Руфус схватил его за руку.
– Это ваше намерение? – спросил он.
– А какое же еще могло бы быть, – ответил резко Амелиус.
– Ведите ее завтракать в гостиницу! – сказал Руфус, видимо, облегченный от опасений. – Я, разумеется, не могу вам заменить вашего почтенного начальника, но я могу найти вам подходящую женщину, она совершенный ангел – без крыльев. – Он постучался в дверь спальни, не слушая дальнейших расспросов Амелиуса. – Завтрак ждет! – закричал он, – и я должен вам сказать, что характер нашего повара не отличается терпением. Теперь, Амелиус, век выставок. Если когда-нибудь будет выставка неумения укладывать чемоданы, золотую медаль единогласно присудят одному молодому человек из Тадмора. Отойдите и предоставьте это дело мне.
Он стащил сюртук и живо окончил все дело, как будто всю жизнь свою ничем иным не занимался. Даже сама хозяйка, явившаяся с безжалостной точностью по истечении часа, как будто смиловалась и стала вежливее в присутствии любезного, невозмутимого Руфуса. Он пожал ей руку, был очень рад с ней познакомиться, уверял, что она ему напоминает жену одного генерала из Кульспринга, и позволил себе спросить ее, не родственница ли она ей. Под прикрытием этого светского разговора, Амелиус незаметно вывел Салли из комнаты. Руфус последовал за ними, продолжая разговор с хозяйкой на лестнице и у парадной двери.
В то время, когда Амелиус ожидал своего друга перед домом, молодой человек, проезжавший мимо в кебе, высунулся и посмотрел на него. Молодой человек этот был Жервей, ехавший от могилы мистера Рональда в Doctor's Commons.
Глава XXIV
День был так же полон событиями, как и утро. После завтрака Руфус снял номер в гостинице для своих двух молодых друзей. Потом надо было купить Салли необходимые, но интимные принадлежности туалета, о которых Амелиус сначала не подумал. Послали записку в ближайший магазин, и в ответ на нее явилась нарядная дама с мальчиком и большой корзиной. Довольно трудно было уговорить Салли остаться одной с незнакомой ей женщиной. Несчастная боялась всех, кроме Амелиуса. Даже добрый американец не заслужил ее доверия. Недоверие, которому научила ее ужасная жизнь, было инстинктивное недоверие дикого зверя.
– Зачем мне другие люди? – жалобно шепнула она Амелиусу. – Я хочу только быть с вами. – Рассуждать с ней было так же бесполезно, как было бы бесполезно объяснять удобства клетки только что пойманной птице. Оставалось одно средство заставить ее повиноваться. Амелиус сказал.
– Сделай это Салли, чтобы доставить мне удовольствие. – Салли вздохнула и послушалась.
В ее отсутствие Амелиус снова начал расспросы о неизвестной особе, которую Руфус, не задумываясь, назвал ангелом без крыльев.
Дама эта (как объяснил Руфус в коротких словах) была англичанка – жена одного американца, поселившегося в Лондоне для торговли. Он был с ними коротко знаком до отъезда их из Соединенных Штатов, и старая дружба возобновилась, когда он приехал в Англию. Мистрис Пейзон, принадлежавшая ко многим благотворительным обществам, была членом комитета, доставлявшего убежище одиноким женщинам, в особенности молодым девушкам, оказавшимся в столь же несчастном положении, как и Салли. Руфус предложил написать мистрис Пейзон записку с просьбой назначить час, в который она может принять их, и испросить им разрешение посетить приют. Амелиус принял предложение после некоторого колебания. Только что отправили посланного с запиской, как появилась нарядная магазинщица с объявлением, что все необходимое для молодой леди было сделано, и с неизбежным счетом. У Амелиуса не хватило денег. Он занял их у Руфуса, обещая взять часть своего капитала из банка. В его ответе на протест друга о неблагоразумии такого поведения слышалось учение Общины. – Мой милый друг, я обязан возвратить вам деньги в интересах наших бедных братьев. Другой нуждающийся, который у вас займет денег, может быть, не будет с состоянии заплатить вам.
Амелиус некоторое время ждал возвращения Салли, но так как она не приходила, он послал за ней горничную. Руфусу это не понравилось.
– Зачем мешать бедной девушке любоваться собой в зеркале? – сказал старый холостяк с насмешливой улыбкой.
В глазах Салли не отражалось прежнее удовольствие, когда она вошла, у нее был болезненный вид. Она отвела Амелиуса в сторону и шепнула ему:
– У меня иногда болит то место, где синяк, теперь мне очень больно. – Она взглянула со странной, скрытой ревностью на Руфуса. – Я не приходила, – объяснила она, – потому что мне не хотелось, чтобы он знал. – Она умолкла, приложила руку к груди и крепко стиснула зубы. – Ничего, – сказала она весело, когда боль утихла, – я могу переносить это.
