— Но ведь на прошлой неделе вы просили три фунта! — запротестовала я.
— Да, мадам, но сейчас мне кажется, что пять меня больше устроят. — Он перевел взгляд на бриллианты, а потом красноречиво посмотрел на мама. — Спасибо, мадам, — и, поклонившись, вышел из комнаты.
— Вот каналья! Он и в аду не пропадет! — воскликнула мама.
— Это просто невыносимо! Мы не должны давать ему больше ни пенса!
— Тогда нам придется рассказать Уэйлинам всю правду.
— Мы, пожалуй, сможем выкроить еще пять фунтов в квартал, но, если он потребует сверх этого хоть один пенс, мы должны его выгнать, мама. И пусть он рассказывает о нас что угодно, никто не станет его слушать. Все знают, что мы люди честные.
— Но не все в городе уверены, что Барри был честным человеком. Ходили разные слухи о той досадной ошибке у него в банковских бумагах в Индии. Как неприятно, что завтра надо идти с визитом в Парэм, — сказала мама тоскливо, помешивая чай. — У меня прямо сердце уходит в пятки от страха, когда подумаю об этом.
— Мы должны пойти утром, потому что после обеда ко мне приезжает Борсини.
— О Боже! Одна неприятность за другой. Сначала я узнаю, что у нас в семье был вор, а теперь еще этот визит! Хотя бы самого лорда не было дома, когда мы придем. С меня и одной его мамаши достаточно. А уж если я столкнусь лицом к лицу с лордом, да еще с крадеными бриллиантами в кармане, я тут же во всем признаюсь и попаду в тюрьму.
— Нет, скорее ты будешь болтаться на виселице.
— Ну и шуточки у тебя, Зоуи! — она стала старательно накладывать тени. — Нельзя плохо говорить о мертвых, но, по-моему, Барри поступил со мной непорядочно. Я ведь всегда была добра к нему и приютила его у себя, а он принес черный позор в наш дом. Разве я не права, Зоуи? — Когда мама расстроена, она часто употребляет ирландские выражения, к которым привыкла с детства. — Барри всю жизнь нас обманывал, и теперь я имею право осуждать его. Я всегда считала его двуличным и не очень бы удивилась, узнав, что это он залез в кассу, тогда, в Индии.
— Но это же не правда. Они ведь поймали негодяя, который это сделал. Дядя Барри ушел в отставку с чистой характеристикой и получил полную пенсию.
— Может быть, может быть… Но ты помнишь, как он внимательно следил за почтой. Он всегда ждал, когда ее приносили, хватал свои письма и прятал их в карман, чтобы никто их не видел. Не иначе, как это были инструкции дружков из его банды.
— А я всегда думала, что это письма от Зуринды. После его писем в прихожей всегда сильно пахло мускусом. У него была какая-то тайна. Но богатства он так и не нажил и даже на гроб себе не скопил.
Глава 3
Теперь, когда Стептоу знал нашу тайну, единственным человеком в доме, который хоть как-то мог его приструнить, была Бродаган. Но он задирал нос и пытался командовать даже ею, поэтому она пришла к нам в гостиную жаловаться. Мы рассказали ей, что собираемся делать с ожерельем и попросили немного потерпеть. Она была нам очень предана и не выдала бы нас, даже если бы мы убили самого епископа.
— Даю вам слово, как только мы уладим это дело, он будет уволен, — пообещала мама.
— Горе мне с вами! — воскликнула Бродаган, свирепо сверкнув своими черными глазами. — Пригрели гадюку у себя на груди! А еще как напялит свой черный костюм и ходит с таким видом, что и слова ему не скажи! А сам-то и есть настоящий жулик, выколачивает деньги из вдовы. Требует, чтобы ему принесли ваше хорошее вино. Да я скорее дам выколоть себе глаза, чем разрешу ему пить красное вино мистера Баррона.
— Но мистеру Баррону оно все равно уже больше не понадобится, — сказала мама.
— Значит, этот старый горшок будет лакать дорогие вина, а все остальные там, внизу, обойдутся и дешевым пивом? — спросила Бродаган, глядя на мама испепеляющим взглядом.
— Мне кажется, Бродаган не отказалась бы от бутылочки красного бордо, мама, — вмешалась я, потому что мама никак не могла взять в толк, к чему она клонит.
— Вам не нужно спрашивать разрешения, дорогая Бродаган, — сказала мама и была награждена царственной улыбкой.
— Естественно, вы можете распоряжаться вином по своему усмотрению, — добавила я.
Добившись своего, Бродаган смиренно произнесла:
— Я никогда и капли не трону, миледи! — и продолжала:
— Это чучело задирает нос с самого первого дня, как появился здесь, потому что у нас нет всяких там графских титулов. «Его светлость лорд делали это так, ее светлость миледи делали это так», как будто заповеди из Библии читает. А почему он ушел из Парэма и стал служить у Пакенхемов? Вот что я хотела бы знать. А через год или два перескочил к нам. Какая нечистая сила вас тогда попутала, когда вы взяли на службу этого кузнечика, миледи?
