Мое занятие прервал шум приближающегося экипажа. Я подумала, что это Уэйлин, и сердце мое учащенно забилось, но, взглянув на дорогу, я увидела небольшой щеголеватый кабриолет, запряженный одной лошадью. Миссис Чотон ездит в похожем, но у нее он черный. Этот был гораздо шикарнее: темно-зеленого цвета, и в него была запряжена красивая гнедая. Когда кабриолет подъехал поближе, я увидела, что в нем сидит джентльмен. На нем была касторовая шляпа с изящно загнутыми полями и синий пиджак. Кузен Эндрю!
Я поспешила ему навстречу и увидела, что это граф Борсини. Обычно он ездил в наемном экипаже, а в плохую погоду мы посылали за ним карету. Я страшно разозлилась. Если он приехал уговаривать меня продолжать наши уроки, я дам ему понять, что комедия окончена.
Он остановил экипаж и приподнял шляпу;
— Buongiorno signorina Баррон! Ну как? Вам нравится? — спросил он, дружелюбно улыбаясь. — Какое удовольствие снова взять в руки вожжи. Я соскучился по лошадям. На вилле Борсини я ездил на упряжке папа.
Я всегда находила его привлекательным. Он и вправду довольно красив, а его обаяние и иностранные фразы, которыми он любит щеголять, делают его особенно эффектным. Каштановые волосы, голубые глаза, правильные черты лица, хорошее телосложение, хотя, пожалуй, он немного чересчур худощав.
— Видно, дела у вас идут неплохо, Борсини, — сказала я, оглядывая экипаж. — Очень хорош!
— В прошлом году папа неплохо заработал на вине. Мы даже продали несколько ящиков Ватикану — это большая честь. Папа прислал мне небольшой бонус. Я приехал пригласить вас прокатиться.
Раньше я, случалось, ездила погулять с Борсини, до всегда в сопровождении дяди. И эти поездки так или иначе были связаны с искусством. Мы бывали на выставках, иногда он водил меня в студии других художников. Один раз он поехал со мной в магазин купить принадлежности для рисования, потому что ему не нравились мои кисти, но мы еще ни разу не ездили кататься одни и просто ради удовольствия. Конечно, у него тогда не было своего экипажа, поэтому он не мог пригласить меня.
— Я сейчас занята.
Он увидел мой альбом на траве и поднял его.
— Хорошо! Я рад, что вы отказались только от Борсини, но не от живописи.
Это был единственный упрек, который я от него услышала, но, глядя в его печальные глаза, я чувствовала себя преступницей. Он посмотрел на мой «смерч» и покачал головой.
— Вы еще не совсем овладели этим приемом. Надо вот так. Prego?
Он взял у меня карандаш, сделал несколько ловких дугообразных штрихов, и вскоре из бесформенного завихрения проступила фигура садовника, видно было, что тот двигается.
Пусть Уэйлин говорит что угодно, но Борсини все-таки хороший художник. Подумаешь, принц не заказывал ему портрет! Ну и что из этого? Может, ему действительно нужны деньги? Разве это не достаточная причина, чтобы продолжать наши занятия? Не исключено, что мысли мои приняли такой оборот из-за кузена Эндрю. Я часто думала о том, как он, бедняга, должен барахтаться в потоке жизни, пока кто-то не протянет ему руку помощи.
Борсини отдал мне альбом и улыбнулся.
— Думаю, еще несколько уроков вам не помешают, signorina. А если речь идет о деньгах, Бог с ними, — и он презрительно махнул рукой. — Я вам уже говорил, что получил несколько сотен фунтов. Я был бы счастлив продолжить наши занятия бесплатно. Непростительно бросать их, когда вы начали делать такие успехи.
— Я подумаю об этом, Борсини.
— Надеюсь, я вас ничем не обидел?
— Разумеется, нет.
