Да-а, сложный это человек — полковник. К такому начальнику и не поймешь, как надо относиться: то ли обожать, то ли бояться… А может, просто — уважать?..
Прошло тринадцать дней, дежурства там, знакомство с инструкциями… Как-то Салимджан-ака вызвал меня к себе.
— Ну Хашимджан, пора, я думаю, и за серьезные дела приниматься. Как вы считаете?
— Пора, я считаю.
— Прочитайте вот это заявление трудяшихся и принимайте соответствующие меры.
— Слушаюсь, товарищ полковник.
Я взял заявление, отправился к себе в кабинет. Началось! Вот теперь попляшут всякие жулики, расхитители народного добра! Берегитесь, мошенники: сержант Хашимджан Кузыев приступает к исполнению своих служебных обязанностей!
Разнесчастный директор
Все-таки нешуточное это дело — первое задание. С одной стороны — радость распирает грудь, так и тянет пуститься в пляс; а с другой — жутко делается, как представлю, что вдруг не справлюсь с ответственным заданием. Сижу, перечитываю заявление.
«Начальнику Каттасайского Районного Отделения Милиции тов. У С М А Н О В У А. У.
От группы трудящихся, постоянно питающихся в кафе «Одно удовольствие»

ЗАЯВЛЕНИЕ
Мы, студенты зубопротезного техникума, рабочие артели «Алюминиевые ложки и кастрюли», работники поликлиники № 43 и аптеки № 34, а также жители близлежащих улиц, постоянно питаемся в кафе № 12, которое носит название «Одно удовольствие». Мы с полным основанием могли бы изменить это название на другое, например, на такое: «Одно огорчение», потому что побывавший здесь человек получает не удовольствие от вкусных блюд, хорошего обслуживания, а одни огорчения, а также несварение желудка, ибо обслуживающий персонал кафе груб, нахален, нечист на руку в прямом и переносном смысле. О качестве пищи лучше и не говорить: недожарено, пересолено или переварено и недосолено, лагман здесь — комок теста, плов — каша, сваренная на одной воде, суп — просто жидкая водица. О том, что мяса в блюдах и под микроскопом не сыщешь, мы уж молчим. В начале этого месяца мы обращались с заявлением в городскую торговую инспекцию, после чего была произведена проверка, которая обнаружила, что 25—30 процентов продуктов, обязанных идти в котел, прямиком плывут в кошелки работников кафе. Вот теперь уж дадут жуликам по рукам, — обрадовались было мы, но не тут-то было! Виновникам вынесли по выговору и все. Если нанизать тысячу таких выговоров на нитку, как жемчуг, и повесить на шею этим типам — они и не пикнут, будут продолжать свое дело. Потому что им все равно: что выговор, что благодарность — им дай только воровать.
Мы, нижеподписавшиеся, обращаемся к Вам, товарищ начальник, с просьбой помочь, наконец, навести порядок в кафе № 12.
Камбаров, Касымов, Кадыров и другие».
Это заявление я взял с собой в общежитие и столько раз перечитал, что, поверите ли, выучил наизусть. Выучить-то выучил, но с какого конца подступиться к делу?.. В конце концов решил просто пойти в это самое кафе пообедать, посмотреть, правда ли так плохо готовят. Если плохо, сниму с каждого блюда контрольные пробы и доставлю в Главную городскую лабораторию для анализа.
Кафе находилось у площади Победы, на первом этаже высотного дома. Народу полно, точно у билетных касс вокзала. Для начала проверил витрины с имеющимися в меню блюдами. Все на месте. На ценниках написано: котлеты — 42 коп., лагман — 38 коп., плов — 63 коп. Ничего не скажешь — все выставлено умело, привлекательно, хоть и сыт, сразу набегают слюнки.
