Этим мы обязываем Вас к строжайшему соб
людению тайны и чувствуем себя вправе предположить, что мы уже получили
Ваше честное слово молчать.
Пропуска на предоставленные Вам места на наших встречах Вы должны
забрать лично у нижеподписавшегося секретаря. Все без исключения высту
пления по предмету совещаний будут только на английском языке.
С глубоким уважением. Комитет.
Подписали:
Саймон Белл (Чо-Ло-Лет), профессор философии, председатель;
Эдвард Саммер (Ти-Искама), профессор классической филологии, зам. пр
едседателя;
Уильям Ивнинг (Пе-Вида), агент, секретарь;
Антоний Пэпер (Оки-Чин-Ча), банкир, кассир;
Олд Шурхэнд, частное лицо, директор».
В самом низу стоял постскриптум последнего:
«Надеюсь, ты придешь в любом случае. Считай мой дом своим, даже если
нас не застанешь. Я Ч директор и, к сожалению, сейчас постоянно в разъезда
х. Для тебя есть радостная неожиданность. Ты будешь в восторге от успехов
наших двух парней.
Твой старый, верный Олд Шурхэнд».
Добавляю к этому письму следующее короткое послание, которое прибыло ко
мне чуть позже. Оно звучало так:
«Мой брат!
Я знаю, что ты приглашен. Не упущу возможности принять тебя! Рад тебе
неописуемо! Оба парня напишут тебе еще лучше. Твой Апаначка, вождь найини
-команчей».
Эти «оба парня», или, как выразился Олд Шурхэнд, «двое наших ребят», написа
ли мне следующее:
«Достопочтенный господин!
Когда Вы однажды строго указали нам на наш неправедный, низкий пут
ь в искусстве и открыли иную тропу Ч дорогу к высокому, высшему, Ч мы обе
щали Вам объявиться лишь тогда, когда будем в состоянии доказать реальны
ми и неоспоримыми достижениями, что красная раса не менее даровита, чем л
юбая другая, в том числе и в искусстве. Мы унаследовали свои способности о
т нашей бабушки, которая, как Вы знаете, была чистокровной индеанкой. Мы об
ещали: когда придет время, несмотря на большое расстояние, явиться сюда, к
нашим, чтобы подвергнуть испытанию все то, чего мы достигли. Мы считаем, чт
о не должны бояться этого экзамена и ждем Вас в середине сентября на горе
Виннету, где и будем приветствовать Вас! Мы знаем, что Вы, естественно, при
глашены на эти тайные и крайне важные совещания, и непоколебимо верим, чт
о Вам ничто не помешает появиться в указанном месте в назначенное время.

С глубоким почтением, всецело Ваши
Янг Шурхэнд. Янг Апаначка».
Подлинность письма не вызывала сомнений. Оно наполнило меня радостью, хо
тя и было составлено «обоими парнями» с целью задеть меня. Читавшим рома
ны «Виннету» и «Верная Рука» легко представить, кто эти «оба парня». Оста
льных я могу лишь попросить наверстать упущенное, чтобы им проще было ра
зобраться в данном повествовании, практически являющемся четвертым то
мом не только «Виннету», «Верной Руки», но и «Сатаны и Искариота». Если пом
ните, Олд Шурхэнд Ч Верная Рука Ч и Апаначка оказались братьями, которы
х утаили от их прекрасной матери, душевно и духовно богато одаренной инд
еанки. Она, одевшись в костюм воина и действуя под именем Кольмы Пуши, мног
о лет тщетно обыскивала города Востока, саванны и девственные леса Запад
а, пока Виннету и я не помогли ей обнаружить искомые следы, а потом и обоих
сыновей. Один из них слыл самым знаменитым вестменом, а другой Ч не менее
знаменитым вождем команчей; оба были люди достойные, оставшиеся верными
дружбе, несмотря на все перемены, которые претерпела с тех пор как их, так
и моя жизнь.
Позже оба женились на красавицах сестрах из племени Виннету, то есть апа
чей-мескалеро, и каждого под Рождество жены одарили сыновьями, унаследо
вавшими дарования Кольмы Пуши в еще большей степени.

Отцы, к счастью, располагали средствами для развития этих врожденных спо
собностей. Янг Шурхэнда и Янг Апаначку перевезли на Восток, чтобы сделат
ь из них людей искусства: первого Ч архитектором и скульптором, а второг
о Ч скульптором и художником. Возложенные на них надежды оправдались. П
о прошествии нескольких лет они приехали в Париж, чтобы обучаться там в м
астерских знаменитейших мастеров, затем продолжили учебу в Италии и, нак
онец, побывали в Египте, чтобы познакомиться там с древними способами ст
роительства гигантских пирамид. На обратном пути они проезжали Германи
ю и посетили меня. Тогда они показались мне очень симпатичными. Я был искр
енне рад им, и не только потому, что они чтили моего несравненного Виннету
как полубога. Их помыслы, а еще больше возможности, тоже были поистине выд
ающимися. Казалось, им нет предела. Но, к сожалению, все это чисто по-америк
ански было поставлено на службу бизнесу и вместо похвалы они получили от
меня очень серьезное предупреждение, которое, как теперь ясно из письма,
они не забыли и не простили мне до сих пор. Пожалуй, именно поэтому ни их от
цы, ни они сами не оповещали меня о своих творческих планах на будущее. До
сих пор я не знал, что же побудило обоих молодых людей обратиться к тайнам
колоссальных скульптур и построек древнего Египта. Но теперь я начал дог
адываться, что достижения, о которых писали молодые люди, имели к этому от
ношение.
