— закричала бабушка, точно разговаривала с папой. — Если неправда, то почему не доверили ему один несчастный леворвер? Бедненький мой внучек приехал домой, как в воду опушенный, ни леворвера, ни свистка, ни даже кобуры! Не могу войти в дом, где собрались хотя бы две женщины! «Ой, соседушка, Хашим-то, верно, опять надул вас, он, наверное, нигде-то не работает, бездельничает в городе, а вам говорит, что служит в милиции. Не то разве был бы он без леворвера?» Извели совсем, бесстыжие…
Я уж вроде вам говорил, как умеет смеяться Салимджан-ака. Вот и сейчас от его хохота задребезжали стекла во всех окнах райотдела. И пока он смеялся, бабушка наблюдала за ним с отвисшей челюстью. «Все. Дело мое конченое. Оперативное совещание могут проводить без меня», — подумал я невесело. Эх, бабушка, бабушка! В детстве все за уши дергала, боясь, что я не стану человеком (вон какой лопоухий стал из-за этого!), а теперь, именно теперь, когда я вроде стал человеком, заявилась сюда со своим посохом и хочет все испортить!
Салимджан-ака, конечно, быстренько раскусил в чем дело, попросил нас подождать, убежал в райотдел, а через минуту выскочил обратно. Видно, отменил совещание.
— А теперь, дорогие гости, поедем ко мне домой, — объявил он твердо. — Что же разговаривать посреди улицы! Сейчас подойдет машина. Дайте сюда хурджин, Кузыбай, так, кажется, вас зовут?
— Да, — признался папа, но хурджин, отдавать не стал.
Через минуту к нам подлетела черная сверкающая «Волга», мы сели в нее и отправились. На душе у меня было так муторно, что я не особенно прислушивался к беседе. Между тем, она приняла интересный оборот.
— Скажу я вам, Кузыбай-ака, замечательного сына вы вырастили, — осторожненько начал разговор Салимджан-ака.
— Кхм, да уж и не знаю… — кашлянул пала в кулак, искоса взглянув на бабушку, точно испрашивая совета, соглашаться или не соглашаться.
— Будь он неладен, этот замечательный-то, — тотчас подхватила бабушка, не замечая или не желая замечать папиного взгляда. — Знаю я его, шельму! Но вы не всему верьте, что он говорит: наполовину-то он наверняка привирает…
— Нет, сейчас вашему Хашимджану завидуют все! — продолжал полковник гнуть свое. — Он, конечно, и созорничать любит, и пошутить, но дело свое знает туго…
И пошло, и пошло, в жизни никто меня так не хвалил! Мне стало так приятно, что чуть не уснул блаженным сном на бабушкином плече. И всех успехов, оказывается, я достигаю потому, что неуклонно выполняю все заветы и мудрые советы моей дорогой бабушки. У Хашимджана, по словам полковника, нынче такой авторитет, что без него не решились закончить государственной важности совещание.
— Вот, говорила же я тебе! — вдруг обернулась бабушка к отцу. — Говорила тебе, что не нужно слушать болтовни этой сопливой Хаджар!
— Но вы же сами подняли весь этот шум, — робко вставил папа.
— А что было делать, захотелось мне повидать моего недотепу, — сказала бабушка дрогнувшим голосом, повернулась и чмокнула меня в лоб. — Гляди, Кузы, какой красавец-парень вырос, а? Сынок, Салимджаном вроде тебя звали… скажи, сынок, и вправду, он не парикмахером у вас?
— Хашимджан сейчас выполняет задание большой государственной важности, — веско ответил полковник.
— Слава богу, дожила я до дня, когда про Хашима сказали доброе слово.
— А как вы думали?! Мой сын! — попытался папа слегка возгордиться, но бабушка тут же цыкнула на него и он притих.
Тем не менее бабушка, кажется, постепенно успокаивалась. Поверила, что я тут не бездельничаю и даже не цирюльничаю.
