— Представление окончено, старик. Я не благодарю тебя за толкование примет, потому что это не принято. Здесь побывали пять богов, и только один из них, властелин молнии, мужского пола. Было три знамения, два указывали мне на место, а третье сказало о времени моей неволи. Но это были земные боги. Их знамения касались только жизни, хотя они и упоминали о смерти, потому что знают, что судьба человека — это его смерть. Эти божества подобны обычным людям, они связаны со временем и пространством и неотрывны от земли, несмотря на свое бессмертие. Но я хочу поклоняться богам, скрытым от нас туманом.
Авгур предостерегающе произнес:
— Не говори о них вслух. Достаточно знать, что они существуют. Никто не может познать их. Даже боги.
Я ответил:
— Для них не существует пределов. Земля не в силах удержать их. Именно они влияют на людей и властвуют над ними.
— Не говори о них, — снова предостерег меня авгур. — Они существуют. Этого достаточно.
Когда мы спустились вниз, туман рассеялся и выглянуло осеннее солнышко; слышен был шум города и рев скотины на базаре. Я очень устал и замерз. Реальная жизнь была тесна и неудобна, как плохо сшитая одежда. Ясновидение мое пропало. Я уже не видел, не чувствовал и не слышал так, как на вершине холма.
2
Мы снова вернулись на улицу, где жили этруски. Хозяин был чем-то взволнован и сразу сказал нам:
— Хорошо, что ты пришел, чужестранец. В моем доме происходят всякие странности. Я ничего не понимаю и не знаю, смогу ли оставить тебя и твою семью под своей крышей. Боюсь, это помешает вести дела, так как люди станут сторониться моего дома.
Рабы окружили его и кричали, что вещи сдвигаются со своих мест, домашний бог повернулся спиной к очагу, котлы и горшки на кухне ни с того ни с сего бряцают, а вертел стал крутиться так быстро, что жаркое упало в огонь.
Я сразу же побежал в пиршественную залу. Арсиноя примостилась на краю ложа и с покаянным видом грызла яблоко, а рядом с ней на скамье с бронзовыми ножками сидел сгорбленный старик, который указательным пальцем поддерживал свое правое веко. Слюна пузырилась у него в уголках перекошенных губ. На нем был потертый, с красной окантовкой плащ, видавшие виды сандалии. Заметив меня, он стал о чем-то быстро рассказывать, но хозяин перебил его и пояснил:
— Это один из отцов города, брат славного Публия Валерия, Терций Валерий. В последние годы на его долю выпали тяжелые испытания. Согласно закону, который предложил его брат и утвердил сенат, ему пришлось послать на смерть обоих своих сыновей. Он только что из сената. Толпа подняла там крик — народные трибуны отдали Гнея Марция, покорителя вольсков , под суд. Старик так расстроился, что потерял сознание, и рабы принесли его сюда, ибо до дома далеко и они боялись, что Терций Валерий скончается по дороге. Придя здесь в сознание, он увидел свою жену, хотя та умерла от горя после гибели сыновей.
Старик заговорил по-этрусски:
— Я видел свою жену, дотрагивался до нее руками и разговаривал с ней о вещах, о которых знаем только мы двое. Нет никакого сомнения — это была моя жена. Не знаю, как объяснить, только потом стало совсем темно и жена превратилась в женщину, сидящую передо мной.
Хозяин сказал:
— Я ничего не понимаю, я и сам только что тоже видел свою жену, которая сейчас гостит у родственников в Вейи, а до Вейи отсюда целый день пути. Я готов поклясться, что она ходила по атрию, поправляла статуи богов и проводила пальцем под лавками, проверяя, хорошо ли рабы вытерли пыль. Но как только я захотел обнять ее, она куда-то исчезла, а взамен появилась вот эта женщина.
— Он лжет, оба они лгут, — запротестовала Арсиноя. — Я все время спала и ничего такого не помню. Здесь был только старик. Он сидел и смотрел на меня, а изо рта у него текла слюна, но переспать со мной он не пытался, да у него бы ничего и не получилось.
Я рассердился:
— Своими фокусами ты способна перевернуть вверх дном любой дом; впрочем, я не исключаю, что богиня опять выбрала твое тело и поселилась в нем, когда ты спала, поэтому ты и вправду ничего не помнишь.
Терций Валерий был довольно образованным человеком и знал несколько слов по-гречески. Я повернулся к нему и сказал:
— Ты видел призрак, потому что ты сильно болен: Ты переволновался, и у тебя лопнул сосуд в голове, а от этого не слушается веко и омертвели губы. Жена же твоя явилась к тебе в облике моей жены. Она просила тебя заботиться о своем здоровье и не вмешиваться в дрязги, которые могут тебе только повредить. Именно так все и было, поверь!
Терций Валерий спросил:
— Ты врач?