— Grazie, — сказал он, отвешивая грациозный поклон. Если бы так поклонился англичанин, это бы выглядело нелепо, потому что Борсини прижал руку к сердцу, как будто боялся, что оно вырвется из груди, но у него это получилось очень мило.
— Как подвигаются дела в нашей, простите, в вашей студии? — спросил он с грустью. Это он предложил оборудовать для меня студию. И, по-моему, он ждал, когда она будет готова, с таким же нетерпением, как и я.
— Сейчас там работают маляры, и я как раз собираюсь пойти посмотреть. Белая краска, которую они принесли, очень режет глаза. Я не хочу чисто белый цвет. Мне кажется, нужно добавить немного желтого или красного, addoici — как вы говорите. Это ее немного смягчит. Может, вы пойдете со мной и посмотрите?
— Delizioso! Я только поставлю кабриолет в конюшню.
Я попросила садовника заняться экипажем, и мы направились к дому. Стептоу на месте не было. Он снова потихоньку возвращался к своим старым привычкам, но дни его в нашем доме были уже сочтены. Нас встретила Бродаган, которая давно уже украдкой поглядывала на Борсини из окна. Она явно к нему неравнодушна. Он кокетничает с ней и даже старается говорить с ирландским акцентом, чтобы ей угодить.
— Бродаган, радость души моей, — произнес он, отдавая ей шляпу. — Вы обо мне скучали?
— Когда это у меня было время скучать о ком-то? — проворчала она сердито. — Мне приходится и отворять дверь, и стряпать, и чистить, и мыть, и заниматься студией для миледи. У меня нет времени скучать даже о самой себе.
— О, как бы мы все скучали о вас, если бы вы нас покинули, дорогая вы наша Бродаган! — воскликнул Борсини, смеясь.
— Я принесу вам чашечку чая, — она улыбнулась жеманно, отвесила ему неуклюжий реверанс и, счастливая, ушла заниматься своими делами, держа в руках его шляпу, как будто это была драгоценная королевская корона.
Борсини посмотрел ей вслед.
— Не знаю, что будет с нашими уроками, signorina, но вы должны позволить мне нарисовать Бродаган. Мы совершим преступление перед потомками, если не запечатлеем пирамиду, которую она сооружает на своей голове. Я ее просто обожаю.
— Она тоже в вас души не чает.
— Сейчас она принесет такой крепкий чай, что его ложкой не помешаешь. Так они понимают гостеприимство в Ирландии.
— Ив Гернфильде тоже. Студия на третьем этаже. Лезть придется довольно высоко, — сказала я, поднимаясь вместе с ним по лестнице.
На лестничной площадке он огляделся. Раньше он никогда не был у нас наверху, но мне не понравилось его любопытство. Увидев, что я недовольна, он поспешил объяснить:
— Мне просто хотелось угадать, где ваша комната, мисс Баррон.
Обычно, после нескольких минут разговора, он перестает называть меня «signorina» и переходит на «мисс Баррон».
— Она не здесь, — ответила я, продолжая подниматься по узенькой лестнице, ведущей в мансарду. Нас встретил сильный запах краски, и ослепительно белая стена, похожая на сугроб.
Борсини вскрикнул и закрыл глаза руками.
— Слепит! Слепит! Я сейчас ослепну! Fermata! Немедленно остановите этот вандализм!
Маляры смотрели на него, как на сумасшедшего. Он бросился к ним и вырвал кисти.
— В вашей студии будет стоять зима двенадцать месяцев в году. Это настоящее издевательство над человеческой личностью. Желтый. Принесите мне золотисто-желтый пигмент, яркий, как солнце, и я, Борсини, создам цвет, который согреет вашу студию.
Мне казалось, что в студии уже потеплело. Я решила, что буду пока брать уроки у графа Борсини.
