— Да, все это много значило для него, — согласился Брай-ен. — Прежде…
Ему не было нужды заканчивать фразу. Кип заметил лукаво:
— Есть надежда, что брак с Мэри Эбернети не будет бесплодным.
— Да. уж она-то не принесет ему никаких неприятностей, — хмыкнул Уорвик. — Она чиста, как свежевыпавший снег, и обладает таким же чувством долга, как монахиня.
— Она должна постараться родить наследников, если не хочет, чтобы его сестра ее со свету сжила.
— Но у сестры нет потомства. Леди Имоджин не проявля: ет желания рожать детей. Сомневаюсь, что Дюфор способен позаботиться о продолжении рода, — ухмыльнулся Брайен.
— Хочешь сказать, он не в силах заставить себя совокупиться с ней и дать ей дитя? — спросил Лестер с непристойным хихиканьем.
— Возможно, он не способен ни па то, ни на другое, — сказал Брайен, снова бросая кости. — Что с тобой, Кип? Парень, да ты уснул над своей чашей!
— Прошу прошения, я немного задремал, — ответил Кип, но его острые, проницательные глаза не казались сонными, словно он мысленно решал какую-то загадку.
Гарет направился к реке, всматриваясь в темноту и держа шпагу наготове. В эти часы на улицах было опасно. Но пока что он слышал только звук собственных шагов. При виде неровно освещенной набережной и пристани Ламбета он ускорил шаги и вышел из грязного переулка на улицу, освещенную фонарем, подвешенным на носу барки перевозчика.
Гарет ступил на борт и, садясь на скамью, плотнее запахнул плащ.
— В имение Харкортов, за пристанью Стрэнда, — скомандовал он.
— Да, милорд. — Перевозчик взялся за весла, и барка скоро оказалась на середине реки. Было около четырех часов утра, и вода была черна, как деготь, а небо над ней еще чернее. Маленькое суденышко внезапно вильнуло, и откуда-то из темноты до Гарета донеслось хоть и приглушенное, но столь явственное проклятие, будто его произнесли совсем рядом.
— Чума и оспа на тебя! — выругался перевозчик, чудом избежав столкновения с плотом, с которого двое мужчин ловили угрей. — Почему на вашем плоту нет фонаря?
Единственным ответом, который он услышал, было:
— Чтоб Господь послал на тебя проказу!
Гарет кутался в свой плащ и ежился, мечтая согреться и жалея о том, что не оделся потеплее. Но он не рассчитывал сегодня так задержаться. Потом он стал думать о словах Брайена.
Брайен не сказал ничего, кроме правды, но сам он вряд ли понял, как близок к истине. Откуда Брайену было распознать в Имоджин похожую на одержимость любовь к брату, сродни той, которую сам Гарет питал к Шарлотте? Каждая минута в жизни Имоджин была посвящена заботам о брате. Она жила ради него и для него. И поскольку он сам знал власть и силу такой всепоглощающей любви, он не мог ее отвергнуть, как была отвергнута его собственная любовь.
Его мрачные раздумья были прерваны, когда барка перевозчика ударилась с глухим стуком в причал. Он легко спрыгнул на берег, бросил перевозчику шиллинг и направился к калитке. Привратник, зевая во весь рот, одной рукой снимал шляпу, а другой пытался выкрутить фитиль своего фонаря.
— Прошу прощения, милорд. Должно быть, задремал, — бормотал он.
Гарет только хмыкнул и взял у него фонарь.
— Я сам доберусь до дома, — сказал он.
Теперь уже небо на востоке посветлело. Фонари, расположенные вдоль дорожки, ведущей к дому, почти догорели, а один или два и вовсе погасли.
Зоркие глаза Гарета уловили мелькнувшее на дорожке впереди оранжевое пятно — Миранда, как обычно босоногая, бежала ему навстречу. Рядом с ней прыгал верный Чип.
— Милорд?
Гарет нахмурился, пытаясь освободиться от мрачных воспоминаний, окутавших его, как облако.
— Что ты здесь делаешь, Миранда?
Лицо ее казалось бледным пятном в темноте, а глаза черными.
— Не могла уснуть. Мне было так одиноко в этой неуютной спальне. Я чувствовала себя такой несчастной и жалкой! Не могу поверить, что я просто взяла и сняла туфли! И это в дополнение ко всему остальному! Леди Мэри так на меня смотрела! И вы не сказали ни слова… Поэтому я решила, что выйду и дождусь вас здесь.
Она улыбалась ему чуть неуверенно. Внезапно под порывом ветра с реки смоляной факел вспыхнул ярче и осветил их лица. Улыбка Миранды исчезла.
— О, что с вами? — спросила она, инстинктивно потянувшись рукой к его лицу, будто прикосновение ее пальчика могло стереть горькую складку у его рта и боль в глазах. — Что случилось? Неужели вернулся тот кошмар?
Он смотрел сверху вниз в ее озабоченное и встревоженное личико, в огромные синие глаза, полные тревоги за него и смотревшие так прямо и открыто.