— Ты права, Бродаган, — согласилась мама, — но ты ведь помнишь, вид у него был вполне приличный, и к тому же он когда-то работал в Парэме.
— А теперь он не хочет оторвать свой толстый зад от стула и только и знает, что хлещет вино. И вы называете это работой!
У меня вот зуб болит так, будто черти там смолу варят, и все равно я должна и белье сложить, и тесто замесить, и свой передник накрахмалить и погладить, прежде, чем моя бедная голова увидит подушку.
— Разве Мэри не могла бы…
— От вашей Мэри О'Рорк проку, что от дырявой кастрюли, хоть она и моя племянница.
С этими словами Бродаган удалилась из комнаты. Бродаган всегда оставляла за собой последнее слово.
На следующее утро за завтраком мы с мама обсуждали план нашей операции в Парэме. Так как мне предстояло отвлекать внимание леди Уэйлин разговорами и рассказывать ей о нашем Обществе любителей книги, я предложила, чтобы мама в это время незаметно положила бриллианты в какое-нибудь укромное место. Мама побледнела и заявила, что ни за что не сможет этого сделать. Она обязательно их уронит, и леди Уэйлин подумает, что она их только что украла. Она согласна была отвлечь леди Уэйлин на несколько минут, заговорить о розах, например. А я должна спрятать бриллианты.
Наконец, мы велели запрячь экипаж и ровно в десять тридцать отправились в Парэм. Наши владения граничат друг с другом и, через парк, до их дома всего четверть часа ходьбы. Но мы ехали в экипаже с визитом в графский дом и поэтому сделали крюк, проехав целые две мили в объезд по дороге. Въезжая в кованые железные ворота мимо двух злобно оскалившихся грифонов, мы почувствовали, что уверенность нас покидает. И чем ближе мы подъезжали к дому, тем величественнее он нам казался. Парэм строился в те времена, когда дома были похожи на крепости. По обе стороны фасада возвышаются высокие башни, соединенные амбразурами вдоль всей линии крыши. Хотя дом и обновлялся за свою долгую жизнь не раз, но его фасад все еще выглядит очень мрачно.
— Нам надо было захватить с собой пушки, — сказала мама.
Нас встретил не орудийный залп, а дворецкий, у которого был такой вид, что наш Стептоу рядом с ним выглядел бы дружелюбным щеночком. Никогда в жизни я не видела такие высоко поднятые брови и не слышала, чтобы слуга разговаривал таким надменным тоном.
— Вы желаете поговорить с ее светлостью? — удивленно воскликнул он, как будто мы сказали, что хотим ее застрелить.
— Если она не слишком занята и сможет нас принять, — пролепетала мама извиняющимся тоном.
Мне не хотелось показывать, что нас напугал вид какого-то дворецкого.
— Мы всего на несколько минут, — решительно сказала я и, слегка оттолкнув его локтем, вошла. Мама поспешно проскользнула следом за мной.
Мы уже бывали в помпезной приемной зале, когда приходили сюда во время выборов. Здесь было много мрамора, экзотические резные панели, картины и греческие бюсты. Но нас больше интересовала голубая гостиная, где восседала ее светлость, перелистывая какой-то журнал. У ее ног лежал курносый мопс.
Дворецкий спровадил нас в небольшую прихожую, где обычно принимал рассыльных из магазинов и мелких торговцев, и сказал, что пойдет узнать, дома ли ее светлость.
— Посмотрите в голубой гостиной, — посоветовала я.
Целых десять минут мама и я ждали его возвращения. Мы подумали, не спрятать ли бриллианты прямо здесь, но решили, что это опасно.
— Они могут заподозрить, что это сделали мы, — прошептала мама. — Лучше всего оставить их в какой-нибудь комнате, где бывала леди Маргарет.
— Если она откажется нас принять, я суну их за этот диванчик прежде, чем с него поднимусь.
Наконец, пришел дворецкий и объявил:
— Ее светлость может уделить вам несколько минут.
Мы встали и прошли в голубую гостиную. Это была не комната, а настоящая выставка мебели. Все здесь выглядело роскошно: персидские ковры, парчовые занавеси, масса резной мебели из красного дерева и несметное количество безделушек.
Леди Уэйлин сидела, небрежно откинувшись на полосатом канапе. Она подняла голову, перестала гладить своего уродливого рыжего мопса и произнесла ворчливо:
— Так это вы Барроны? (Всю жизнь Уэйлины были нашими ближайшими соседями).
Мы с мама подтвердили, что это действительно мы, и переступили порог святилища.
Давно известно, что хозяева похожи на своих домашних животных, и леди Уэйлин была тому подтверждением: плоское лицо с широко расставленными глазами, курносый нос и морщинистый лоб. Нездоровый желтоватый цвет лица и расплывшаяся фигура говорили о том, что она ведет малоподвижный образ жизни. На ней было безукоризненно сшитое платье из люстрина цвета спелой ржи.
Она переложила мопса с колен на диван рядом с собой и указала нам на два стула с высокими спинками. Мы сели. «Тут ничего не спрячешь», — подумала я.