Амелиус со свойственной ему пылкостью велел подать самую удобную карету гостиницы. Он слышал страшные рассказы о последствиях удара, нанесенного женщине в грудь.
– Я покажу ее лучшему доктору в Лондоне, – объявил он. Салли шепнула ему опять, не спуская глаз с Руфуса.
– Он едет с нами?
– Нет, – ответил Амелиус, – один из нас должен остаться здесь, чтобы получить письмо. – Когда они вместе уходили из комнаты, Руфус очень серьезно смотрел им вслед.
Амелиус узнал от хозяйки гостиницы адрес знаменитого доктора, пока Салли одевалась.
– Почему тебе не нравится мой добрый друг? – спросил он у Салли, когда они поехали. Дочь Евы дала прямой ответ:
– Потому что вы его любите! – Амелиус переменил разговор и спросил, не чувствует ли она боли. Она нетерпеливо покачала головой. Она забыла об этом. Ее занимала мысль, уже высказанная ей перед отъездом с квартиры, мысль – стать его служанкой.
– Вы позволите мне оставить мое хорошенькое новое платье для воскресений? – спросила она. – Старые мои вещи пригодятся, когда я буду вам служить. Я могу чистить сапоги и платье, убирать комнату и буду очень стараться, если вы мне дадите возможность учиться стряпать. – Амелиус опять попробовал переменить разговор. Она не обратила ни малейшего внимания на его слова, великолепная перспектива сделаться его служанкой поглощала все ее внимание.
– Я мала и глупа, – продолжала она, – но, мне кажется, могла бы научиться готовить, если бы знала, что делаю это для вас. – Она остановилась и посмотрела на него с беспокойством. – Позвольте мне попробовать! – умоляла она, – у меня мало было удовольствий в жизни, – а мне так бы хотелось этого! – Невозможно было устоять против нее.
– Я доставлю тебе возможное счастье, Салли, – ответил Амелиус. – Ты немногого просишь!
Эти слова сострадания обратили ее мысли на другое. Грустно было смотреть, с каким трудом ей давалась новая мысль, на которую навели ее.
– Хотела бы я знать, сможете ли вы сделать меня счастливой? – сказала она. – Вероятно, я была счастлива когда-нибудь, но теперь не помню. Я не помню дня, в который не чувствовала бы голода и холода. Постойте. Мне кажется, я была счастлива однажды. С тех пор прошло много времени, мне было очень трудно, но я выучилась играть арию на скрипке. Старик и его жена учили меня по очереди. Кто-то меня отдал старику и его жене, не знаю кто, и я не помню их имен. Они были музыканты и пели на улицах богачей гимны, а на улицах бедняков юмористические песни. Разумеется, было холодно стоять босиком на мостовой, но мне доставалось много пенсов. Люди говорили, что стыдно таскать такую маленькую девочку по улицам, и давали мне пенни. Я ужинала хлебом и яблоками и спала в славном углу под лестницей. Знаете, мне, кажется, было очень весело в то время.
Амелиус попробовал навести Салли на другие воспоминания. Он спросил, сколько ей было тогда лет.
– Не знаю, – ответила она, – я не знаю, сколько мне теперь лет. Я ничего не помню до скрипки. Не помню, через какое время со стариком и его женой случилась беда. Их посадили в острог, и я не видала их с того времени. Я убежала со скрипкой, чтобы заработать себе что-нибудь. Мне кажется, я заработала бы много денег, если бы не уличные мальчишки. Они такие злые, эти мальчишки. Они сломали мою скрипку. Я пробовала продавать карандаши, но никто их не покупал. Я стала просить милостыню. Меня поймали и привели к… как называется господин, который сидит на высоком месте за пюпитром? Господи, как я испугалась, когда меня привели к этому господину! Он, казалось, был в большом затруднении. Подведите ее поближе, сказал он, она так мала, что я ее едва могу видеть. Господи, прибавил он, что же мне делать с этим несчастным ребенком? Много было народу в доме. Кто-то сказал: ее должны принять в рабочий дом. Потом пришла дама. Я возьму ее, говорит, если вы мне ее отдадите. Он знал ее и позволил меня взять. Она отвела меня в место, которое называют приютом для бездомных детей. В приюте было очень строго. Нас кормили, конечно, хорошо, и учили нас. Нам рассказывали о нашем Отце на небесах. Я сказала, что не хочу, чтобы он был на небе, хочу, чтобы он сюда сошел. Всем им было очень стыдно за меня, когда я это сказала. Я была дурная девочка, я сделалась неблагодарной. Через некоторое время я убежала. Видите ли, там было очень строго, а я привыкла к улицам. Я встретила шотландца на улице. Он играл на свирели. Он научил меня плясать и одел меня шотландкой. У него была странная жена, получерная женщина. Она плясала также на ковре, чтобы не испортить прекрасные башмаки. Меня научили петь песни: сначала одну шотландскую песню. Раз его жена сказала, что она англичанка (не знаю, как получерная женщина могла быть ей), и я должна была выучить английскую песню. Они поссорились из-за этого. Она настояла на своем и научила меня петь «Салли в нашей аллее». Вот почему меня и прозвали Салли. У меня никогда не было своего имени, а только прозвища. Последним было Салли, и оно-то у меня осталось. Надеюсь, что оно вам нравится! О, какой красивый дом. Неужели мы в него войдем? Меня впустят? Какая я глупая! Я забыла о своем хорошеньком платье. Вы не скажете ничего, если меня примут за леди?