Глава 16
Борсини лично занялся приготовлением красок. Рабочие принесли несколько разных цветов. Он велел открыть банку красной краски и золотисто-желтой, как летнее солнце, смешал небольшое количество каждой из них с белой, чтобы получить нужный оттенок. Он, разумеется, снял пиджак, чтобы его не запачкать. Вскоре пришла Мэри, наша горничная, и сказала, что чай готов, но Борсини, охваченный муками творчества, не обратил на нее внимания.
— Мы скоро спустимся, Мэри, — сказала я. — Или, может быть, вы хотите поскорее выпить чаю, Борсини?
— Потом, per cortesia.
Мэри ушла, а Борсини продолжал усердно трудиться. Он добавил еще две-три капли красного к белой краске, размешал ее и сделал мазок на стене.
— Ессо! Вот оттенок, который мне нужен. Первый бледно-шафрановый луч восходящего солнца над Большим каналом.
Оттенок был очень приятный, почти белый, но чуть розоватый и не такой резкий, как раньше. Я его одобрила и предложила пойти вниз пить чай.
— Минутку. Я хочу представить себе, как будет выглядеть здесь signorina Barren за мольбертом, — и Борсини еще раз оглядел комнату. На глазах у него стояли слезы умиления. Мне даже показалось, что губы у него чуть дрожали, но я не очень в этом уверена.
— Вообразите и графа Борсини рядом с ней, — сказала я. — Вы правы, мне действительно еще нужны ваши уроки.
Он просиял от счастья.
— Ax, signorina! Вы слишком добры! В волнении он схватил мои руки и расцеловал бы меня, если бы маляры не бросали на него косые взгляды.
Я попыталась освободить руки и в этот момент услышала резкий голос Бродаган.
— Это вы так присматриваете за малярами! Хорошо, что я вовремя пришла, потому что за вами тоже надо присматривать, моя дорогая!
Тон Бродаган говорил о том, что она далеко не в восторге от того, что я отбиваю у нее поклонника. Я повернула голову и к ужасу своему видела, что она привела с собой лорда Уэйлина.
— Его сиятельство хочет поговорить с вами. И, если вы сейчас не спуститесь, чай будет холодным, как лед.
— Мисс Баррон, — произнес Уэйлин, сдержанно кланяясь. Его взгляд остановился на Борсини. Лорд молча неодобрительно смотрел на его испачканные краской руки, высокую фигуру без пиджака и улыбающееся лицо.
— Позвольте представить вам графа Борсини, моего учителя, — сказала я. — Граф Борсини, это мой сосед лорд Уэйлин.
Борсини отвесил изысканный поклон и подал руку, потому что Уэйлин протянул свою.
— Scusi, — произнес Борсини, заметив краску на своей руке. Мои руки тоже были измазаны.
— Нам нужен скипидар, — пробормотала я и улизнула. Нужно было принести чистую тряпку. Бродаган помогла Борсини надеть пиджак.
— Решили немного сменить декорации, мисс Баррон? — спросил Уэйлин, глядя, как мы оттираем краску с рук.
— Здесь будет моя студия. Граф Борсини любезно помог мне выбрать нужный оттенок.
— Когда занимаешься таким ответственным делом, разумеется, нужна помощь, — произнес Уэйлин, насмешливо глядя на меня.
— Да, я очень рада, что попросила совета, потому что маляры принесли мерзкую белую краску. В таком деле нужен глаз художника.
Мы все спустились вниз пить чай. Я была рада, что Борсини умерил свою страсть к итальянским штучкам. Он не расцвечивал свою речь итальянскими фразами, как обычно, и не называл Уэйлина «signer». Я и раньше замечала, что это слово он употреблял только в дамском обществе. Беседуя с дядей Барри, например, он говорил по-английски, с легким акцентом.