— Вот вернусь в кишлак, бог даст, припеку язычок сопливой Хаджар! — пообещала она, окончательно остывая. Потом просительно глянула на Салимджана-ака:
— Но, сынок, очень прошу вас, если случится, что Хашим поедет в родной кишлак, то вы уж его без леворвера не отпускайте.
— Будет сделано, бабушка! — шутливо козырнул полковник. — Велю не один, а два револьвера прицепить! И обязательно — свисток!
— Ну а я уж стану за всех вас молиться! — пообещала бабушка.
Дома, едва Салимджан-ака направился было к кухне, бабушка остановила его.
— Не надо, сынок, беспокоиться. Чайник чаю мы уж как-нибудь сами вскипятим. А вы сейчас же езжайте на службу, ведь у вас полно важных дел, и как бы Хашиму не попало из-за меня, старой.
Когда уходили, она остановила меня у двери.
— Хашим, это твоя машина? — спросила шепотом.
— Моя персональная, — прихвастнул я на всякий случай.
— Приезжай на ней в кишлак. Пусть увидит сопливая Хаджар.
— Слушаюсь, бабушка.
Советчик директора
Поскольку некоторые стороны нашего дела абсолютно секретны, я вынужден умолчать о подробностях совещания, плана захвата преступников, обысках, а также не стану называть имена участников оперативных групп. Могу лишь сказать, что ответственность за руководство операцией взял на себя полковник Али Усманов. Ну, а если вам очень хочется, могу раскрыть еще одну деталь: старшим группы захвата назначили некоего сержанта, думаю, догадались, кого именно. Кроме того мне поручили сколотить вспомогательный отряд из общественников, дружинников-спортсменов и так далее. Часам к трем я справился с этим заданием. Из пенсионеров в отряд вошли Муслим-бобо и Мерган-ата, прославленный стрелок времен борьбы с басмачеством, братья-близнецы боксеры Хасан и Хусан, участковый милиционер Сурат-ака; в общем, я подобрал людей что надо: если потребуется, тигра голыми руками возьмут. Я не стал говорить, для чего собрал их, предупредил только, что необходимо в двадцать ноль-ноль собраться в отделении и быть в готовности.
В моем распоряжении еще семь часов времени. Я мог бы, конечно, поехать домой, всласть наговориться с папой и бабушкой, и если они привезли толченой джугары (а они непременно привезли ее), то поел бы гуджи, хорошенько сдобрив ее катыком и красным перчиком. Но меня не отпускало беспокойство. А что если вдруг, именно тогда, когда расставлены все сети, Адыл-хитрец сделает очередной финт и навострит лыжи? Говорила же Шарифа, что у него где-то есть свой человек; а вдруг этот тип знает про наши планы? Нет, как ни хочется встретиться с близкими — дело прежде всего: я ни за что не должен выпускать его из поля зрения, я должен следовать за ним как тень.
— Как ты думаешь, шапочка моя? — обратился я к своей советчице.
— Ты решил верно, Хашимджан, — одобрительно отозвалась она, и я со спокойной совестью отправился в кафе «Одно удовольствие». Здесь, как всегда, было многолюдно; хвост очереди торчал на улице, столы заняты, некоторые посетители едят стоя, кое-как пристроив посуду на подоконнике.
В шесть часов мы с директором отправились в неизвестном мне направлении. Это обстоятельство само по себе не очень-то беспокоило меня. Главное — не отстать от милого своего спутника, слышать каждое его слово и наблюдать каждый шаг.
Мы подъехали к запущенному дому, над подъездом которого висела вывеска с облупившейся краской: «Юридическая консультация». Нас встретил такой же ширококостный, как Адыл Аббасов, грузный человек с плоским лицом, лоб его был испещрен сетью мелких морщин, точно кожа старых, негодных ичигов.
