— Вы можете идти.
— Это относится и ко мне, милорд? — спросила притворно-застенчиво Ариэль, когда дверь за слугами закрылась. — Или я могу оказать вам еще какую-нибудь услугу?
— Передайте мне мой халат, будьте так добры. Ариэль протянула мужу халат. Саймон облачился в него, плотно запахнув на груди. Потом с неожиданной для него резкостью сказал:
— Как я помню, у вас было дело на конюшне. Ариэль присела в реверансе с преувеличенной почтительностью и вышла из комнаты. Саймон откинул одеяла и медленно спустил ноги на пол. Ночью, в полумраке комнаты, освещенной только светом камина, он не стеснялся своих безобразных шрамов, но сейчас, при ярком свете дня, не хотел выставлять их на обозрение ясных серых глаз своей невесты. К тому же по утрам он всегда был несколько неуклюж и не смог бы выносить, чтобы Ариэль, легкая и гибкая, видела, как он с гримасой боли на лице выбирается из кровати и растирает ноющие мышцы и суставы.
Не было необходимости скрывать свою рану от Елены, отметил Саймон про себя, массируя раненую ногу и не обращая внимания на ноющую боль в мышцах — ведь только энергичный массаж мог вернуть им гибкость. Но Елена любила его. Она была его другом, более близким, чем любой из его воинов, самой любимой из всех возлюбленных.
Немного размявшись и придя в себя, Саймон, прихрамывая, пересек коридор и вошел в свою собственную комнату. Накануне вечером, когда до него донеслись звуки борьбы из комнаты Ариэль, он даже не подумал о том, чтобы захватить с собой трость. Теперь, вспоминая об этом, Саймон удивлялся, как легко он выбрался из своей кровати и с какой быстротой ворвался в комнату Ариэль. Тогда, накидывая халат и хватая небольшой, но очень острый кинжал, который всегда висел у него на поясе, он даже не подумал о своей ране и оторвал Оливера от Ариэль с силой, которую придала ему ярость. Всеми действиями Саймона руководил инстинкт, и ему в голову даже не закралось сомнение: а сможет ли его тело подчиниться требованиям этого инстинкта.
Это было первый раз, когда он двигался с таким напором, — первый раз с тех пор, как он получил свою ужасную рану в битве при Мальплаке. Даже теперь его охватывал леденящий холод при воспоминании о том, как он лежал, объятый лихорадкой, в палатке, наполненной стонами умирающих, в тяжелой атмосфере крови и смерти, среди вопящих под ножами врачей людей. Больше всего на свете он боялся не умереть, а остаться до конца своих дней одноногим калекой, целиком зависящим от милосердия и доброты окружающих.
Он не позволил врачам ампутировать ногу, крикнул им в лицо, что предпочитает умереть, чем жить калекой. И только потому, что он был одним из ближайших друзей и соратников герцога Мальборо, те не осмелились ослушаться. Он выжил. И сохранил свою ногу. Правда, она была покрыта глубокими шрамами и почти не повиновалась Саймону, боль в ней не давала ему покоя, но он все же не чувствовал себя калекой. И вот прошлым вечером она каким-то чудом не подвела хозяина, дав ему опору именно тогда, когда это было необходимо.
«А теперь приходится расплачиваться за это», — подумал он, одеваясь с гримасой боли на лице. Сегодня нога болела почти как тогда, когда он лежал, истекая кровью на поле брани.
Но остановил ли он прошлой ночью именно изнасилование? Или это была просто грубая любовная прелюдия, которой наслаждались оба ее участника? Повязав галстук, Саймон заправил его концы за застежку рубашки. Он предпочитал так носить галстук, не обращая внимания на куда более распространенный обычай завязывать его пышным бантом на груди. По сути, не имело значения, чем было то, во что он вмешался. Главное, что ему удалось остановить происходившее, взяв тем самым инициативу в игре в свои руки.
Саймон провел расческой по коротко стриженным волосам. Что же еще приготовили для него братья Равенспир? Один раз он уже спутал им карты, но в запасе у них могли быть и другие малоприятные неожиданности. Месяц, который Саймону предстояло провести в логове врагов, был чертовски долгим сроком. Но он не мог придумать подходящий повод, чтобы оставить две сотни гостей раньше этого срока без риска прослыть бесчестным трусом. Королеве его отъезд наверняка преподнесут как отказ откликнуться на предложение дружбы со стороны семьи Равенспир, и это будет означать победу его заклятых врагов.
Но какой линии поведения следует ему придерживаться со своей молодой женой? Она была довольно затейливым созданием. Присущая ей манера отстраненно держаться делала Ариэль старше на вид, но когда она танцевала с Оливером Беккетом неистовую тарантеллу, из нее било пламя жизни, она была настоящим сгустком огня. Интригующий парадокс, который следовало разгадать, и чем раньше, тем лучше.
