— Так что давайте запевайте.
Хористы спрыгнули на землю, потом юнцы перебежали на другую сторону улицы и остановились возле почтового ящика Крэнков.
— Да вы поближе подойдите! — крикнул Шёль. — Они против не будут.
Хор выстроился вдоль дома, рядом с любимой клумбой Лютера. Шёль бросился к двери и попросил Бев срочно позвонить Фромейеру.
Лютер выскребал ложкой остатки йогурта, когда хор громко и торжественно грянул первые строки знаменитого рождественского гимна «Да пребудет с вами Господь, празднуйте и веселитесь». Это произвело впечатление разорвавшейся бомбы. Чета Крэнков кинулась в укрытие. Низко пригнувшись, они бросились из кухни. Лютер впереди, Нора следом. Ворвались в гостиную и подбежали к окнам, которые, к счастью, были зашторены.
Стоило певцам увидеть, как шевельнулись занавески на окнах, как они радостно замахали руками.
— Рождественский хор, — тихо прошипел Лютер и отступил от окна. — Стоят возле самого дома, рядом с кустами можжевельника.
— Как это мило, — прошептала Нора в ответ.
— Мило? Они вторглись на нашу частную территорию. Нарушили закон.
— Да ничего они не нарушили.
— Еще как нарушили! Они находятся на земле, которая принадлежит нам, и явились сюда без приглашения. Наверняка кто-то их науськал. Фромейер или Шёль.
— Но люди, распевающие рождественские гимны, просто не могут быть нарушителями, — шепотом возразила Нора.
— Я знаю, что говорю.
— Тогда позвони своим дружкам из местного отделения полиции.
— Может, и позвоню. — И Лютер снова прильнул к занавескам.
— Еще не поздно купить календарь.
Тут на сцене появился клан Фромейеров в полном составе. Процессию возглавлял Спайк на скейтборде. Как только они присоединились к хору, на шум вышли Трогдоны. Затем появились Бекеры с тещей во главе и покорно прихрамывающим за ней Роки.
Следующей запели «Джингл беллз». Эту прелестную песенку громко и с удовольствием подхватили все присутствовавшие, повинуясь знаку руководителя хора. А ко времени когда запели «Ночь тиха», количество участников составляло человек тридцать, не меньше. Хористы почти идеально попадали в тон, остальных это, похоже, ничуть не заботило. Главное, они пели громко, чтобы вконец смутить затаившегося в доме Лютера.
Минут через двадцать у Норы окончательно сдали нервы, и она пошла в душ. Лютер, сидевший в кресле-качалке, притворился, будто читает журнал, но каждый следующий гимн звучал громче предыдущего. Крэнк медленно закипал и уже начал бормотать проклятия. Он снова выглянул в щелочку и увидел, что толпа по-прежнему стоит на лужайке перед домом, все улыбаются и показывают на него пальцами.
И когда они завели «Снеговик пришел с мороза», он спустился в подвал и достал бутылку коньяку.
Глава 8
Все восемнадцать лет, что Лютер прожил на Хемлок-стрит, утренний ритуал у него не менялся. Подъем в шесть, затем надеть шлепанцы и в душ, потом сварить кофе, затем пройти через гараж к калитке, возле которой мальчик-почтальон часом раньше оставлял газету. Лютер даже мог сосчитать, сколько шагов делал от плиты с кофейником до газеты, число оставалось одинаковым плюс-минус один-два шага. Потом обратно в дом, чашка кофе с капелькой сливок, раздел спортивных новостей, потом «Жизнь города», «Бизнес» и в последнюю очередь политические и зарубежные новости. Когда он прочитывал примерно половину некрологов, готовилась еще одна чашка кофе, для любимой жены, одна и та же, цвета лаванды, и не забыть положить два кусочка сахара.
Однако этим утром, после устроенного накануне перед домом концерта, полусонный и мрачный Лютер дошел до калитки взять газету и вдруг уголком глаза заметил что-то необычное, пестрое. В центре лужайки красовался плакат. «СВОБОДУ СНЕГОВИКУ!» — нагло гласил он, и два этих слова были выведены крупными печатными буквами. И написано все это было на белой дощечке, по краям выведены красные и зеленые полоски, а под надписью была карикатура. Закованный в цепи снеговик сидел в темнице. Очевидно, подразумевался подвал Крэнков. Это был или довольно посредственный рисунок взрослого, которому просто нечего больше делать, или же весьма удачное произведение ребенка, над душой которого в минуту вдохновения стояла мамаша.
Внезапно Лютер почувствовал, что за ним наблюдает множество глаз. Тогда он небрежно сунул газету под мышку и двинулся обратно к дому с таким видом, точно ничего не произошло. Правда, наливая в чашку кофе, он сквозь зубы чертыхался, а потом, усевшись в кресло, чертыхался уже громче. Разделы «Спорт» и «Жизнь города» никакой радости не принесли, даже колонку некрологов он пробежал глазами рассеянно, А потом вдруг понял: Нора не должна видеть этот плакат. Ее это может расстроить куда больше.
