Пара телефонных звонков — и ангажемент был получен.
С неба падали редкие снежинки, концерт начался. Хор встал полукругом у ворот, под газовым фонарем, и по сигналу затянул «О, славный город Вифлеем». Увидев Лютера, подсматривающего в щель между шторами, дети радостно замахали руками.
Вскоре позади хора собралась целая толпа: соседские ребятишки, чета Бекер и клан Трогдонов в полном составе. А потом по чьей-то наводке явился репортер из местной газеты. Понаблюдал за действом несколько минут, затем нажал кнопку звонка Крэнков.
Лютер резко распахнул дверь, готовый врезать как следует незваному гостю. Хор в этот момент затянул «Белое Рождество».
— Вы мистер Крэнк? — спросил репортер.
— Да. А вы кто?
— Брайан Браун из местной газеты. Могу я задать вам несколько вопросов?
— Это о чем?
— О том, как и почему вы отказались от Рождества.
Лютер взглянул на толпу, собравшуюся возле дома. Один из этих людей позвонил в газету. Один из его соседей донес на него. Может, Фромейер, а может, Шёль.
— Говорить с вами не буду, — заявил Лютер и захлопнул дверь у газетчика перед носом. Нора снова была в душе, Лютер спустился в подвал.
Глава 10
Лютер предложил пообедать в «Анджело», их любимом итальянском ресторанчике. Находился он на первом этаже старого здания в самом центре города, вдали от толп, ярмарок и торговых центров. И в пяти кварталах от улицы, по которой обычно проходили парады. Самое подходящее место и время немного отдохнуть от Хемлок-стрит.
Они заказали салат под легким майонезом, спагетти с томатным соусом. Ни мяса, ни вина, ни хлеба. Нора побывала уже на семи сеансах в «Вечном загаре». Лютер собирался пойти в десятый раз, и вот, потягивая через соломинки газированную воду, они наслаждались тем, что выглядят такими свежими и поздоровевшими в сравнении с другими бледнолицыми посетителями. Одна из бабушек Лютера была наполовину итальянкой, и теперь его загар вполне соответствовал средиземноморским генам. Загорел он гораздо лучше Норы, коллеги и друзья уже начали замечать и даже обсуждать это. Но ему было наплевать. Ведь уже все знали, что они отправляются в круиз.
— Начинается, — сказала Нора, взглянув на часы.
Лютер сверился со своими. Семь вечера ровно.
Каждый год от Парка ветеранов через центр города проходил рождественский парад. Всякий раз одно и то же: низкие платформы на колесах, пожарные автомобили, марширующие оркестры. Шествие всегда замыкал Санта-Клаус — он ехал в санях, подаренных клубом «Деловые люди», в сопровождении эскорта из восьми толстых храмовников на мини-мотоциклах. Шествие огибало западную часть города и проходило вблизи Хемлок-стрит. Каждый год последние восемнадцать лет Крэнки с соседями выстраивались вдоль улиц, по которым проходил парад, и делали из этого целое событие. Но и это торжество намерены были обойти вниманием в этом году Лютер с Норой.
На Хемлок-стрит будут бесноваться ребятишки, распевать хоры. Возможно, по их улице будут носиться байкеры с криками «Свободу снеговику!», а самые зловредные маленькие террористы будут втыкать перед их домом плакаты и таблички с оскорбительными надписями.
— Как пройдет рождественский обед на фирме? — поинтересовалась Нора.
— Да как обычно. Тот же ресторан, те же официанты, та же телятина, то же суфле. Слейдер сказал, что Стенли напьется как сапожник еще во время коктейлей.
— Ни разу не видела его трезвым во время коктейлей.
— И толкнет ту же речь: большие усилия, расширение и развитие — словом, та же белиберда, что и каждый год. Назовет «Уайли и Бек» большой дружной семьей, скажет спасибо всем и каждому в отдельности и все такое прочее. Рад, что нас там не будет.
— А еще кто-нибудь из ваших пропускает Рождество?
— Слейдер говорил, будто бы Мопин из аудиторской не придет.
— Интересно, в чем будет Джейн?
— Обязательно спрошу Слейдера. Уверен, он ведет дневник.
Принесли салаты, и они набросились на нежный молодой шпинат, словно оголодавшие беженцы. Потом спохватились, добавили немного майонеза, соли и перца, и ели уже медленно и небрежно, точно еда нисколько их не интересовала.
На «Принцессе острова» еду подают круглосуточно и без ограничений. Лютер уже мечтал, что будет есть там, пока не лопнет.
Неподалеку от их столика расположилась с кавалером хорошенькая молоденькая девушка с красивыми темными волосами. Увидев ее, Нора отложила вилку.
— Как думаешь, с ней все в порядке, Лютер?
Лютер покосился на соседку:
— С кем?
— С Блэр.
Он дожевал шпинат и в очередной раз задумался над вопросом, который жена задавала по три раза на дню.
— Она в полном порядке, Нора. И замечательно проводит время.
— Ей ничто не угрожает? — Еще один стандартный вопрос, точно он, Лютер, мог знать, что может угрожать его дочери в этот момент.