— Нет, — ответил я, — но мой близкий друг был одним из лучших врачей на острове Кос. Он рассказывал об открытии некоего ученого: внутреннее повреждение головы воздействует на разные части тела. Твоя болезнь в черепе, и небольшое онемение лица только ее признак, но не она сама. Так говорят.
Терций Валерий подумал и сказал:
— Ясно одно — боги послали меня сюда встретиться с твоей женой и с тобой, чтобы успокоить мое сердце. Я своей жене верю. Если бы я раньше послушался ее оба моих сына были бы живы. Жажда славы ослепила меня, мне хотелось быть похожим на братьев, и я занялся общественными делами. Теперь мой очаг остыл, старость мою ничто не согревает, а богини мести нашептывают мне злые слова, когда я сижу один в темноте.
Он взял руку Арсинои в свою и предложил:
— Будьте гостями в моем доме. Хватит с меня тоски и волнений. Рабы не слушаются меня, управляющие обманывают, а родственники только и ждут моей смерти, чтобы получить наследство. Лучше я приму в своем доме двух посланных богами чужих людей, чем шумных римлян.
Хозяин отвел меня в сторону и предостерег:
— Это весьма уважаемый человек, у него обширные пахотные земли. Он давно уже впал в детство, и новый приступ не прояснит его разума. Я тоже не поверил бы в его видение, только со мной произошла такая же история. Ты навлечешь на себя гнев его родственников, если станешь его гостем.
Я немного подумал и сказал:
— Меня нелегко запугать, ибо я пережил и перевидал многое. Спасибо тебе за гостеприимство. Запиши на мой счет все, что я тебе должен. Я приму приглашение старика, а жена проследит, чтобы он лег в постель. Наша служанка будет за ним ухаживать. Таково мое решение.
Вскоре мы стояли во дворе старинного дома Терция Валерия. Прикованный к воротам раб-привратник был таким же старым и немощным, как его господин; крюк, к которому крепилась его цепь, давно уже вылетел из трухлявого столба, и он притворялся, что стоит на своем месте, только когда в дом приходили гости, все же остальное время ковылял по двору или по улице или грел на солнышке свое немощное тело.
Рабы внесли носилки прямо в атрий, и Арсиноя ласково разбудила Терция Валерия. Мы на его глазах дотронулись до очага и поприветствовали домашних богов, несколько даже переусердствовав, потому что приняли за изваяние божества и нелепую скульптуру, изображавшую мужчину и женщину, вспахивавших поле на упряжке волов. Никакой ценности она не представляла, просто Терцию Валерию нравилось смотреть на нее и показывать гостям, чтобы напомнить им об источнике своего богатства.
Мы приказали рабам уложить старика и принести миску с углями, чтобы согреть помещение. Они вернулись, таща за собой еще и рваные попоны и старые свалявшиеся овечьи шкуры, чтобы прикрыть ими больного. Он гордился своей неприхотливостью и прежде спал только на сеновале под одной жалкой попоной. Все указывало на то, что хозяйство его, которым занимались старые дряхлые рабы, пришло в упадок. Глубоко вздохнув, он откинулся на ложе и лег щекой на подушку, не забыв приказать рабам во всем слушаться нас, его гостей и друзей. Потом он попросил нас приблизиться, погладил по волосам Арсиною — и меня также, из вежливости. Арсиноя положила ему руку на лоб и велела поспать. Он уснул сразу же. Больше мы ничего не могли для него сделать.
Мы вернулись в зал и послали рабов на постоялый двор за Анной, Мисме и вещами. Слуги смотрели на нас неприязненно и делали вид, что не понимают. Тогда я прикрикнул на старшего раба, и тот склонил передо мной седую голову, сложил ладони и признался, что по происхождению он тиррен и все еще помнит этрусский, хотя его соотечественники в Риме стараются не говорить на родном языке после изгнания царя. Некоторые даже не учат детей древнему языку.
— Но, — добавил он, — самые знатные отправляют детей в Вейи или Тарквинии учиться хорошим манерам, старым обычаям и языку.
Когда рабы забрали носилки и ушли, к нам с Арсиноей подошел управляющий домом и сказал:
— Род Валериев происходит из Вольсиний. Я имею в виду верхние Вольсинии, а не священный город у озера.
Я покачал головой и с улыбкой ответил, что ничего не знаю об этрусских городах. Ведь я чужестранец, только что прибыл из-за моря; вот и Рим для меня тоже незнакомый город.
Он удивленно посмотрел мне в глаза, приложил левую руку ко лбу и поднял вверх правую.
— Совсем ты не чужой, — сказал он уверенно. — Я узнаю твою улыбку, узнаю твое лицо.
Я рассердился и резко оборвал его:
— Перестань болтать! Мне это уже надоело. Покажи лучше моей жене дом, в котором нас обещал устроить твой гостеприимный хозяин.
Он опустил руки и снова посмотрел на меня, будто не веря своим ушам.
— Как хочешь, — сказал он мягко. — Тогда назови мне свое имя, имя твоей жены и скажи, откуда вы родом, чтобы я мог обращаться к вам, как положено.