Карета остановилась у крыльца знаменитого доктора, приемная была полна больных. Одни пробовали читать книги и газеты, разложенные на 5 столах, другие смотрели друг на друга без всякого сочувствия, даже с каким-то недоверием и недоброжелательством.
Прошло два часа, прежде чем слуга позвал Амелиуса в кабинет доктора. Салли заснула на стуле от усталости. Он оставил ее в приемной, так как ему надо было расспросить доктора об отсталом развитии ее ума, что нельзя было сделать в ее, присутствии.
Доктор с необыкновенным интересом выслушал рассказ о событиях предыдущей ночи.
– Вы совсем не похожи на других молодых людей, – сказал он, – могу я спросить, где вы воспитывались? – Ответ удивил его. – Это показывает социализм в новом свете, – сказал он. – Ваше поведение казалось мне очень неблагоразумным сначала, но теперь, я вижу, что оно результат вашего учения. Посмотрим, чем я могу помочь вам.
Он был очень серьезен и молчалив, когда ему представили Салли. Его мнение об ушибе на ее груди успокоило Амелиуса: некоторое время ей, может быть, будет больно, но других последствий опасаться нечего. Написав рецепт и задав несколько вопросов Салли, он ласково отправил ее в приемную. – У меня есть маленькие дочери, – сказал он, когда дверь затворилась, – и я не могу не жалеть несчастное создание, когда сравниваю ее жизнь с их жизнью. Насколько я могу видеть, развитие ее чувств – высших и низших было задержано, как и рост, голодом, страхом, постоянным холодом, другими влияниями, связанными с жизнью, которую она вела. При здоровой пище, чистом воздухе и ласковом, заботливом обращении я уверен, что она станет умной и здоровой женщиной. Извините меня, если я позволю себе дать вам совет. Вы хорошо сделаете, если поместите ее куда-нибудь. Вы очень молоды и можете со временем раскаяться, что слишком доверились своим хорошим намерениям. Приезжайте ко мне опять, если я могу быть вам полезен. Нет, – продолжал он, отказываясь взять деньги за визит, – я даром дал совет бедной девушке. – Он пожал руку Амелиусу. Этот врач делал честь благородному сословию, к которому принадлежал.
Прощальный совет доктора, следовавший за оригинальным предложением Руфуса, подействовал на Амелиуса. Он был очень задумчив и молчалив, когда опять сел в карету.
Салли посмотрела на него со смутным страхом. Сердце ее сильно билось от опасения, что она опять сделала или сказала что-нибудь, оскорбившее его.
– Я дурно сделала, что заснула на стуле? – спросила она. Успокоенная на этот счет, она все-таки хотела узнать причину его задумчивости. После долгого колебания и продолжительного раздумья она решила задать другой вопрос.
– Господин выслал меня из комнаты, он сказал вам что-нибудь против меня?
– Господин не сказал ничего дурного о тебе, – ответил Амелиус, – и подал мне надежду, что ты можешь быть счастлива впоследствии.
Она ничего на это не сказала, неопределенные уверения были ей непонятны, она смотрела на Амелиуса с собачьей привязанностью. Вдруг она упала на колени в карете, закрыла лицо руками и тихо заплакала. Удивленный и огорченный Амелиус хотел ее поднять и утешить.
– Нет, – сказала она упрямо, – я чем-то рассердила вас, а вы не хотите мне сказать. Пожалуйста, скажите, что случилось!
– Мое милое дитя, – сказал Амелиус, – я только беспокоился о твоей будущности.
Она быстро взглянула на него.
– Как! Вы уже забыли! – воскликнула она. – Я буду вашей служанкой. – Она вытерла глаза и веселая села подле него. – Вы испугали меня, – сказала она, – и совершенно напрасно. Вы не хотели этого сделать?
Человек старше его решился бы, может быть, разубедить ее, но Амелиус не в состоянии был этого сделать. Он попробовал опять заставить ее рассказать печальную, но такую обыкновенную и ужасную, лишенную всякой поэзии и чувства, историю ее прошлой жизни.
– Нет, – ответила она, инстинктивно поняв производимое ею впечатление. – Я не хочу вас огорчать, а вы были огорчены, когда я рассказывала о ней. Это была вечная жизнь на улицах с большими и маленькими девочками, постоянный голод и холод, и к тому же дурное обращение! Я хочу быть счастливой!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46