С каждой новой атакой на право поступать так, как считает нужным, Лютер все больше укреплялся во мнении, что Рождество следует проигнорировать непременно. Но Нора его беспокоила. Она могла сломаться. Ведь если жена подумает, что это соседские ребятишки выражают таким образом свой протест, способна и сдаться.
Действовал он быстро и решительно. Прокрался через гараж, обогнул угол дома, высоко поднимая ноги — слишком уж мокрой, а местами и подмерзшей была трава, — подобрался к плакату, выдернул из земли палку и зашвырнул эту мерзость в кладовую, решив, что уничтожит ее позже.
Потом отнес Норе кофе, снова уселся за кухонный стол и попытался сосредоточиться на газете. Но безуспешно. Он был зол, а ноги совсем замерзли.
А потом Лютер поехал на работу.
Как-то раз он выступил за закрытие конторы на период с середины декабря до 2 января. Все равно никто не работает, пылко пытался убедить он коллег на собрании. Секретарши только и знают, что бегать по магазинам, на ленч уходят пораньше, возвращаются позже. Да еще отпрашиваются в конце дня, под благовидным предлогом посещения благотворительных мероприятий. Просто надо заставить всех уйти в отпуск в середине декабря, вот и все. Двухнедельный и, разумеется, оплачиваемый. И никакого урона компании это не нанесет, он готов доказать с помощью графиков и схем. Клиентов все равно не будет, поскольку они заняты предрождественскими хлопотами, и полноценная работа начнется только на первой неделе января. К тому же «Уайли и Бек» может даже сэкономить энное количество долларов на рождественском обеде и вечеринке в офисе. Он даже привел конкретный пример, показал вырезку из статьи в «Уолл-стрит джорнал», где говорилось, что к такой практике давно прибегает одна крупная фирма в Сиэтле. И результаты самые впечатляющие, так, во всяком случае, утверждалось в статье.
Короче, выступил Лютер просто великолепно. Но присутствовавшие проголосовали против, восемь к двум, и он возмущался еще целый месяц. Его поддержал только Янк Слейдер.
Лютер занимался обычными делами, но из головы не выходили ночной концерт и мерзкий плакат, выставленный на лужайке перед домом. Ему нравилось жить на Хемлок-стрит, он всегда ладил с соседями, даже умудрялся состоять в самых сердечных отношениях с Уолтом Шёлем, но теперь, став объектом их неудовольствия, ощущал некоторую растерянность.
Однако настроение его изменилось, когда в кабинет без доклада и стука — Докс, секретарша, была занята рассматриванием каталогов — впорхнула Биф из туристического агентства. Она принесла билеты на самолет и собственно круиз, а также нарядный путеводитель и самую последнюю рекламу «Принцессы острова». Буквально через секунду она исчезла, вызвав легкое чувство разочарования у Лютера, которому очень нравились ее фигура и загар и который, глядя на эту дамочку, был не прочь помечтать о бесчисленных бикини, что ему вскоре предстоит увидеть. Он запер дверь и погрузился в созерцание теплых синих вод Карибского бассейна.
Вот уже в третий раз на неделе Лютер ускользнул с работы до ленча и поспешил в торговый центр. Припарковался как можно дальше от него, поскольку нуждался в променаде — еще бы, ведь он уже сбросил целых восемь фунтов и чувствовал себя спортивным и подтянутым, а затем влился в неиссякаемую толпу покупателей. Вот только покупать он ничего не собирался. Собирался вздремнуть и расслабиться.
Скользнув за перегородку на верхнем этаже, оказался в заведении под названием «Вечный загар». Дейзи с медного цвета кожей сменила Даниэла, бледная рыжеволосая девчушка, у которой от постоянного загорания веснушки расползлись по всему телу. Она пробила его абонемент, приписала к салону номер два и тоном умудренного опытом дерматолога заявила:
— Думаю, двадцати двух минут будет на сегодня достаточно, Лютер.
Она была лет на тридцать моложе его, однако ничуть не стеснялась обращаться просто по имени — Лютер. Соплячка на временной работе с минимальной оплатой, ей и в голову не приходило, что она должна называть его мистером Крэнком.
«А почему не двадцати одной? — хотелось огрызнуться ему. — Или двадцати трех?»
Он проворчал что-то через плечо и прошел в салон 2.
Знаменитый «Загар-матрас FX-2000» показался прохладным на ощупь. Для Лютера это было добрым знаком, ему претила сама мысль о том, что кто-то лежал в этом коконе нагишом до него, перед самым его приходом. Он долго и тщательно протирал матрас бумажным полотенцем, потом проверил, хорошо ли заперта дверь. А затем, воровато озираясь, точно его могли видеть в этот момент, разделся и осторожно заполз в кокон.