— За тридцать лет Корпус мира не потерял ни одного добровольца. Поверь, Нора, они очень осторожны. А теперь давай ешь.
Она повернула тарелку с зеленью, присмотрелась, взяла кусочек, затем, похоже, потеряла к блюду всякий интерес. Лютер доел свою порцию до последнего кусочка и покосился на тарелку супруги.
— Ты будешь доедать? — спросил он.
Нора придвинула к нему свою тарелку, и через секунду она опустела. Принесли спагетти. Жена придвинула к себе блюдо, поковыряла вилкой, съела немного. Потом вдруг остановилась и поднесла вилку почти к самому лицу. Внезапно она положила ее и сказала:
— Совсем забыла.
Лютер усердно жевал.
— Что забыла? — Поднял глаза. Лицо жены искажал страх. — Что такое, Нора? — повторил он.
— Скажи, разве судьи приходят не после парада?
Тут и Лютер вспомнил. Тоже отложил вилку, правда, ненадолго, отпил глоток воды и с тоской уставился в пустоту. Да, все верно, так и есть.
После парада члены Комитета парковых и рекреационных сооружений объезжали улицы города на специальной платформе, которую тащил за собой тягач, и инспектировали уровень готовности горожан к Рождеству. Они также раздавали призы — «За самый оригинальный дизайн», «За самое нарядное освещение» и так далее. А самой нарядно украшенной улице выдавался специальный приз. Хемлок-стрит выигрывала голубую ленту дважды.
Год назад их улица заняла второе место лишь по той причине, что на двух домах из сорока двух не было снеговиков. А Боксвуд-лейн, что в трех кварталах к северу, неожиданно отличилась, там выставили совершенно ослепительный ряд леденцовых тросточек. Улицу вполне можно было переименовать в Кэнди-Кейн-лейн, и награду присудили ей. Потом целый месяц Фромейер рассылал соседям памятные записки.
Обед был испорчен вконец, они лениво и без аппетита ковыряли спагетти вилками, убивая время. Затем последовали две чашки кофе без кофеина, его тоже пили медленно, как могли. Когда ресторанчик опустел, Лютер расплатился, и они не торопясь поехали домой.
Разумеется, Хемлок-стрит снова проиграла. В рассветной полутьме Лютер подобрал газету и просто окаменел от ужаса при взгляде на первую полосу. Там были перечислены победители: Черри-авеню — первое место, Боксвуд-лейн — второе, Стэнтон — третье. Особо были отмечены заслуги Трогдона, он умудрился украсить свой дом и двор более чем четырнадцатью тысячами лампочек и занял почетное четвертое место в конкурсе праздничного освещения.
В центре страницы был размещен большой цветной снимок дома Крэнков, сделанный с приличного расстояния. Лютер долго и внимательно изучал фотографию, пытаясь определить угол, под которым она была сделана. Создавалось впечатление, что съемка велась с воздуха, откуда-то сверху.
Дом ближайших соседей Бекеров приветливо светился разноцветными огнями. По другую сторону улицы лужайка и дом Керров были четко очерчены гирляндами из тысяч красных и зеленых лампочек.
А дом Крэнков был темен.
К востоку у Фромейеров, Ньюджентов и Глэдисов все сверкало и переливалось огнями, на крышах величественно восседали снеговики. На западной стороне так и сияли во всем своем рождественском великолепии дома Дентов, Слоунов и Беллингтонов.
Только дом Крэнков был мрачен и темен.
— Шёль, — еле слышно проворчал Лютер. Снимок был сделан с противоположной стороны улицы. Уолт Шёль разрешил фотографу влезть на крышу своего двухэтажного дома и сделать снимок оттуда широкоугольным объективом. Наверняка при активной поддержке всей улицы.
Под снимком была напечатана короткая заметка. Начиналась она с заголовка «БЕГСТВО ОТ РОЖДЕСТВА». Ниже следовал текст:
«Дом мистера и миссис Крэнк выглядит мрачновато. В то время как все их соседи по Хемлок-стрит украшают свои дома и активно готовятся к встрече Санта-Клауса, Крэнки объявили Рождеству бойкот. Согласно информации, полученной из надежных источников, они уезжают в круиз. Ни елки, ни лампочек, ни снеговика на крыше. Это единственный на Хемлок-стрит дом, где снеговика оставили в подвале. (На протяжении многих лет Хемлок-стрит неизменно побеждала на конкурсах по украшению домов и улицы к Рождеству, в этом же году заняла малопочетное шестое место.) „Надеюсь, теперь они довольны“, — посетовал один из соседей. „Самое мерзкое проявление эгоизма“, — прокомментировал второй».
Если бы у Лютера имелся автомат, он бы выскочил с ним на улицу и начал поливать огнем соседские дома.
Но он лишь долго сидел и пытался убедить себя, что и это тоже пройдет. Всего четыре дня до отъезда, а когда они вернутся, все эти чертовы снеговики снова окажутся в подвалах, елки и гирлянды исчезнут. А соседям начнут поступать немыслимые счета за электричество. Возможно, тогда они поймут, что он был прав.