— О-о, Адылджан, каким ветром вас занесло в нашу контору?! — Человек вскочил с места с завидный для его нездорового вида и солидного возраста проворством.
— Люблю почаще видеться с друзьями, — ответил Аббасов, пожимая руку приятеля. — Муку привезли вчера?
— Целых три мешка, Адылджан, три мешка! Доброта ваша не знает границ.
— Для друзей я готов и жизнью пожертвовать, почтенный Шакирджан.
— Пусть продлятся дни вашей драгоценной жизни. Ну, ну, я чувствую — вы здесь неспроста. Так давайте к делу!
Итак, из этой беседы мне удалось установить, что юрисконсульта зовут Шакиром и что он и есть тот самый законник, по советам которого и творит все свои махинации Адыл Аббасов. Выходит, Салимджан-ака не ошибался, когда говорил, что у этого лиса Адыла есть какой-то сведущий в правовых делах дружок.
— Вот это небольшой подарок от меня вашей жене, — Адыл Аббасов достал из кармана золотое кольцо с изумрудом. Законник Шакир подскочил на месте, глаза его алчно заблестели.
— О-о, стоит ли, вы ставите меня в неудобное положение! — с этими словами он выхватил кольцо из рук Аббасова и поспешно спрятал в карман, боясь, что приятель вдруг возьмет да раздумает ставить его в неудобное положение.
— Ох, щедры вы, щедры, Адылджан.
Но Аббасов уже не слушал его. Он раскрыл портфель, покопался среди бумаг и вынул знакомое мне прощальное письмо Шарифы.
— Вот посмотрите, какую еще добрую весть я вам принес.
«Законник» молча пробежал глазами письмо, расстегнул ворот рубашки, просипел вмиг охрипшим голосом:
— Поздравляю, поздравляю… Это точно, что она отдала концы?
— Точно.
— Выходит, дни полковника тоже сочтены?
— Будем надеяться!
— Вот-вот! — радостно хихикнул Шакир. — Вначале его выгонят с работы, а там и в тюрьму загремит. Видите, Адылджан, вы не прогадали, следуя моим советам. Письмо она писала собственноручно?
— Сама писала, конечно.
— Во всем остальном можете положиться на меня. Сегодня же вечером напишу заявление в Министерство. Задам ряд вопросиков. До каких пор, дескать, будет гулять на свободе взяточник Салим Ата-джанов, который к тому же втоптал в грявь честь женщины? Заявление, конечно, будет написано «от имени трудящихся…»
— Хорошо. Мясо вам нужно? Баранина. Вчера только получили.
— О, ну зачем… Хотя, впрочем, свежая баранина…
— Завтра привезут. Прощайте, я поехал,
— Будьте здоровы, мой щедрый друг. — И Шакир-«законник» подобострастно проводил своего шефа до дверей.
Потом мы еще помотались по городу по кое-каким незначительным делам Аббасова, в девятом часу вечера я расстался с ним и помчался в райотдел за своей группой.
Страшная ночь
— Как настроение, Хашимджан? Боишься?
— Есть немного.
— Не робей, сынок. Ты прикинь, какая сила за тобой. Я не только о милиции говорю.
— Понимаю.
— Анашу не забыл?
— Нет, взял.
— Главное, не горячись.
— Ладно.
— Строго следуй нашему плану.
— Есть.
— Доброго пути, сынок.
Жаль, конечно, что Салимджан-ака не смог поехать с нами, но посудите: если у меня всего лишь одно дело группы Аббасова, то у полковника таких — десяток. В эту ночь он тоже не будет спать — все нити операции сходятся у него в кабинете.
Наконец мы расселись в крытой машине и тронулись в путь. Лишь тогда я разъяснил группе ее задачу, не скрыл, что операция сложная и опасная — потому и выбирали добровольцев, призвал всех быть предельно осторожными и собранными.
— Этих паразитов давно следовало изолировать от порядочных людей, — с ненавистью проговорил пенсионер Муслим-бобо.