Прошел в буфет. Здесь орудовал квадратный парень с красным, как свекла, лицом. Со лба, с двойного загривка струйками сбегает пот, на голове торчит сломавшийся пополам белый колпак. Руки парня порхают, как птицы: одному наливают стакан вина, другому подают пирожки с рисом, третьему отвешивают конфет… И ни к чему не придерешься: продавец и покупатели взаимно вежливы.
Решил посмотреть, как работает касса. За аппаратом сидела девчонка лет семнадцати — восемнадцати, такая худущая, такая хрупкая, точно ее не кормили с тех пор, как поступила работать в это кафе. Но ее нежные пальчики работали с такой неописуемой ловкостью, что я загляделся.
— Вам чего? — прощебетала кассирша, когда дошла моя очередь.
— Порцию лагмана.
— Хлеб берете?
— Нет.
— Тридцать восемь копеек. — Девушка протянула мне чек.
Я подал ей две монетки по двадцать копеек. Махнул рукой:
— Сдачи не надо.
Девушка положила передо мной две копейки.
— Берите свои деньги. Пригодятся.
Получив лагман, я сел в сторонке, приготовился есть. Не успел поднести первую ложку ко рту, как к моему столу подошел представительный мужчина. В одной руке он нес тарелку с котлетами, в другой — с шавлей.
— Свободно?
— Пожалуйста.
Человек сел напротив меня. Кого-то он очень напоминал мне. Кого же это? Постой, постой… Длинная лапша лагмана чуть не застряла у меня в горле: это же… это же точная копия Янгока-кары, моего «наставника» на «святом месте», которого я помогал разоблачить. Я еще раз взглянул на своего соседа. Не-ет, у Янгока-кары была длинная окладистая борода, в руках — четки, на голове — чалма с корзину величиной. Правда, я видел его и в другом обличье, когда он был чисто побрит, при галстуке и шляпе. Но ведь столько лет прошло… Нет, нет! Это другой человек. Я ошибся. И вид такой честный-пречестный…
— Тфу! — фыркнул человек, громко ударив ложкой по тарелке. — И это называется еда!
— Признаться, я тоже сижу, не могу съесть свой обед, — поднял я голову. — Не лагман, а помои.
— Просил их дать котлет, а они вроде подсунули мне подмоченные куски хлеба, — продолжал возмущаться сосед.
— А в лагмане нашинкованное мясо заменили баклажанами, — подлил я масла в огонь.
— Воруй, воруй, но знай же меру, жулик! — совсем стал выходить из себя мой сосед.
Так, слово за слово, мы перебрали косточки директору кафе, повару, даже бедную истощенную кассиршу не обошли.
— Вот вы — сотрудник милиции, — продолжал негодовать мой сосед, — скажите мне, почему не принимаются решительные меры против этих воров и хапуг?
— Почему же, мы предпринимаем…
— Нет, никаких мер вы не принимаете, — наступал собеседник. — Получите жалобу, почешете в затылке и положите под сукно. И мимо безобразий проходите, глядя в сторону.
— Нет! — вспылил я и постучал ложкой по тарелке с недоеденным лагманом. — Я и пришел сюда, чтобы прекратить это безобразие!
— Ой, что-то не верится…
— Сейчас поверите. Вот, в кармане у меня жалоба трудящихся лежит.
— Значит, будет дело?
— Будет.
— Тогда пойдемте со мной. Здесь есть тихое местечко, где можно спокойно потолковать.
Я очень обрадовался, что нашелся человек, который поможет мне. И это почти не удивило меня. Ведь я вообще такой, везучий: как возьмусь за что-нибудь, так дело само по себе катится вперед.
За общим залом кафе находилась небольшая комнатка. Мы вошли в нее и мой спутник захлопнул за собой дверь.
— Давайте вначале познакомимся: меня зовут Адылом, фамилия — Аббасов.
— Сержант Хашимджан Кузыев.
— Очень приятно, уважаемый Хашимджан. Я — самый несчастный человек на свете, дорогой, потому что я директор этого кафе.
— А?! — Я невольно вскочил с места.
