— Думаю, уже полдень, — сказал Джед, разгадав ее мысли. — Вам нужно подкрепиться. — И он двинулся в магазин.
Джинни покраснела от смущения.
— Джед, мне нечем расплатиться. Да я и не особенно голодна.
— Полковник дал мне денег и сказал, что я должен купить все, что вам понравится, — невозмутимо ответил денщик.
Он купил пирожки, положив два медных фартинга на прилавок, и передал один пирог Джинни. Он был горячим, пар выходил через небольшую щелку в хрустящей корочке. Джинни, решив, что дальнейшие возражения будут излишними и бесполезными, вонзила зубы в пирог с довольным вздохом, высосав густой сок и не дав ему пролиться на подбородок. Чувствуя себя совершенно довольной, она вышла с Джедом из лавки с пирожками в руке, а когда с ними было покончено, Джед купил ей пряник и напиток из черной смородины у уличного торговца. В городе, несмотря на все увиденное ею, преобладала праздничная атмосфера, и они остановились посмотреть на танцующего медведя, огромного, неуклюжего и трогательного, пытающегося двигаться на задних лапах. Джинни смеялась и хлопала вместе с остальными, но потом решила, что ей больше нравятся жонглеры. Ее поразила их ловкость, и она пожалела, что у нее нет монетки, чтобы бросить в переданную по кругу поношенную шапку. Но ей казалось неразумным тратить деньги Алекса таким образом, тем более что его самого здесь не было, чтобы насладиться развлечением. Когда они вернулись к казармам, то обнаружили, что отряд уже построен. Джед покраснел, глядя на полковника, уже сидевшего на коне. Он поспешил к нему через площадь, Джинни следовала за ним.
— Прошу прощения, полковник, но я забыл о времени. — Став по стойке смирно, он отдал честь.
— О, это моя вина, — быстро сказала Джинни. — Мне было так интересно, что я забыла обо всем. Понимаете, там были жонглеры.
— Да, я понимаю, — ответил Алекс, слегка улыбнувшись. — Посади госпожу Кортни на лошадь, Джед. Нам нужно пройти двадцать миль до Ньюбери, и у нас не возникнет желания останавливаться, если все, что я слышал, — правда.
Праздничное настроение Джинни померкло при этих словах, и она вспомнила, что ожидает их на пути.
Она никогда не забудет долгие часы этого дня. Барабан продолжал бить, но барабанщик играл траурную мелодию, словно был не в силах повторить бодрую утреннюю игру. Мрачная тишина прерывалась лишь звуками барабана, топотом сапог и стуком копыт. Вокруг царило полное опустошение посевы кукурузы и пшеницы уничтожены, сады вырублены, дома стояли без крыш и кое-где еще дымились. И повсюду были тела, обезображенные и брошенные в канавах, и мухи жужжали над запекшейся, почерневшей кровью. Трупы висели вниз головой на деревьях или лежали вдоль дороги, без одежды, оставленные на съедение одичавшим собакам.
Джинни пыталась закрыть глаза, забиться подальше в середину колонны офицеров, спрятаться за широкую спину майора Бонхэма. Но какая-то упрямая часть ее натуры вынуждала смотреть на то, что один человек может сделать с другим человеком; вынуждала запомнить на всю жизнь, каких зверей делает из людей война. Эти растерзанные тела уже ни за кого не боролись; невозможно сказать, на чьей они были стороне, в смерти нельзя отличить кавалера от «круглоголового». Птицы и собаки тоже такого различия не делали.
— Почему нельзя их похоронить? — услышала она свой голос, внезапный в царившей тишине, первый человеческий звук за это время, показавшееся ей вечностью.
— В конце концов, их похоронят, — ответил Алекс.
— То, что останется после собак и стервятников, — сказала она с горечью. — В Уинчестере много солдат. Почему нельзя прислать их похоронить мертвых?
— Скоро это будет сделано, — сказал он, словно успокаивая капризного ребенка.
Смрад разложения пропитал неподвижный воздух, и пирог с пряником, съеденные с большим удовольствием, восстали в ее желудке. Она прижала руку ко рту, молча молясь о том, чтобы у нее хватило сил выдержать, чтобы она не унизила себя при всех рвотой, но более всего о том, чтобы ей не пришлось спешиться и оказаться среди мертвых.
Алекс смотрел на нее, и в глазах его были и понимание, и сострадание. Ее лицо стало восковым и покрылось испариной, плечи опустились. Как хорошо он знал, что она сейчас переживает! Когда он впервые столкнулся с ужасами войны, его много часов выворачивало наизнанку. Ему было бесконечно стыдно за свою слабость, ведь он собирался стать военным. А Вирджиния Кортни, судя по всему, справлялась с этим лучше. Мрачная решимость исходила от высокой, стройной фигуры, и он вновь почувствовал восхищение, которое так притягивало его к гордой, бесстрашной молодой женщине, бросавшей вызов завоевателям с присущей ей иронией и изобретательностью.