Что могла она знать о черных цепких щупальцах одержимости? О пламени, горевшем жарче, чем огни преисподней, и о стыде, приходившем на смену постыдной страсти? Что ей было известно о власти желания, о безумной потребности в другом человеке, об отчаянном томлении? Желание забыться, очиститься от тягостных кошмаров в общении с этой простой, не запятнанной грехом душой охватило его с непреодолимой силой.
Руки его потянулись к ней, чтобы обхватить ее тонкую талию. Ее пальчик все еще был прижат к его губам. В глазах девушки он видел серьезную озабоченность, сменившуюся мгновенным изумлением, в свою очередь, уступившим Место чистой страсти. Она убрала палец от его рта, протянула к нему обе руки и жадно подставила губы его поцелую.
Фонарь над их головами шипел, и его иссякающее пламя трепетало, а фитиль наконец погас. Сад погрузился в темноту, облака закрыли луну, влажный ночной воздух был полон аромата роз и левкоев. И теперь, в темноте, Гарету показалось, что Миранда источает соблазн и тайну. Под простым оранжевым одеянием угадывалось стройное тело, которое он держал в объятиях; маленькая головка прижалась к его щеке. Когда она прижалась ртом к его губам, он ощутил восторг и томление, пронзившие все его тело.
У ее губ был свежий и сладкий вкус, как у только что испеченного хлеба. Они были теплыми, податливыми и жадными, но он сразу понял, что она неопытна. Поцелуи ее были поцелуями девственницы, ни разу в жизни еще не целовавшей мужчину, и, несмотря на бешеное желание, его затопила огромная нежность к ней. И пальцы его, уже расшнуровывавшие ее корсаж, были нежны, хотя и дрожали от желания прикоснуться к ее груди.
Груди у нее были маленькие, но совершенной формы и легли в его ладони, будто и были созданы для него. Ее губы становились все требовательнее, и, лаская восхитительные округлости ее грудей, проводя пальцами по соскам, внезапно проснувшимся к жизни и приподнявшимся, как бутоны, он услышал ее слабый стон.
Подняв голову, Гарет смотрел на бледный овал ее лица. Голова ее была запрокинута, и он видел стройную обнаженную шею. Он поцеловал впадинку у основания шеи, нежную ямочку, в которой отчаянно билась жилка, и губы его медленно спустились ниже от шеи к правой груди. Он принялся ласкать и дразнить языком маленький отвердевший сосок. А когда этот бутон оказался между его губами, он слегка прикусил его. Миранда застонала, но так тихо, будто боялась нарушить безмолвие ночи. Его губы коснулись ее левой груди, а ладонью он прикрыл правую.
В ароматной тени сада их ласки казались нереальными, будто все происходило во сне, будто они оба подчинялись какой-то странной магии. Они не произносили ни слова, и в эту минуту слова им были не нужны. Миранда в своем безыскусном нетерпении сбросила одежду, и она упала у ног девушки. Под платьем на ней ничего не было.
Руки Гарета блуждали по стройному телу девушки, и он упивался нежностью, прохладой и трепетом ее кожи под его ищущими пальцами. Он чувствовал ее нерешительность и робость, как и силу нарастающего в ней
возбуждения. Его собственное желание росло с каждым прикосновением к ее телу. Ее руки скользнули ему за спину, проникли под камзол и рубашку, гладили его кожу. В неловких ласках была та же пленительная нерешительность, что и в поцелуях, но с каждым прикосновением она становилась все увереннее.
Он ощущал под пальцами ее грудь и чувствовал, как бешено бьется ее сердце. Обнимая ее за талию, он встал на колени, наклонил голову и приник к ее юному телу. Миранда затрепетала. Его язык ласкающими движениями коснулся ее пупка — и он почувствовал, что все ее тело повлажнело, будто от росы. Его руки притянули ее ближе к себе, в то время как язык ласкал ее.
Ее тело пахло божественно, как ваниль и сливки. Ее ноги раздвигались, по мере того как он продолжал целовать ее, а пальцы его спускались все ниже и ниже и теперь скользнули между бедер, открывая тайны ее тела. Он бережно и нежно познавал Миранду, и потаенные складки ее плоти сопротивлялись этому вторжению. Когда же ее плоть подалась и раскрылась для его ласк, по телу ее снова пробежал трепет.
Руки ее ласкали и гладили его голову, неосознанно она пропускала густые пряди его волос сквозь пальцы, а в теле ее все нарастало непонятное томление, и она не могла остановиться и не могла больше выносить эту пытку ожидания, рвавшую ее тело па части. Вдруг ей показалось, что сейчас она взорвется, — она не могла больше ни дышать, ни говорить, потому что непонятные ей ощущения зарождались где-то в самой сердцевине ее существа и наполняли каждую клеточку ее тела, а потом медленно, очень медленно это наваждение начато проходить.