— Не бойтесь, — мягко положил несчастный директор пухлую руку мне на плечо. — Я не собираюсь мешать вам выполнять свой долг. Наоборот, хочу помочь. Я, братишка, очень одинок, один против целой шайки, целой банды! Мне помощь нужна, помогите мне. Шесть месяцев уже как я здесь директором, и все шесть месяцев я тщетно бьюсь над тем, чтоб еда наша стала вкусной. Но здесь оказались два повара, отъявленные мерзавцы и мошенники: один специалист по национальным блюдам, другой — по европейским. Оба считаются главными. У каждого по пять помощников, считайте, пять верных подручных. Говорят, где собралось десять шайтанов, там нечего делать одному ангелу. Так и я: не могу справиться с ними. Под конец не вытерпел: подговорил людей, питающихся у нас, написать жалобу в Городскую торговую инспекцию. Написали. А что толку? Разве простым выговором уймешь их?.. Товарищ сержант, могу я довериться вам полностью?
— Кому же вам доверять, как не милиции?
— Спасибо, тысячу раз вам спасибо, дорогой. Я хочу вам доложить, что те повара, о которых я говорю, ежедневно уносят отсюда по сто рублей в кармане. Помощники загребают поменьше, по двадцать пять рублей.
— Да ну-у? — не поверил я.
— Истинная правда, могу поклясться. Эти негодяи способны подкупить кого угодно. Боюсь… простите, Хашимджан, все мы люди… боюсь, как бы они и вас…
— Хашимджан Кузыев не из тех, кто продается! — резко перебил я директора, ударив кулаком по столу.
— Нет, я этого не говорил. Просто хочу предупредить, чтобы вас случайно не охмурили.
— Мы еще посмотрим, кто кого охмурит!
— Я вижу, вы — крепкий парень. Даже глаза сверкают ненавистью и отвагой. Молодой вы еще, пламенем горите, пламенем! Так слушайте дальше. После первой неудачи я снова взялся за дело, как говорится, засучив рукава. Попросил трудящихся еще раз написать жалобу. И отправить ее не куда-нибудь, а в милицию, в ОБХСС! Там-то уж, сказал я, не найдешь равнодушных людей, тем паче — взяточников! Дайте-ка мне это заявление…
Я выхватил из кармана заявление трудящихся и протянул несчастному директору. Он развернул листки и принялся читать. А я, глядя на него, думал: «Бедный, бедный Адыл-ака! Конечно, что вы могли сделать один против десяти прохиндеев, которые надуют самого шайтана?! Что ж вы, не могли сразу придти к самому Усманову и все рассказать? Но ничего, и теперь еще не поздно, ведь есть на свете я. Мы им прижмем хвосты!»
Мне захотелось сказать этому бедному, загнанному человеку какие-то теплые слова, подбодрить его, поднять дух.
— Вот этих людей я знаю хорошо, — проговорил Адыл-ака, возвращая мне жалобу. — Камбаров работает зубным врачом. Мастер своего дела, любой зуб, хоть больной, хоть здоровый, может вырвать с первого раза. Кадыров — хирург. Похож на вас: любит справедливость, честен… Ну, а теперь давайте перейдем к делу.
— Я готов.
— Когда вы думаете взять пробы с блюд для анализа?
— Я думал, завтра…
— Нет, это не годится. Пробы надо брать в субботу или воскресенье. Ибо в эти дни у всех контролирующих учреждений выходной. Именно потому в эти дни наши жулики наглеют: воруют в три-четыре раза больше, чем обычно. Как в пословице: тащи все, что можешь, пока сторож спит. Кроме того, товарищ сержант, в другой раз не допускайте такой оплошности.
— Какой оплошности?
— Вы вошли в кафе и прямо направились проверять цены блюд на витрине. Даже я тотчас догадался, с какой целью вы пришли. А повара могли заметить это гораздо раньше меня, это народ битый-стреляный. Поэтому-то я и поспешил, боясь, что они обведут вас вокруг пальца. Мой вам совет на будущее: пошлите сперва кого-нибудь взять пробу с блюд, а потом — коршуном — и хватайте воров за руку!