Они прошли двадцать миль до Ньюбери за пять часов. Солдаты шли энергично, торопясь оставить позади смерть и разрушение. Джинни, в конце концов, погрузилась в некое подобие транса, автоматически двигаясь в такт шагу Джен. Она не привыкла скакать так быстро и долго, как в эти последние два дня, и где-то в подсознании мелькнула мысль, что, когда эта езда закончится, ее тело отомстит за столь необычную нагрузку. Не то чтобы она была очень хрупкой, как раз наоборот. Ходьба под парусом, плавание, лазание по скалам сделали ее сильнее, чем большинство женщин, но длительная езда верхом требовала работы других мышц, поэтому, увидев впереди маленький торговый городок, расположившийся у подножия холма, она испытала огромное облегчение.
— У тебя снова все затекло? — Алекс спешился с завидной легкостью и подошел к Джен, на которой Джинни продолжала сидеть, не в силах заставить свои мышцы пошевелиться.
Она вздохнула.
— Думаю, я не создана для того, чтобы быть солдатом.
— Потом будет легче, — пообещал он, снимая ее и удерживая одной рукой за талию, чтобы она не упала. — Завтра воскресенье, день отдыха, и у тебя будет время прийти в себя.
— Я почему-то не представляла, что для тебя существуют выходные, по крайней мере, на войне.
— Даже на войне мы находим время для молитвы, — серьезно заметил он. Джинни посмотрела на него с некоторым удивлением.
— Значит, ты набожен?
— Сам я не склонен к чтению Библии, если ты это имеешь в виду. Но многие пошли на эту войну из религиозных побуждений, и пока я среди них, буду уважать их веру.
Джинни хорошо знала, о чем он говорит. Многие опасались, что король Карл по требованию своей жены-француженки, набожной католички Генриетты-Марии, восстановит в стране католическую церковь. Именно этот страх во многих случаях привел к тому, что стали раздаваться требования о свержении короля. Другие, подобно Алексу, воевали по политическим мотивам.
— И, кроме того, — продолжил Алекс, — совместная молитва нравственно укрепляет солдат.
— А, — сказала Джинни с понимающей улыбкой, — я была уверена, что у полковника должны быть и военные соображения.
— Не насмехайся надо мной, — сказал он с притворной угрозой. — Пойдем в гостиницу и посмотрим, какие покои мы сможем предложить тебе на этот раз.
Гостиница была намного просторнее, чем постоялый двор в Ромсее, и Джинни получила небольшую комнату в свое полное распоряжение. Она была значительно проще, чем комнаты на первом этаже, но там ей опять пришлось бы делить с кем-нибудь постель, поэтому она была вполне довольна предложением хозяйки Браун.
— Я должна искупаться, — решительно сказала Джинни. — От меня несет лошадьми, и я вся в пыли. Могу я сделать это без охраны, полковник?
Алекс взглянул на нее, прищурившись. Она, похоже, пришла в себя после душевных мук во время поездки. Он намеревался представить ей больше свободы во время этой остановки; бледное, подавленное создание казалось неспособным воспользоваться новой свободой. Но сейчас он уже засомневался, однако решил, что такой риск он может себе позволить. Его люди были повсюду, она не сумеет бежать незамеченной.
— Слушай меня внимательно, Джинни. Пока мы расквартированы здесь, ты можешь делать все, что захочешь, если только тебе не вздумается отправиться одной в мужской лагерь. И ты не должна отходить далеко от гостиницы. Если ты захочешь пойти дальше, в поле, то спросишь моего разрешения.
— И ты дашь его? — Несмотря на боль и утомление, в ее голосе все еще звучал вызов и серые глаза горели, не желая смириться с волей человека, взявшего ее в плен.
Алекс вздохнул.
— Посмотрим. Но ты не отправишься далеко без сопровождения, я тебе это обещаю. — Внезапно он улыбнулся, потянувшись, чтобы стряхнуть пыль, которая белым облачком поднялась над ее плечом. — Должно быть, ты определенно нуждаешься в купании, моя маленькая цыганка. Может, когда ты будешь лучше пахнуть, тогда и настроение у тебя улучшится.
Джинни негодующе ахнула, но поняв, как это забавно, неохотно засмеялась.
— Вам тоже не мешало бы принять ванну, полковник, по тем же причинам.
— Насос на конном дворе вполне подойдет мне, — весело ответил он и улыбнулся, — Поскольку не я один воспользуюсь возможностью раздеться под холодным душем, тебе лучше бы исключить конный двор из своего маршрута, если ты намерена прогуляться. Не думаю, что Дикон, например, сумеет когда-нибудь оправиться от смущения.
— Ну, тогда я буду наблюдать с верхнего этажа, — заявила ему Джинни с милой улыбкой. — Моя комната выходит окнами во двор, и я нахожу восхитительной перспективу лицезреть много сильных мускулистых мужчин во всем блеске того, чем их наградила природа. — Глаза ее были широко раскрыты, и она провела языком по губам.