С минуту Гарет еще держал ее в объятиях. Его собственное дыхание было неровным и прерывистым, и его желание обладать ею стало мощным и всепоглощающим. Он не мог справиться и не желал справляться со своей страстью. Он потянул Миранду вниз, на траву, и она охотно подчинилась, смутно ощущая, что еще не все кончено, что должно произойти что-то еще.
Она склонилась над ним и расстегнула его камзол, расшнуровала рубашку. Ее неопытные ласки были нежными и сладостными, ее пальчик коснулся его груди, провел по его шее, по плечу, по уху, погладил волосы. Ее движения были легкими, воздушными — она не знала, как ласкать мужчину, чтобы доставить ему наслаждение, и в этой нерешительности Гарет находил особое очарование и прелесть, потому что ощущал в этих ее беглых ласках зарождающееся желание. Он узнавал его в трепете ее влажной кожи, когда она прикасалась к нему, читал во влажном блеске глаз, в ее приоткрытых в ожидании губах.
Он взял ее за руки и притянул их к своим облегающим штанам, и она расшнуровала их и высвободила его отвердевшее естество. Она прикоснулась и к нему самыми кончиками пальцев, тем же легким, нерешительным, беглым движением.
Гарет, улыбаясь, потянул ее и заставил лечь рядом с собой. Он снова раздвинул ее бедра, и снова по телу ее прошел уже знакомый ему трепет, и, когда его рука легла на нежный пушистый бугорок ее женственности, она рванулась к нему, подгоняемая неведомой ей силой. Тело ее было влажным, пульсировавшим желанием, готовым раскрыться ему навстречу. Его палец скользнул между ее бедер, и он почувствовал, как тело ее напряглось. Какая она маленькая, крепкая, тугая, думал он, целуя шелковистую кожу на внутренней стороне ее бедер. Его руки скользнули под ее спину, охватив ее ягодицы, и он восторженно улыбнулся, потому что они легли в его ладони, как прежде ее груди, будто и были созданы для этого.
В темноте он приподнялся над ней, поднимая и ее. и его плоть скользнула в ее тело. Она судорожно вздохнула, но не вскрикнула. Она была такой маленькой и тугой, что он боялся причинить ей боль, но в теле ее бродили вызванные им к жизни соки, и потому она без труда раскрылась для него. Он проникал в нее все глубже, крепко прижимая к себе, и, когда его плоть задвигалась внутри ее, он почувствовал отклик ее тела. будто своего собственного.
Теперь она приноровилась к его движениям, уловила их ритм. Они становились все яростнее по мере того, как он все глубже погружался в ее тугую шелковистую плоть. Он слышал тяжелое дыхание и легкие вскрики Миранды. Она напоминала ему какое-то дикое лесное существо, испуганное неожиданным вторжением.
Ему хотелось смеяться от удивившей его самого чистой радости, от этой встречи со счастьем, и, когда его семя изверглось в ее тело, смех его уже звенел в тишине и темноте ночи, и он продолжал прижимать ее к себе, пальцы его не выпускали ее оцепеневшего в его объятиях тела, и он ощущал плотно прижатый к нему влажный живот Миранды, будто они слились воедино.
Он не выпускал ее из объятий и продолжал прижимать к себе, пока по ее телу пробегали судороги наслаждения и он ощущал ее пульсирующую плоть. Все ее тело трепетало и в конце концов ее легкие вскрики и всхлипывания переросли в настоящие захлебывающиеся рыдания. И только когда она, совсем обмякшая и обессиленная, замерла в его объятиях, Гарет осторожно опустил ее на влажную траву и закрыл глаза, и его самого омыла волна сладостной и непреодолимой усталости.
Миранда лежала неподвижно. Ей казалось, что ее бедра и живот невесомы, и в то же время они были невероятно тяжелыми, а между ног она ощущала горячую влагу и легкое покалывание, напоминавшее о только что пережитом наслаждении. Она подумала, что граф уснул. Его дыхание стало глубоким, он казался расслабленным и отяжелевшим от усталости. Она посмотрела на небо и некоторое время разглядывала облака, постепенно редевшие и теперь уже пропускавшие серебристый рассеянный свет луны. В тишине она различала, как плещется вода о ступеньки пристани за стеной. Все остальное было погружено в безмолвие. В это время барки и лодки перевозчиков уже не сновали по реке, а обитатели огромного темного дома, чуть видного в сумеречном свете, спали в своих постелях.
Казалось, что не спали только они двое во всем Лондоне и что весь мир принадлежит только им двоим — им принадлежали расплывчатый свет луны, проносившиеся по небу облака и влажная трава, на которой они лежали, и сладостное благоухание лаврового куста над ними.
Потом Миранда услышала Чипа. Он бормотал что-то в темноте, и ей показалось, что он испуган. Миранда повернулась на бок и, опираясь на локоть, негромко окликнула его.
Он нерешительно приблизился, взгляд его был прикован к графу, неподвижно лежавшему рядом с Мирандой.
— Все хорошо, — прошептала она, протягивая ему руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47