— Спасибо. Учту ваши советы, — сказал я, искренне радуясь, что натолкнулся на такого блогожелательного, доброго человека.
— Еще, товарищ сержант, что я хочу сказать, — продолжал директор. — Здесь заведены две книги жалоб. Одну выдают, когда люди желают писать благодарности, по ней и получают премиальные, другая — для жалоб, но ее никогда никому не показывают. Оба книги хранятся у буфетчика. Товарищ сержант, еще об одном хочу вам сказать. Только пообещайте не отказывать мне.
— Обещаю.
— Проверьте еще деятельность буфетчика! — Адыл-ака пугливо оглянулся вокруг, словно боясь, что нас кто-то может подслушать. И продолжал шепотом: — Он-то и есть главарь всей шайки! Все под меня копает, подлец, свалить хочет, ибо знает, что я всегда за честность, на стороне трудящихся. Такого жулика свет еще не видывал. И коньяк, и водка у него не натуральные. Он сна лишается, если двадцать граммов водки не разбавит восемьюдесятью граммами воды!
— Ну и негодяй!
— Вы его еще не знаете! Хотите убедиться сами, какой это страшный человек? Тогда идите, возьмите у него два стакана водки. Если я пойду, мне он нальет неразбавленной, прощелыга!
— Но ведь это как-то… водку… мне?..
— Опять хотите попасть впросак? — упрекнул меня Адыл-ака и мне стало совестно. Вмиг сбегал, купил два стакан водки у взмыленного буфетчика.
— Вот это я понимаю, вы храбрый молодой человек! — похвалил Адыл-ака. — Вот теперь выпейте один стакан, и, если ощутите хоть малейший привкус водки, — плюньте мне в лицо!
— Но я никогда ее не пил!.. — возразил я. — И потом, я ведь на службе.
Директор засмеялся, махнул рукой.
— Вот в том-то и дело, что это совсем не водка, а чистая вода.
— Да, но я все равно не могу…
— Ну, ладно, — Адыл-ака обиженно поднялся с места, направился к двери. — Я-то уж думал, что вы храбрый, умный юноша, настоящий Шерлок Холмс. Доверяя вам свои секреты, я не думал, что вы тотчас пойдете на попятный…
Мне не хотелось в самом начале расследования лишаться такого ценного помощника. Кроме того, разве мог я допустить, чтобы кто-нибудь хоть на миг, усомнился в моей храбрости, уме и смекалке?!
Одним махом я опорожнил стакан водки.
— Ну и как? — поинтересовался директор, возвращаясь назад.
В первый миг я не мог ответить, потом кое-как выдохнул из себя воздух и ответил, скривившись от отвращения:
— Гадость какая-то… Очень горькая.
— Молодец! Я не ошибся в вас. Сразу смекнули, какой гнусностью поит людей этот буфетчик. Чистую водку выпьешь — удовольствие получаешь, душой и телом отдыхаешь, а этот настоящую отраву продает, будь он проклят! Воруй, воруй, но знай же меру, несчастный! Выпейте второй стакан тоже, а то тошнить будет. От такой гадости только так и спасаются…
— Не могу, голова кружится.
— Вот потому-то и говорю вам: выпейте еще! Все сразу пройдет. Вот так. Молодец! Парень вы, оказывается, не из робких, можете с любыми трудностями справиться. Ах если бы все милиционеры были такими, как вы!
Головокружение у меня теперь и вправду немного прошло. На душе стало радостно, весело. Я поцеловал Адыла-ака в лоб.
— Вашу бескорыстную помощь органы милиции оценят по достоинству, — заявил я. — Хотите, я вам спою?
— Погодите, дорогой, вы нам еще и спляшете, — сказал Адыл-ака и вроде бы уплыл куда-то.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34