Конечно, мне не терпелось узнать, какие новости Уэйлин, наконец, привез из Лондона, и что он расскажет о мистере Джоунзе, но этот разговор откладывался до ухода Борсини. Между тем, тот никак не отставал от Уэйлина. По-моему, он почувствовал в нем потенциального клиента и усиленно старался понравиться. Он рассуждал о средневековой архитектуре Парэма и вдавался в мельчайшие подробности его истории. Странно, но Уэйлин был так поглощен разговором с художником, что почти не замечал моего присутствия и лишь из вежливости иногда смотрел в мою сторону.
— Вы, как настоящий художник, возможно, заинтересуетесь работами Ван Дейка у нас в Парэме, граф, — сказал он. — Ван Дейк написал портреты нескольких моих родственников в прошлом веке.
Борсини открыл было рот, чтобы исправить эту неверную дату. Конечно, он прекрасно знал, что Ван Дейк писал в семнадцатом веке, но из вежливости не стал подчеркивать, что Уэйлин — невежда.
— Я буду очень рад, милорд. А у вас есть какие-нибудь итальянские полотна? Они непременно меня заинтересуют. У моего папа есть несколько замечательных полотен кисти Тициана. На вилле Борсини есть фреска, приписываемая Рафаэлю.
На лице Уэйлина появилась хитрая кошачья улыбка. Ему было приятно доказывать, что Борсини лжет.
— Я представлю вам несколько картин эпохи Ренессанса, и вы не пожалеете, что к нам приехали. А вилла вашего отца, граф, интересно, где она точно находится?
— В Таскании, — ответил Борсини. — У нас обширные виноградники в Таскании.
Он ни словом не обмолвился о дворце в Венеции. Я была уверена, что вилла в Таскании того же происхождения, что и венецианский дворец. Меня и раньше удивляло, что в таком сыром месте вообще могли быть виноградники.
— Я что-то не припомню вино с названием Борсини, — сказал Уэйлин с самым невинным видом.
— Англичане предпочитают бордо или херес, — Борсини вежливо улыбнулся. — Мой папа прислал мне несколько ящиков своего отличного кьянти, не хотите ли попробовать, лорд Уэйлин?
— Не откажусь. Вы сейчас очень заняты, граф? Не могли бы вы выполнить для меня небольшой заказ?
Борсини был в восторге.
— Я всегда готов найти время для таких заказчиков, как вы, милорд. Что вы хотите заказать, свой портрет, или кого-нибудь из членов семьи?
— По правде говоря, я хочу, чтобы вы нарисовали мопса моей мама, — сказал Уэйлин. — У нее скоро будет день рождения, и мне нужен для нее подарок.
— Граф Борсини не рисует собак! — сердито вмешалась я.
Борсини натянуто улыбнулся.
— Лорд Уэйлин желает увидеть мою работу прежде, чем заказывать свой портрет. Я прав, милорд? — Уэйлин не отрицал этого. — Мне кажется, нет необходимости попусту тратить время и рисовать собаку. Лучше приходите в мою студию в Альдершоте.
— Почему вы устроили свою мастерскую в Альдершоте? Ведь ваши высокопоставленные связи могли бы обеспечить достаточно заказчиков в Лондоне, — по тону Уэйлина чувствовалось, что он хочет обвинить Борсини в незаконном присвоении графского титула.
— Заказчики, которых я предпочитаю в настоящий момент — деревья, милорд. Их в здешних живописных местах в изобилии.
— Полно, ведь деревья не заказывают портретов.
— Когда мне нужны деньги, я могу потрясти свое фамильное дерево, — ответил Борсини, мужественно сохраняя на лице вежливую улыбку во время этого бестактного допроса. — У меня нет недостатка в покупателях, которые интересуются моими пейзажами.
— Я зайду к вам в студию завтра, — сказал Уэйлин.
— Это меня вполне устроит. Я буду свободен между двумя и пятью часами.
— Ну, скажем, в четыре тридцать. Я посмотрела на Борсини, в надежде, что он уже добился, чего хотел, и теперь, наконец, уйдет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23