Лютер рассеянно листал газету, мысли его были далеко. И вот наконец он набрался мужества и сообщил неприятную новость жене.
— Да, лучше бы я не просыпалась, — вздохнула Нора, пытаясь сфокусировать взгляд на снимках. Протерла глаза, прищурилась.
— А знаешь, кто пустил фотографа к себе на крышу? Этот придурок Шёль, — сказал Лютер.
— Ты уверен?
— Конечно, уверен. Да ты посмотри повнимательнее.
Она попыталась. Потом взяла газету. И тихонько ахнула, прочитав слова «мерзкое проявление эгоизма».
— Кто это сказал? — спросила Нора.
— Ну, или Шёль, или Фромейер. Бог их знает. Ладно, я в душ.
— Да как они только посмели! — воскликнула Нора, не отводя от снимка взгляда.
«Рассердилась девочка, — подумал Лютер. — Вот до чего довели мою старушку. Ладно, надо держаться. До отъезда всего четыре дня, и мы ни за что не сдадимся».
* * *
В тот вечер, после ужина и телевизора, Лютер решил прогуляться. Оделся тепло, обмотал вокруг шеи шерстяной шарф: на улице заметно похолодало, к тому же обещали снег. Они с Норой одними из первых купили дом на Хемлок-стрит; и, черт побери, он не собирался прятаться. Это его улица, его соседи, его друзья. Скоро все недоразумения благополучно забудутся.
Лютер не спеша шагал по улице, глубоко засунув руки в карманы и вдыхая ледяной воздух.
Он дошел до самого конца, до пересечения с Мосс-Пойнт, и тут его догнал на сноуборде Спайк Фромейер.
— Привет, мистер Крэнк, — сказал он и притормозил.
— Привет, Спайк.
— Смотрю, вышли из дома?
— Да, решил немного проветриться.
— Нравятся украшения?
— Конечно. А ты чего вышел?
— Просто проверяю, все ли у нас на улице в порядке. — И юный Спайк огляделся с таким видом, точно Хемлок-стрит грозило вторжение вражеских сил.
— Что принесет тебе Санта-Клаус? Спайк улыбнулся и на секунду задумался.
— Точно пока не знаю, но скорей всего новую компьютерную игру, хоккейную клюшку и набор барабанов.
— О, целую кучу подарков!
— Я вообще-то ни в какого Санту больше не верю. Но Майку всего пять, так что мы все притворяемся. Ради него.
— Понятно.
— Ладно, мне пора. Веселого Рождества.
— И тебе тоже, Спайк, веселого Рождества. — Лютер пробормотал поздравление, от души надеясь, что произносит его в этом году первый и последний раз.
Спайк помчался по Хемлок-стрит. Ему наверняка не терпелось сообщить отцу, что мистер Крэнк вышел из дома и прогуливается по улице как ни в чем не бывало.
Лютер остановился перед домом Трогдонов. Потрясающее зрелище: более четырнадцати тысяч лампочек развешаны на деревьях, кустах, оконных рамах и колоннах крыльца. На крыше рядом со снеговиком красовался Санта-Клаус со своим олененком Рудольфом, разумеется. Вместо носа у снеговика была красная мигающая лампочка, и все эти персонажи были обвиты гирляндами из белых лампочек. А сама крыша украшена двумя рядами красных и зеленых лампочек, мигающих попеременно. Даже каминная труба сверкала огнями, сотни голубых лампочек вспыхивали поочередно, обдавая старого снеговика жутковатым мерцанием. Под кустами падуба стоял на страже целый батальон оловянных солдатиков, каждый чуть ли не в человеческий рост, они тоже были обвиты разноцветными лампочками. Центр лужайки украшала сцена из сельской жизни: несколько настоящих стогов сена и козел, помахивающий хвостиком.
Да, это было зрелище.
Тут Лютер услышал шум — грохот падающей лестницы. И доносился он из гаража дома, что рядом с Трогдонами. Гаражная дверь была распахнута настежь, и внутри он увидел Уолта Шёля, прилаживающего еще одну гирлянду. Лютер подошел и застал соседа врасплох.
— Привет, Уолт, — поздоровался он.
— О, старина Лютер собственной персоной, — вымученно улыбнулся Уолтер. Они обменялись рукопожатием, каждый пытался выдать что-то язвительное или остроумное в адрес соседа.
Лютер отступил на шаг, поднял голову и спросил:
— И как же умудрился залезть туда фотограф?
— Какой еще фотограф?
— Из местной газеты.
— А, этот...
— Да-да, тот самый.
— Поднялся по лестнице.
— Вот как. И зачем ты его впустил?
— Ну, не знаю. Он сказал, что хочет снять панораму всей улицы.
Лютер насмешливо фыркнул.
— Знаешь, ты меня удивляешь, Уолт, — заметил он, хотя никакого удивления не испытывал. На протяжении одиннадцати лет они поддерживали вполне дружеские отношения, но чисто внешне, просто им не хотелось открыто враждовать. Лютер не любил Уолта за снобизм и заносчивость. А Уолт терпеть не мог Лютера, поскольку подозревал, что зарплата у них почти одинаковая.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18