— Не могу не чувствовать, — сказал Алекс задумчиво, — что тебя недостаточно часто пороли в детстве. Смотри, как бы я не решил исправить это упущение.
— Не советовала бы вам, полковник, — мгновенно откликнулась Джинни. — Ведь вам когда-нибудь нужно и поспать. — Через мгновение она исчезла, оставив Алекса, качающего головой с удрученной, а может, и с одобрительной улыбкой. Вирджиния Кортни была совершенно неустрашимой. Джинни, довольная исходом этой пикировки, отправилась на кухню в поисках хозяйки. Та немедленно откликнулась на просьбу леди принять ванну. У огня была наполнена водой лохань, вокруг нее поставили ширму, чтобы создать подобие уединения, Джинни пошла за чистой одеждой и снова вернулась на кухню, где теперь остались лишь хозяйка и две служанки.
— Имея столько кур, хозяйка, вам, должно быть, приходится опасаться рыжего лиса, — непринужденно заметила Джинни, начиная расшнуровывать лиф. Показалось ли ей, что спина хозяйки слегка напряглась? Ее слова могут быть восприняты как совершенно невинные, просто было немного странно говорить о рыжем лисе, когда сошло бы упоминание просто о лисе.
— Он мало беспокоит нас, госпожа, — ответила хозяйка.
— Возможно, есть и такие люди, которые ему были бы рады, — сказала Джинни. Оставшись в рубашке, она пошла за ширму, не дожидаясь реакции на эти слова. Лучше оставить все как есть и подождать, взойдут ли брошенные семена.
Ванна оказалась совершенной благодатью, и Джинни долго лежала в воде, слегка прислушиваясь к тому, что происходит на кухне. Одна из служанок появилась с кувшином воды, который она вылила на Джинни, и та с наслаждением потянулась. Каким-то образом уверенность в том, что завтра ей не придется скакать верхом, успокоила боль в костях и мышцах, влила в нее новую энергию. Во время этой остановки она должна связаться со сторонниками короля, если намеревается выполнить его поручение раньше, чем попадет в Лондон. Даже если она не сможет увидеть их сама, то нужно по крайней мере рассказать о словах короля о надежде и поддержке кому-нибудь, кто сможет передать их дальше. Если жена хозяина гостиницы не проявит желания понять намек, то следует воспользоваться свободой, чтобы побродить вокруг и поговорить с другими жителями городка, среди которых непременно окажутся сторонники короля.
Глава 8
«Поразительно, как может улучшить настроение чистая одежда», — думала Джинни, выходя из-за ширмы в свежем нижнем белье и голубом платье, которое было на ней в тот день, когда Алекс Маршалл подъехал к дому Джона Редферна. Простенькое платье казалось удивительно легким после трех дней ношения амазонки, которую обязательно нужно было почистить и погладить. Если сделать это и постирать нижнее белье, то завтра, в день отдыха, все высохнет.
Хозяйка Браун не возражала, и Джинни, налив в корыто воды, начала стирать.
— Вы приехали издалека, госпожа? — спросила хозяйка, устраиваясь на длинной скамье лущить горох.
— С острова Уайт, — ответила Джинни.
— Как же случилось, что вы едете с армией парламента? — В вопросе явно сквозило неодобрение. — Маркитантки, а мы их повидали тут достаточно, не очень-то заботятся о чистоте.
Джинни покраснела.
— Я не маркитантка, хозяйка. Я — дочь мятежника. По приказу полковника меня взяли под опеку парламента. Я еду с ними в Лондон как пленная. — Она отжала рубашку, ожесточенно выкручивая ее, чтобы удалить последние капли воды.
— Я не хотела вас оскорбить, — сказала хозяйка Браун уже значительно мягче. — Но вас, похоже, не наказывали. Вы двигаетесь без боли.
— Значит, вы думаете, что я купила хорошее отношение? — Джинни расправила чулки, подумав, что если бы эта женщина знала правду, то именно так и истолковала ситуацию. И в этом была бы определенная доля правды. Эта мысль не доставила ей удовольствия.
— Ничего я не думаю, госпожа, — сказала хозяйка гостиницы со спокойной улыбкой. — Я не люблю вмешиваться в чужие дела. И теперь никого не стала бы винить за то, что человек пытается избежать страданий как умеет. Вы приехали из Уинчестера?
— Да, и я никогда не забуду эту дорогу, — мрачно сказала Джинни. — Собаки и стервятники, но никаких признаков рыжего лиса.
— Лис ждет наступления ночи, прежде чем выходит на охоту, — сказала женщина, вставая со скамьи. — Веревка для сушки белья за сараем, сразу за огородом. На обратном пути захватите для меня розмарин.
Джинни задумчиво вышла на вечерний воздух. С полей доносился запах готовившейся на кострах пищи, слышались голоса, спокойные и веселые, смеющиеся и притворно сердитые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65