— Чем я могу быть вам полезной? — спросила леди Уэйлин тоном важной гранд-дамы.
Мама была совершенно подавлена ее холодным приемом. Но я постаралась взять себя в руки и снискать ее расположение.
— Мы собираемся организовать Общество любителей книги, леди Уэйлин, и подумали, что, может быть, вы этим заинтересуетесь.
— Кто это «мы»? Вы и ваша мама?
— Я и еще несколько дам из Альдершота.
— А, Альдершот, — произнесла она таким тоном, как будто это была колония прокаженных. — И что это за Общество любителей книги, скажите на милость?
Я подавила в себе желание спросить ее, знает ли она, что такое книга, и терпеливо объяснила, в чем заключается план миссис Чотон. Вы делаете взнос для покупки книги, потом читаете ее по очереди и, наконец, обсуждаете.
Когда я закончила, она наклонила голову набок и произнесла:
— Чепуха! Вы только будете мешать работать нашей библиотеке. Если у вас и ваших друзей, мисс Баррон, есть лишнее время и деньги, вам лучше потратить их на благотворительность. Девушкам вредно читать романы. У них в голове заводятся всякие вредные мысли.
— Это как раз то место, где им и положено водиться, мадам, — тут я почувствовала, как мама больно ударила меня по ноге.
— Если бы вы с пользой проводили время, вы бы в вашем возрасте не были незамужней девицей, и у вас нашлись бы дела поважнее, чем чтение книг.
Итак, я получила не только прямой отказ, но еще и оскорбление. Я вопросительно посмотрела на мама. Теперь была ее очередь. Конечно, трудно было сразу ни с того ни с сего начать разговор о розах, а это была единственная тема, на которую она могла бы поговорить с леди Уэйлин. Чтобы дать ей возможность выбрать подходящий момент, я продолжила:
— Что вы имели в виду, когда сказали о благотворительности, мадам?
— Помощь бедным, конечно. Это и есть благотворительность — помощь тем, к кому судьба менее благосклонна.
Мне надоело слушать ее нудные рассуждения, но нужно было выиграть время. Я судорожно осматривала комнату, стараясь найти вазу или какой-нибудь сосуд для нашего трофея.
— Я слышала, лорд Уэйлин помогает школе для сирот.
— Да, Уэйлин сейчас дома, и вам об этом хорошо известно, сударыня.
Она говорила со мной таким тоном, как будто я, безнадежная старая дева, специально прибежала поохотиться за ее сыночком. Обидно было выслушивать такие намеки, но я не могла позволить ответить ей так же ядовито. Наконец, мой взгляд остановился на небольшой сине-белой китайской вазе на столе возле двери. У нас дома есть очень похожая ваза в голубой комнате для гостей. Леди Уэйлин, конечно, не потрудится встать и проводить нас к выходу. Может быть, она ничего не заметит, хотя я и буду в поле ее зрения. Хватит ли мне храбрости рискнуть?
— Да, я конечно, слышала, что лорд дома, — сказала я.
— Уэйлину вряд ли будет интересно ваше книжное общество.
— Мы и не собираемся его приглашать, мадам.
Она говорила ужасно неприятным резким тоном, и мне хотелось поскорее уйти. Нужно, все-таки, попробовать китайскую вазу.
— В таком случае, я скажу своим приятельницам, что вас это не заинтересовало.
Я взяла свою сумочку и перчатки. Мама последовала моему примеру, но вид у нее был растерянный. Мопс открыл пасть и отрывисто тявкнул. Леди Уэйлин стала гладить его и разговаривать, как с маленьким ребенком.
— Наш Буббочка хочет погулять в садик?
Славная собачка!
Потом она повернулась ко мне и произнесла совсем другим, холодным тоном:
— Можете сказать Ситону, когда будете выходить из дома, чтобы он пришел за Бубби.
Я с трудом удержала себя, чтобы не сказать ей спасибо за то, что она осчастливила меня таким почетным поручением. Жаль, что я не посоветовала ей самой позвать Си-тона. Я поднялась со стула, холодно кивнула и спросила:
— Мама, вы готовы? Пойдемте. Мы и так уже отняли у леди Уэйлин слишком много ее драгоценного времени.
Я многозначительно посмотрела на Бубби. Мама была только рада поскорее уйти.
— Прощайте, леди Уэйлин.
Леди Уэйлин только молча кивнула головой и даже не удостоила нас ответом. Мы должны были пройти довольно большое расстояние до двери, а она тем временем снова стала разговаривать со своим мопсом. Я показала глазами на китайскую вазу и прошептала:
— Я опущу ожерелье туда. А вы отстаньте на шаг и прикройте меня, чтобы она не видела.
Опустив руку в карман, я нащупала бриллианты. Мне оставалось сделать только один шаг вправо и бросить ожерелье в вазу. Мама старалась меня закрыть, как могла. Моя сжатая в кулак рука была уже над вазой, но в это самое мгновение мама что-то странно прошипела мне в самое ухо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23