Саймон тяжело вздохнул.– Вполне допускаю, что ты права. Но я тем не менее не теряю надежды, и, боюсь, так будет продолжаться до тех пор, пока не почувствую себя дряхлым стариком.Последние слова он выговорил очень медленно и отчетливо. Фенела взглянула на отца и, повинуясь внезапному порыву, бросилась к нему и взяла под руку.– Ну почему бы тебе не наведываться домой почаще? – с укоризной взмолилась она. – Зачем проводишь увольнительные в Лондоне? Только последнего покоя себя лишаешь. Если хочешь, мы сюда друзей назовем целую кучу, тебе будет интересно и весело!– Ну, и где же они, эти твои восхитительные, таинственные друзья? – саркастически осведомился Саймон.Он резко выдернул свою руку из руки дочери и заметался по комнате. Через мгновение застыл, воздев ладони над головой.– Надоело!!! – заорал он. – Все надоело, слышишь?! Свихнуться можно с тоски, да будь оно трижды все проклято! Надоело!– Что надоело? – озадаченно спросила Фенела.– Жить и умирать! – вопил Саймон. – Зачем это все? К чему? Чего мы достигли? Я спрашиваю себя, спрашиваю вновь и вновь – и не нахожу ответа!Паника на мгновение охватила его, затем, словно подавив в себе дальнейшие вопли отчаяния, Саймон рухнул в кресло перед камином и вытянул ноги.– Хватит, – буркнул он. – Все. Сыт. Сыт по горло! Он принялся растирать глаза, яростно прижимая их перепачканными краской пальцами.– У меня голова разболелась… и глаза тоже.– Хочешь, кофе приготовлю? – предложила Фенела. – Если у тебя что-то с глазами, почему окулисту не покажешься?– Упаси Бог! Ни за что! – Саймон дернулся в кресле, словно дочь хлестнула его плетью. – Не настолько же я еще стар! Ага, ты будешь поправлять мне на носу очки, подавать слуховой рожок, а отсюда уже рукой подать и до сидячей ванны с инвалидным креслом! Ради Бога, готовь свой кофе и прекрати городить вздор!В голосе отца звучала неподдельная досада, так что Фенела без дальнейших разговоров отправилась на кухню. Глава III «И какая муха его укусила? – думала она. – Что же это с ним творится – никогда прежде ничего подобного не случалось…»Пронизывающий насквозь внезапный водяной шквал обрушился на свертки, которые Фенеле пришлось тащить прямо в руках, и на ее тоненькое пальтишко, немедленно промокшее насквозь. Она пробиралась сквозь ливень, полуослепнув от безжалостных струй и проклиная все на свете, а в особенности – предстоящую ей долгую дорогу вверх по холму, когда рядом с ней неожиданно притормозил автомобиль.Она обернулась с радостной улыбкой, в надежде, что это Рекс, но, к ее удивлению, в машине сидел сэр Николас Коулби. Прежде чем заговорить с девушкой, ему пришлось опустить оконное стекло, и у Фенелы было достаточно времени, чтобы опомниться от изумления после столь неожиданного поступка со стороны сэра Николаса.– Вас подвезти? – предложил он. Фенела, немного поколебавшись, согласилась:– Огромное вам спасибо, я промокла вся, до последней ниточки.Он распахнул перед ней дверцу, впустил внутрь. Фенела разложила влажные свертки на полу салона: рыбу, запах которой уже начинал просачиваться сквозь газетную обертку, помидоры, выпиравшие из бумажного, на глазах расползающегося кулька, и прочие продуктовые богатства, небрежно рассованные по пакетикам и кое-как завернутые в бумагу.– Как глупо с моей стороны, даже корзину утром не захватила, – пояснила Фенела. – Так устала, прямо руки отнимаются…– Рад наняться к вам носильщиком, – ответил сэр Николас.Фенела улыбнулась в ответ, толком так и не разобрав, шутит он или говорит серьезно.Сэр Николас тронулся с места и некоторое время вел машину молча, после чего заговорил в своей обычной смущенной, запинающейся манере:– Ваш отец был так любезен, что пригласил меня зайти как-нибудь в гости. Могу я воспользоваться его приглашением сегодня вечером? Мне нужно повидать майора Рэнсома, а застать его в лагере очень сложно.– Ну разумеется! – ответила Фенела.Она почувствовала, что пожелание увидеть Рекса Рэнсома было высказано всего лишь как благовидный предлог для визита, и терялась в догадках, что же могло послужить истинной причиной?