— Слава богу, что сегодня мы подрубим сорное дерево на корню, — поддержал старого друга Мерган-ата.
— Вы сказали, сколько их всего человек? — спросил опытный Сурат-ака, прищурившись. — Да, трудновато будет…
— Ничего, — поиграл мускулами боксер Хасан. — Справимся.
— Двоих я беру на себя, — пообещал его брат Хусан.
«Спешились» мы недалеко от памятных вам мусорных горок. Дул холодный, пронизывающий ветер, гнал по небу черные лохматые тучи. Темно — хоть глаз выколи. И как нарочно, ручей полон воды, куда не преминули угодить пенсионеры Муслим-бобо и дедушка Мерган.
— Чепуха, обойдется, — сказал шепотом Мерган-ата. — Бывало хуже, когда, например, дрались с басмачами.
— Погодите, у меня галошу унесло водой! Старуха задаст мне теперь перцу! — Муслим-бобо, не удержавшись, засмеялся, притом довольно громко.
— Тише! — просипел Сурат-ака.
Пронесло: кругом по-прежнему было тихо, слышался лишь неистовый свист ветра. Короткими перебежками, хоронясь за кусты и кучи мусора, мы добежали до глинобитных стен и, как было заранее условлено, окружили двор. Теперь мне следовало проникнуть внутрь, выяснить обстановку и дать команду своему отряду.
Одним прыжком я одолел дувал. Двор погружен в глухую тишину, темно, как в могиле, только из дымохода нет-нет да вылетают слабые искры, которые тут же гаснут в сырой мгле. Дверь в дом заперта, на окнах плотные занавески. Как же проникнуть в дом? Не попросишь же старуху-ягу открыть дверь и пропустить в притон? Что же делать?
Вы знаете, парень я хваткий и смышленый, через минуту уже знал, как действовать. И тут, конечно, мне здорово помог мой артистический опыт (помните, мальчишкой я работал в детском театре и изображал разных животных?).
Надев свою заветную шапочку, я сделался невидимым, присел у порога и стал жалобно мяукать, скрестись ногтями о дверь, точно продрогший, голодный котенок. Баба-яга не заставила долго ждать (видно, не зря шайка доверилась ей — на стрёме она стояла зорко!), дверь приоткрылась и скрипучий голос произнес:
— Ха, откуда ты явилась, божья тварь? Входи, входи уж, коли пришел… — Я, разумеется, не стал дожидаться повторного приглашения, проскользнул в дом. А старуха, видя, что котенок не очень-то спешит воспользоваться ее гостеприимством, захлопнула дверь, недовольно бурча себе под нос: — И гуляй на ветерочке, милый, и гуляй… Глядишь, к утру и околеешь…
В огромном котле кипела, бурлила куриная шурпа. Видно, не меньше двадцати цыплят лишилось сегодня головы. Я выхватил из котла самого аппетитного и не спеша обглодал его. Ведь через полчаса все это будет несъедобным. Дело в том, что Салимджан-ака посоветовал использовать военную хитрость, поскольку нам не хотелось лишнего кровопролития: своих жалко, да и преступники нам нужны живыми. Поэтому полковник дал мне с собой хорошую дозу анаши. «Если будет возможность, — сказал он, — брось ее в еду. Через полчаса они все ошалеют и их можно будет брать голыми руками».
Я вытер руки о висящее на гвозде полотенце, вытащил из кармана зеленый комок наркотика, раскрошил его, бросил в казан, затем неторопливо стал спускаться по лесенке.
Ну и пир тут шел! Ну и дым стоял тут коромыслом! Все голубчики на месте, уже тепленькие: видно «официальная часть» почтенного собрания была позади. Некоторые сидели в майках (в подземелье все-таки было довольно душно), иные развалились на курпачи, выставив перед собой бутылку коньяка и цветастую пиалу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34