Вытянулся во весь рост, пытаясь, насколько возможно, пристроиться поудобнее, потом закрыл крышку, надавил кнопку и начал поджариваться. Нора успела побывать здесь дважды, а затем отказалась посещать заведение, поскольку в разгар сеанса кто-то начал бешено дергать ручку двери и жутко ее напугал. При этом она чисто инстинктивно резко попыталась сесть и пребольно стукнулась головой о крышку кокона. И разумеется, потом во всем обвинила его, Лютера. Что уже не было смешно.
Вскоре он перенесся в другой мир, плыл на «Принцессе острова» с ее четырьмя бассейнами и россыпью загорелых стройных тел вокруг, плыл к белым песчаным пляжам Ямайки и Больших Каймановых островов, плыл, рассекая телом теплые воды Карибского моря.
Звонок разбудил Лютера, он вздрогнул и проснулся. Двадцать две минуты истекли. То был уже третий сеанс, и сегодня Лютер надеялся увидеть наконец в зеркале перемены к лучшему. Ничего, это лишь вопрос времени, вскоре все коллеги увидят загар. И все будут ему завидовать.
Он спешил на работу, кожа пока хранила приятное тепло, живот стал еще более плоским благодаря очередному пропущенному ленчу, а на улице пошел мокрый снег.
* * *
Чем ближе подъезжал Лютер к дому, тем сильнее волновался. Все шло прекрасно до тех пор, пока он не свернул на Хемлок-стрит. Сосед Бекер развесил на кустах еще больше лампочек и особенно постарался, украшая прилегающий к владениям Крэнков участок лужайки. У Трогдонов было столько лампочек, что невозможно сказать, добавил ли он еще, но Лютер подозревал, что добавил. Напротив, через улицу, сосед Трогдонов Уолт Шёль добавлял новые украшения каждый день. И это парень, который всего год назад решился вывесить только одну гирлянду!
А рядом, по другую от Крэнков сторону, Свейд Керр внезапно проникся духом Рождества. Он обматывал свои чахлые кусточки можжевельника новенькими красными и зелеными мигающими лампочками. Эти Керры вообще были странные люди. Обучали своих детей дома и по большей части держали их запертыми в подвале. Они отказывались ходить на выборы, занимались йогой, ели только овощи, даже зимой ходили в толстых носках и сандалиях и называли себя атеистами. Что касалось всего остального, соседями они были неплохими. Жена Свейда Ширли, американка иностранного происхождения, управляла трастовыми фондами.
— Обложили со всех сторон, — проворчал Лютер, паркуя машину в гараже. Потом запер за собой дверь и прошел в дом.
— Ты только посмотри, — сказала Нора и привычно клюнула его в щеку. — Как прошел день?
Два конверта пастельных тонов. Все ясно.
— Что это? — брезгливо спросил он.
Последнее, чего желал Лютер, — это видеть рождественские открытки с лицемерными поздравлениями. Лютеру хотелось есть, а на сегодня была обещана жареная рыба с приготовленными на пару овощами.
Он достал открытки, на каждой красовалось по снеговику. И никаких надписей на обороте. Ни подписи, ни обратного адреса на конвертах.
Анонимные рождественские открытки.
— Необычайно остроумно, — проворчал он и швырнул открытки на стол.
— Я думала, тебе понравится. Судя по штампу, отправлены из города.
— Это Фромейер, — сказал Лютер, снимая галстук. — Любит такие шутки.
Они еще обедали, когда раздался звонок в дверь. Лютер мог бы расправиться со своей порцией, сделав пару больших глотков, а вот Нора следовала другому правилу, считала, что есть медленно гораздо полезнее. На ноги он поднялся по-прежнему голодным и недовольно пробурчал что-то вроде: кого это черт принес?
Пожарный по фамилии Кистлер и санитар Кендал, оба молодые, подтянутые, в отличной спортивной форме, наверняка, как подозревал Лютер, с утра и до ночи таскают железо на подстанции, и все исключительно счет налогоплательщиков. И пропустил их в дверь, впрочем, не дальше порога. Еще один ежегодный ритуал, еще один прекрасный пример того, что Рождество просто достало.
На Кистлере был кафтан цвета морской волны, на Кендале — оливковый. Оба наряда совершенно не сочетались по цвету с красно-белыми колпаками Санта-Клауса, но кто станет обращать внимание на такие мелочи? Колпаки были что надо, комичные до ужаса, но Лютер даже не улыбнулся. Кендал держал в руке большой бумажный пакет.
— Мы, мистер Крэнк, снова продаем фруктовые торты в этом году, — сказал Кистлер. — Каждый год продаем.
— И все деньги идут на закупку игрушек для сирот, — тут же подхватил Кендал.
— Наша цель — собрать девять тысяч баксов.
— В прошлом году собрали чуть больше восьми.
— С каждым годом собирать все труднее.
— В канун Рождества мы одарим игрушками целых шестьсот сирот!
— Это грандиозный проект.
Так и перекидывались фразами:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18