У меня не было никаких причин скрывать свое настоящее имя от управляющего домом, тем более что он пользовался доверием Терция Валерия.
— Меня зовут Турмс, — ответил я, — а прибыл я из Эфеса. Как ты, наверное, догадался, я беженец из Ионии. Имя моей жены — Арсиноя, и она говорит только по-гречески.
— Турмс, — повторил он. — Это не греческое имя. И разве это возможно, чтобы иониец умел говорить на священном языке?
— Упрямый ты, — ответил я, улыбнувшись. — Называй меня, как хочешь.
Когда я положил ему руку на плечо, он вздрогнул.
— Римляне произносят это имя как Турн, — сказал он. — Я тоже буду так к тебе обращаться. Я больше не стану ни о чем расспрашивать, но обещаю сделать для вас с женой все, что смогу. Прости за любопытство, оно обычно для стариков, и я благодарю тебя за то, что ты прикоснулся ко мне, простому человеку.
Он выпрямился и легкой поступью пошел вперед, чтобы показать отведенные нам помещения. Я попросил его говорить по-латински, на языке Рима, ибо мне хотелось выучить этот язык. Управляющий называл каждый предмет сначала на латыни, а потом по-этрусски. Через несколько дней такого вот обучения языку римлян я с удивлением заметил, что мой этрусский становится все лучше. Арсиноя старательно училась вместе со мной, желая разговаривать с Терцием Валерием на его родном языке, и я даже стал опасаться худшего. Из-за нее мне пришлось повторять название каждой вещи по-гречески, и старый управляющий стал говорить на языке эллинов, чем очень гордился.
3
Приступ болезни у Терция Валерия не повторился, хотя его родственники очень надеялись на это. Его считали человеком странным, у которого не все дома. Уже в детские годы рядом с двумя своими талантливыми братьями он выглядел как белая ворона, и его называли просто Терций — третий сын. В сенате его прозвали Брут, что значит тупой, и все в Риме очень удивлялись, как это такому человеку удалось стать богачом и владельцем огромных земельных угодий.
Мы с Арсиноей стали заботиться о нем, и он быстро поправился и не скрывал своей благодарности. Терций Валерий больше не принимал Арсиною за свою жену. Он хорошо помнил о происшедшем и верил, что дух его жены на какое-то время вселился в тело Арсинои, чтобы позаботиться о нем.
Когда Терций Валерий встал на ноги, я нанял опытного человека заняться его лицом; вскоре от онемения не осталось и следа, хотя изо рта по-прежнему беспрерывно сочилась слюна. Арсиноя носила с собой большое полотенце и вытирала ему подбородок, как заботливая дочь. Она также занялась хозяйством и с удовольствием распоряжалась рабами и прислугой. Старик стал лучше питаться, в доме ежедневно убирали, с пенатов стирали пыль, посуду содержали в чистоте. А я и не подозревал, что Арсиноя может проявлять интерес к домашним делам, и без обиняков высказал ей свое удивление.
Она ответила:
— Ах, Турмс, ты так мало меня знаешь. Разве я не твердила тебе постоянно, что моя женская натура хочет одного; уверенности в завтрашнем дне? А ведь для этого нужны крыша над головой и несколько человек прислуги, чтобы командовать ими. Теперь я получила все это от больного благородного старика, и мне ничего больше не надо.
Но меня это не радовало, потому что, хотя она и лежала рядом со мной каждую ночь, отвечая на мои ласки, мне постоянно казалось, что думала она о чем-то другом. Вообще-то мне следовало быть довольным, ибо она успокоилась и стала все чаще улыбаться, но я не переставал жаловаться на жизнь, и через несколько дней Арсиноя сказала:
— Ах, Турмс, почему у тебя все время такая кислая физиономия? Разве я перестала любить тебя и ты не получаешь всего, чего хочешь? Прости, что я немного холодна, но как же мне быть, если твой фанатизм доставил мне столько мучений? Я до сих пор не могу вспомнить без дрожи о жизни в сиканских лесах. Воспылав к тебе страстью, я обрекла себя на скитания, и вот наконец я чувствую себя в безопасности. Безопасность — вот о чем всегда мечтают женщины, так пусть же и дальше все останется так, как есть.
Что же до событий в городе, то, как я уже упоминал, сенат, на заседании которого Терций Валерий так переволновался, что у него лопнул сосуд в голове, отдал своего бывшего героя Гнея Марция под суд. Как известно, после захвата вольского города Кориолы он получил прозвище Кориолан и право принимать участие в торжествах, стоя рядом с консулом. А теперь его обвиняли в пренебрежительном отношении к плебеям и в тайном стремлении захватить единоличную власть в Риме. Это правда, что он ненавидел плебеев, да и как могло быть иначе, если однажды, вернувшись из далекого паломничества, он увидел вместо своего дома пепелище;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71