Не скажу, что письма, пришедшие одно за другим, во всем порадовали меня. По
чему мне не сказали открыто и прямо, о чем, собственно, шла речь? К чему эти и
гры с лагерным сбором? Подлинно великие и плодотворные идеи рождаются в
уединенных размышлениях, а не в длинных речах, которые рассчитаны лишь н
а короткий ум! Зачем это разделение старых вождей и молодых? К чему еще отд
ельно их жены и другие женщины? А господа из этого странного и весьма сомн
ительного комитета? Они хотели вести заключительное собрание, а значит,
оказывать влияние на решения всех без исключения собравшихся и вносить
туда поправки! Имена обоих профессоров, урожденных индейцев, были мне из
вестны. Но тон, в котором они мне писали, безропотно не снес бы ни Сэм Хокен
с, ни Дик Хаммердалл, ни Пит Холберс. Секретарь и кассир вообще ни о чем мне
не говорили. А Олд Шурхэнд как директор? Что все это значит? Для чего здесь
нужен какой-то непонятный «директор»? Может, чтобы возложить на него мор
альную ответственность или даже исполнение финансовых поручений? Олд Ш
урхэнд давно стал вестменом высшего ранга, но был ли он в состоянии сорев
новаться с хваткой тертого американского дельца, я не знал. Все это казал
ось мне тем сомнительнее, чем глубже я вникал в написанное. Моей жене все э
то тоже не нравилось. Поскольку я упомянул о ней, следует сказать, что и он
а получила личное послание:
«Моя дорогая белая сестра! Наконец мои глаза увидят тебя, хотя моя д
уша уже давно видела твою. Повелитель твоего дома и твоих мыслей придет к
горе Виннету, чтобы посовещаться с нами о Высшем и Прекрасном. Я знаю, он н
е совершит этого путешествия без тебя. Прошу тебя сказать ему, что готовл
ю вам обоим лучшую нашу палатку и что для меня твой приезд подобен теплом
у, возрождающему лучу солнца, которое уже ушло из моей жизни, достигшей св
оего рубежа. Так приди и наполни меня твоей верой в Великого Справедливо
го Маниту, которого я хотела бы чувствовать так же, как чувствуешь ты, моя
сестра!
Кольма Пуши».
Должен упомянуть, что Душенька переписывалась с Кольмой Пуши и переписы
вается до сих пор, и добавлю, что именно это послание не в последнюю очеред
ь повлияло на наше решение. Если я и в самом деле поеду, то уж точно не один.

Пришло еще несколько писем. Выберу среди них лишь одно, поскольку оно пре
дставляется самым важным. Оно было написано прямо-таки каллиграфически
м почерком, на очень хорошей бумаге, и завернуто в большой тотем из тончай
шей кожи антилопы, обработанной так, как это может сделать только индеец,
и имеющей белизну снега и гладкость фарфора. Отмеченные пунктиром литер
ы были раскрашены киноварью и другими неизвестными мне красками. Вот сод
ержание письма:
«Мой белый брат! Я спросил о тебе у Бога. Я хотел знать, среди тех ли ты
еще, о ком говорят, что они живы. И мне пришло известие, что тебя пригласили
принять участие в сентябрьских совещаниях. Они пройдут на моей горе, нав
сегда нарушив ее священное спокойствие и тишину. Ради всего того, что ты к
огда-то любил здесь, а может, любишь до сих пор, заклинаю: повинуйся этому з
ову! Спеши сюда, где всегда был твой второй дом, и спаси своего Виннету! Сей
час его понимают неправильно, не хотят понять и меня! Ты никогда не видел м
еня, а я Ч тебя. Я никогда не слышал звука твоего голоса, и ты никогда бы не
услышал звука моего. Но сегодня мой страх шагает далеко через море, к тебе
, его крик так громок, что ты услышишь его и, верю, придешь.
Никто не знает, что я зову тебя. Это известно только тому, кто пишет п
исьмо. Он Ч моя рука, а рука молчит. Но прежде чем ты появишься здесь, побыв
ай на Наггит-циль. Средняя из пяти больших голубых елей скажет тебе все, ч
то я не могу доверить бумаге. Ее голос станет для тебя голосом Маниту, Вели
кого и Вселюбящего Духа! Я прошу тебя еще раз: приди и спаси своего Виннету
! Его хотят отнять у тебя и убить навсегда!