Спустившись через несколько минут вниз, Саймон нашел своих друзей уже в большом зале замка. По их виду нельзя было сказать, что они провели всю ночь в буйном веселье. Это отнюдь не удивило Саймона. Он знал, что их военный опыт позволял им предаваться наслаждениям, всегда сохраняя над собой контроль.
Зато его приятно удивил порядок, царивший в большом зале. Когда он покидал его вечером, зал напоминал поле брани: повсюду валялись куски мяса, вино было разлито по полу, скамейки, сломанные столы перевернуты. Пьяная оргия затянулась до самого рассвета, так что у слуг оставалось очень мало времени, чтобы привести зал в порядок и навести в нем безупречную чистоту. Если хозяева замка отличались вопиющей беззаботностью, то слуги, наоборот, были весьма трудолюбивыми и хозяйственными. Похоже, кто-то в замке твердо держал в руках бразды правления всей повседневной жизнью.
Полы были чисто вымыты и натерты, длинные столы выскоблены. В воздухе витал аромат пчелиного воска и лаванды. На столе перед ярко горящим камином лежали хлеб и мясо, стояли кувшины с пивом и кофейники, и именно там сидели его друзья, утоляя голод, перед тем как отправиться на утреннюю прогулку верхом.
— Желаю вам доброго утра, Саймон, — приветствовал его поднятой пивной кружкой Джек Чанси. — Хотите перекусить?
— Благодарю, я уже поел у себя наверху. — Саймон опустился на лавку и протянул к огню ноющую ногу.
Джек слегка улыбнулся:
— Полагаю, ночь вам выпала приятная.
Саймон в ответ лишь слегка кивнул, и его друзья поняли, что он не расположен откровенничать.
— Ваша жена — чудесная девушка, Саймон, но лучше бы вы выбрали себе жену из другой семьи, а не из этих проклятых Равенспиров, — произнес лорд Стэнтон, отрезая кусок от лежащего перед ним филе.
— Да, про хорошие манеры этой толпы говорить не приходится, — согласился с ним сэр Питер Лэнсет.
— Как и следовало ожидать, — заметил Саймон, наклоняясь к огню. — Но я подозреваю, что нас ждет еще немало сюрпризов.
— Вы подозреваете какое-нибудь предательство? — остро взглянул на него через стол Джек.
Саймон пожал плечами.
— Возможно. И я буду вам благодарен, если вы будете прикрывать мой тыл.
— Именно для этого мы приехали сюда с вами. Последовало краткое задумчивое молчание, потом дверь в зал внезапно с громким стуком распахнулась, и появились два волкодава и их хозяйка.
— Вот такой у нас на болотах бывает ветер, — сказала Ариэль, объясняя свое громкое появление. — Сквозняк вырвал дверь у меня из рук.
Накидка ее держалась на одних только завязках, волосы растрепались, а щеки раскраснелись на холодном ветру.
Она прошлась по залу, озабоченно оглядываясь по сторонам. Потом сняла перчатки, провела пальцем по длинному дубовому столу, стоявшему у дальней стены зала, и дернула сонетку. На звонок колокольчика сразу же появился слуга.
— Поль, каминная решетка закоптилась, — сказала Ариэль. — И подставки для дров не начищены.
— Я сейчас же займусь этим, леди Ариэль.
Слуга поклонился и поспешно вышел из зала, но через несколько минут вернулся с тазом и щетками и принялся за работу.
Ариэль несколько секунд не отводила от него взгляд, потом удовлетворенно кивнула и подошла к столу, оглядывая стоящие на нем блюда и кувшины.
— Думаю, здесь у вас есть все необходимое, джентльмены. Это просто легкая закуска, а чуть попозже будет накрыт завтрак.
— Вы чудесно умеете вести хозяйство, леди Хоуксмур, — заметил Джек. — Я даже представить себе не мог, что в такой ранний час здесь уже будет наведен полный порядок.
— Слуги привыкли убираться после пирушек моих братьев, лорд Чанси, — кратко ответила Ариэль. — Если вам будет угодно совершить прогулку верхом перед завтраком, я отдам приказания конюхам оседлать лошадей.
— Не слишком большое удовольствие гарцевать на таком ветру по этим болотам, — заметил Саймон.
Из всех своих друзей он единственный имел представление обо всех капризах погоды в этих краях и знал, что собирающиеся на горизонте облака в любую минуту могут обрушиться проливным дождем.
— Вы правы, — согласилась Ариэль. — Но если кто-то предпочтет остаться под крышей дома, то и других не вытащишь на прогулку. Особенно сейчас, зимой.
— Что ж, это верно, — подтвердил Саймон и нагнулся, массируя больную ногу.
Ему не хотелось нестись во весь опор под ледяным дождем и пронизывающим ветром, но какой смысл оставаться дома, тупо слоняясь по замку и дожидаясь, когда братья придут в себя после попойки?
— Если вы, господа, предпочитаете верховой прогулке стрельбу из лука, то на заднем дворе вас уже ждут мишени. Кстати, там совсем нет ветра, — предложила Ариэль, хмуро наблюдая, как Саймон растирает ногу.
