского величества и просят прибыть в Киев, чтобы присоединиться к свите императрицы.
Софи, нахмурившись, разглядывала ногти.
— А мой муж?
— По словам императрицы, ждет тебя с нетерпением.
Софи с силой выдохнула сквозь зубы:
— Какой же он все-таки лицемер! Не сомневаюсь, при моем появлении он сумеет скрыть свое изумление.
Адам вскочил, глядя на нее в ужасе.
— Ты не должна возвращаться к нему, Софи!
Не обратив внимания на его отчаянный возглас, она задала следующий вопрос:
— А ты что будешь делать, Адам?
Он глубоко вздохнул и после молчания выговорил:
— Я должен немедленно ехать в Могилев. Полагаю, приказ мне будет доставлен туда, и я должен быть на месте, чтобы получить его.
— Пожалуй, лучше найти grand-pere и сообщить ему обо всем этом.
Софья направилась к двери. Спокойная и сосредоточенная, спина прямая, как всегда, поступь уверенная. Она уже знала, что делать; на самом деле решение пришло само по себе, хотя оно бы не изменилось, даже если бы она специально об этом думала. Просто очень не хотелось разрушать иллюзию счастья мыслями о его завершении.
Адам проследовал за ней в библиотеку и без слов протянул Голицыну императорское послание.
— Адам должен немедленно ехать к себе, — коротко заметила Софи, как только князь закончил чтение. — Скорее всего ему тоже придется присоединиться к царской свите, поскольку мой муж там в качестве официального лица.
— Ты должна ехать во Францию, — решительно произнес князь, сжимая письмо в кулаке. — Императрица, конечно, разгневается, но это ничего не изменит…
— Я никуда не собираюсь бежать, — прервала его Софи. — Я собираюсь в Киев, чтобы присоединиться к свите царицы.
— Ни в коем случае! — в один голос воскликнули мужчины.
Софи окинула взглядом и того и другого, затем заговорила со спокойной уверенностью:
— Павел уже не в состоянии причинить мне зло. Я больше не в его власти. Кроме того, я буду в свите Екатерины. При таких обстоятельствах ему не удастся держать меня под замком. К тому же я буду точно знать, что рядом со мной нет никого, кому он мог бы навредить, чтобы заставить меня страдать от этого. Более того, я почти уверена, что вряд ли даже буду видеться с ним, не считая общения на людях.
— Если ты думаешь, что он больше не может причинить тебе зло, ты просто его недостаточно знаешь! — воскликнул Адам. — Он найдет возможность. Может, не в этом путешествии, а позже, когда ты уже не будешь под защитой непосредственной близости к императрице.
— Поживем — увидим, — пожала она плечами и взяла Адама за руки. — Милый мой, выслушай меня. Без тебя мне не жить. Лучше умереть сразу. Мне хватит сил вытерпеть мужа, если буду знать, что смогу хотя бы изредка видеться с тобой, знать, что ты на меня смотришь, согреваться твоей улыбкой…
— Софи, прекрати! Я этого не вынесу! — Адам перешел на крик. — Как ты могла предположить, что я смогу спокойно смотреть на тебя, зная, что этот варвар приходит к тебе каждую ночь, зная, как ты страдаешь, и не иметь возможности прикоснуться к тебе, не иметь возможности тебя защитить!..
— Немного — все-таки лучше, чем ничего, — страстно прервала его Софья. — Я не смогу жить, вообще не видя тебя. Не смогу!
— И ты предлагаешь мне забыть о чести, жить ради того, чтобы иметь возможность время от времени бросать взгляд на чужую жену? Суетиться, встречаться тайком, украдкой, ловить случайное слово, поцелуй, обниматься по темным углам, убого ютиться на грязных чужих простынях?.. — выговорил он с ожесточением и глубокой горечью. — Эта роль не для меня, Софи.
Адам отвернулся. В ушах звучал смех Евы — издевательский смех над оскорбленным мужем-рогоносцем.
— Но у нас же все было не так, — прошептала Софи, пораженная картиной, которую он нарисовал, и тем, какие слова Адам выбрал, чтобы описать их любовь.
— Это всегда так.
— Но… но у нас же такого не было! Ты же знаешь, что у нас все было не так. — В невыразимом отчаянии она шагнула к нему, протягивая руки. — Скажи, что у нас все было не так, Адам!
— Неужели ты не можешь понять разницу между тем, что было здесь, в нашем собственном мире, и тем, что будет там, при дворе, под взглядами грязных интриганок и сплетниц? — Взгляд серых глаз был холоден как океан и тверд как прибрежные скалы. — У нашей любви здесь нет будущего, Софи. Видит Бог, я бы рад ошибиться. Но я не в состоянии бросить все, даже ради любви. Если ты уедешь во Францию, я смогу хотя бы иногда навещать тебя.
Иногда… В этом году, в следующем… Иногда… Никогда. Софи решительно покачала головой.
— Если я покину Россию без императорского разрешения, у нас не останется никакой надежды, — проговорила она. — У меня не будет возможности вернуться, даже если что-то произойдет с моим мужем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51