Тателла-Сата, Хранитель Большого Лекарства».
Что касается упомянутой в письме Наггит-циль, то под наггитами понимают
более или менее крупные золотые самородки, а «циль» на языке апачей озна
чает «гора». Следовательно, Наггит-циль переводится как Золотая гора. Ка
к известно, на этой горе отец и сестра моего Виннету были убиты неким Сант
эром. Позже, незадолго до смерти, которая настигла Виннету в кратере горы
Хенкок, он сообщил мне, что зарыл на Наггит-циль завещание, прямо у надгро
бия могилы своего отца, и теперь меня ждет золото, очень много золота. Когд
а я прискакал к Наггит-циль, чтобы забрать завещание, на меня напали из за
сады и взяли в плен. Тот самый Сантэр и шайка индейцев-кайова, среди котор
ых он сшивался. Во главе группы стоял юный Пида, чья душа приветствовала м
ою теперь, по прошествии более тридцати лет, в письме его отца, старейшего
вождя Тангуа. Сантэр похитил завещание, в котором вождь апачей изливал с
вою последнюю волю и где говорилось о местонахождении золота, и сбежал с
ним. Я вынудил кайова освободить меня, поспешил за вором и прибыл на место
как раз в тот момент, когда он только что нашел сокровище. Тайник был на вы
сокой скале, на берегу одинокого горного озера, которое называют Деклил-
То, Темная Вода. Увидев меня, бандит выстрелил. Что произошло потом, можно
прочитать в последней главе «Золота Виннету».
А в отношении Тателла-Саты, Хранителя Большого Лекарства, должен призна
ть, что всегда горел искренним желанием встретиться однажды с этим самым
таинственным из всех краснокожих и поговорить с ним, но мое сокровенное
желание так до сих пор и не исполнилось. Имя Тателла-Сата с языка таос дос
ловно переводится как Тысяча Солнц, то есть по-индейски Тысяча Лет. А знач
ит, обладатель его настолько стар, что определить его возраст невозможно
. Неизвестно и то, где и когда он родился, поскольку он не принадлежал ни к о
дному из племен, хотя все индейские народы почитали его одинаково высоко
. Сотни шаманов в одиночестве постепенно обретали дар и знания; он именно
из таких, высоко вознесшийся над остальными. Неверно представлять себе и
ндейского шамана шарлатаном, знахарем или колдуном, вызывающим дождь. Ша
ман хоть и «человек лекарства», но «лекарство» здесь не имеет ничего общ
его со своим значением, принятым у нас
По-английски шаман, знахарь Ч medicine-man, что бук
вально можно перевести и как «человек лекарства».
. Для индейцев это слово из чужого языка, и смысл его у них совершенн
о иной.
Когда краснокожие познакомились с белыми, они увидели, услышали и узнали
много удивительного. Больше всего их удивляло действие наших лекарств,
медикаментов. Они не могли постичь этого явления и признали его как безг
раничную божественную благодать, открывшуюся человеческому роду с Неб
ес. Первый раз услышав слово «лекарство», они связали с ним понятие о чуде
, божественном покровительстве и непостижимом для людей действии высши
х сил. Стало быть, значение принятого индейцами во все языки и диалекты сл
ова «лекарства» соизмеримо у них со смыслом слова «таинство». Все, что бы
ло связано с их религией, верой и поисками вечного, стало определяться ка
к «лекарство», так же как и все те плоды европейской науки и цивилизации, к
оторые они не могли понять. Они были достаточно искренни и честны, чтобы о
ткрыто признать Ч преимуществ у бледнолицых гораздо больше. Потому-то
индейцы и стремились равняться на последних, брали от них много хорошего
, но, к сожалению, и много плохого. Они были так по-детски наивны, что все сам
ое обычное считали необычайно высоким, святым. Тогда они и взяли в оборот
слово «лекарство», называя им самое святое и не подозревая, что это свято
е они тем самым оскорбляли и унижали, А поскольку в те давние времена даже
у нас слово «лекарство» еще не вызывало такого почтительного отношения,
как сегодня, и слыло синонимом притворства, шарлатанства и легкомыслия,
то, со всей своей непосредственностью называя «шаманами», или «людьми ле
карства», тех, кто стоял у истоков теологии и науки, индейцы и не догадывал
ись, что унижали и навсегда уничтожали этих людей.
Как высоко стояли последние, прежде чем познакомились с «цивилизацией»
белых, нам еще предстоит узнать, углубившись в прошлое американской расы
. А прошлое свидетельствует, что по многим показателям народы Америки ст
ояли на одной ступени с белыми. Царство добра, величия и благородства дре
вних народов брало начало в головах тех людей, которых позже станут имен
овать «людьми лекарства». Среди шаманов было не меньше, чем в истории ази
атской и европейской рас, людей знаменитых и выдающихся. Если современны
е индейские шаманы не шаманы прошлого, то в этом явно виноваты не только и
ндейцы.
1 2 3 4 5 6 7 8