В ее укромной комнатке хранилась мазь, которая могла бы снять боль или уменьшить ее, но ей не хотелось, во-первых, самой рекомендовать это лекарство и, во-вторых, она не была уверена, что ее мужу можно предложить столь интимные услуги.
— Прошу извинить меня, — сказала она, обращаясь к присутствующим. — Мне надо еще кое-что сделать.
Саймон проводил взглядом Ариэль, уходившую в кухню в сопровождении своих неизменных собак. Пусть Ариэль росла и без женского общества, но она, без всякого сомнения, прекрасно знала, как управляться с большим и сложным домашним хозяйством. Слуги повиновались ей с уважением, свободным от раболепия перед своими хозяевами.
— Так что, постреляем, Саймон?
— Да, с удовольствием. — Он поднялся на ноги.
Стрельба из лука и арбалета давала возможность поддерживать в форме все мышцы, особенно торса, сохранять силу в руках. А все это в самом ближайшем будущем могло ему понадобиться.
Ариэль недолго оставалась в кухне: Гертруда уже вовсю занималась приготовлением завтрака и всего необходимого для вечернего празднества. После завтрака Рэнальф намеревался предложить своим гостям охоту на уток, для чего его люди уже начали ставить чучела-приманки на окрестных речках и прудах. Гостей ждала неплохая забава, в которой, разумеется, должны были принять участие и новобрачные.
«Возможно, Рэнальф припас в камышах какой-нибудь сюрприз для своего шурина», — подумала Ариэль. Должна ли она предупредить Хоуксмура о коварных намерениях своих братьев или предоставить его судьбе? Было похоже, что он вполне может сам позаботиться о себе, а приехавшие с ним друзья в любой момент готовы прийти к нему на помощь. Но если она не предупредит Саймона и он попадет в ловушку, разве не будет она виновата в его смерти так же, как и те, кто эту ловушку устроил? И разве бездействие в этом случае не столь же тяжкое преступление, как и действие? Выбор был нелегок.
Но ее аргамаки помогут ей вырваться из невыносимой зависимости. Тысяча гиней за одного жеребенка! Еще двое через месяц тоже подрастут для продажи, и есть еще одна жеребая кобыла. Если среди новоявленных любителей рысаков пройдет слух об Ариэль, то она сможет наконец оставить братьев, мужа и жить самостоятельно. Тогда она добьется всего. Может быть, если спасти жизнь Хоуксмуру, он согласится дать ей формальную свободу, ведь фиктивный брак можно признать недействительным. Если она спасет мужа от братьев, то он должен быть ей по крайней мере признателен. Сообразив, что маленькая ручонка дергает ее за подол платья, Ариэль вышла из того сомнамбулического состояния, в котором она какое-то время простояла на пороге кухни.
— Что случилось? — спросила она у маленькой девочки, прижимающейся к ее коленям.
— Моя мама, — прошептала кроха. — Она очень больна. Меня послали позвать вас.
— Это Бекки Райордан, миледи, — произнесла Гертруда, помешивая на плите суп в большом котле. — Ее мать живет у дороги на Рамсей.
Ариэль попробовала рассчитать время. Она никак не успевала добраться до поворота на Рамсей, помочь больной женщине и вернуться в замок до начала охоты. Не говоря уже о завтраке. Если ее не будет за завтраком, возникнут разные вопросы, начнутся перешептывания. Но ее могут заменить Сара и Дженни, если она застанет их дома.
Не раздумывая больше, Ариэль достала из кладовки свой баул со сверкающими инструментами.
— Пойдем, Бекки.
Взяв в ладонь крохотную худенькую ручонку девочки, она поспешила вместе с ней к конюшне.
— Запряги-ка серого в двуколку, Сэм, — велела она мальчишке-конюху.
Потом она помогла ребенку забраться в коляску и села сама, а собаки в восторге носились вокруг, прыгая и заливаясь лаем, в то время как их хозяйка выезжала со двора и направлялась к деревне.
Домик ее подруг днем выглядел еще более одиноким. Он сиротливо стоял на холме над дамбой; вокруг него свистел ветер, к подножию холма докатывались волны реки, над крышей и окрестной равниной проносились низкие облака.
Несмотря на резкий ветер, Дженни уже стояла в дверях домика. Ее непостижимая способность чувствовать, что кто-то направляется по дорожке к домику ее матери, этим утром была обострена больше, чем обычно.
— Это вы, Ариэль? — с улыбкой окликнула она гостью, когда та в воротах натянула поводья.
Не дожидаясь ответа, Дженни открыла ворота. Первыми во двор вбежали волкодавы, лишь на секунду задержавшись у ног Дженни, чтобы потереться мордами об ее поношенную юбку — в знак приветствия.
— Добрый день, Дженни, — поздоровалась с ней Ариэль, спрыгивая с двуколки.
— Кто это с вами? — Дженни подняла свои слепые глаза на двуколку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49