«Он явно не решается зайти просто так, по-дружески, – рассуждала она. – Не решается открыто идти поперек матушкиной воли».– Как новая картина? – осведомился сэр Николас. Было заметно, что он изо всех сил старается казаться разговорчивым и непринужденным, но Фенела почувствовала, с каким усилием дается ему каждый вопрос, и мысленно упрекнула себя за необщительность.На самом же деле ее просто угнетали усталость и беспокойство, трудно объяснимые для постороннего.– Картина окончена, – ответила Фенела, – и до деревни я добралась как раз на том самом такси, на котором ее отвозили на станцию. Иначе поехала бы на своем велосипеде…Ну разве можно объяснить сэру Николасу все обстоятельства, предшествовавшие короткой поездке на станцию с плодом последних живописных усилий Саймона на заднем сиденье?Не объяснить ему, как она полночи не могла сомкнуть глаз и как в течение долгих часов портрет стоял в темноте, в их с сестрой спальне, отчего и она, и My ощущали себя часовыми, собственной головой отвечающими за его сохранность, так что даже и уснуть не смели: как бы какой беды ни приключилось с драгоценным для них полотном.Но какими же смешными и надуманными казались теперь, при ясном свете дня, все их страхи… Однако вчера вечером, когда Саймон наконец полностью завершил работу, которую собирался назвать «Завтра», Фенела была твердо уверена, что Илейн ни перед чем не остановится, лишь бы не выпустить картину на суд публики.Честно говоря, девушка даже сочувствовала Илейн, однако она не менее твердо знала, что, несмотря на в общем-то непростительную дерзость, допущенную Саймоном, портрет этот должен быть продан во что бы то ни стало – ради детей.А просить Саймона переделать картину – дело абсолютно бесполезное: раз уж он задумывал что-нибудь, то никакая в мире сила не могла заставить его свернуть с намеченного пути.И уж тем более для Саймона и речи быть не могло об исправлении уже законченной работы – уж скорее он смоет всю живопись до основания! В последнем же случае, как хорошо знала Фенела, пришлось бы ждать еще долгие месяцы, прежде чем отец вновь возьмется за кисть.В конце концов опять-таки Фенеле пришлось выносить окончательное решение: она позвонила мэтру Боггису и постаралась, особо не впадая в панику, но все же весьма настойчиво, убедить его забрать картину немедленно.К счастью, мистер Боггис привык иметь дело с художниками, и непостоянство их нрава было ему прекрасно известно, поэтому он сообразил наконец, в чем дело, и пообещал в самое ближайшее время прислать за картиной парочку своих ребят.– Мисс Фенела, в мирное время я сразу же прислал бы машину, – пояснил он, – но теперь – сами понимаете! – это невозможно. Моим людям придется ехать поездом до Криперса, и я очень надеюсь, что удастся поймать такси до Фор-Гейблз.– Но вы отправите их первым же поездом? – умоляюще воскликнула Фенела, и мистер Боггис не только пообещал ей сделать это, но и сдержал свое обещание.И все же не раньше, чем надежно упакованная картина очутилась на заднем сиденье такси, Фенела позволила себе наконец вздохнуть с облегчением.Однако полного покоя все равно не наступило, пока девушка не проводила свой драгоценный груз на станцию и не услышала, уже по дороге в деревню, прощального свиста лондонского поезда, скрывавшегося за поворотом. Вот только тогда она разрешила себе окончательно расслабиться и подумать об Илейн.Разговаривала ли Илейн с Саймоном прошедшей ночью или нет – Фенела и понятия не имела. Но вечером к столу гостья так и не вышла, отчего все почувствовали себя неловко и держались за обедом немного стесненно. Рекс еще до того, как ему сообщили о случившемся, ощутил всеобщее замешательство и не предпринимал никаких попыток вернуть былую непринужденную атмосферу, парившую накануне.Сама Фенела находилась в подавленном состоянии, и, по всей видимости, отец разделял ее чувство. Только для My, самой юной и впечатлительной из всех, ситуация представлялась в крайне волнующем свете.– Слушай, как ты думаешь, когда мы уснем, она проберется сюда с коварными намерениями, да? – спросила она у Фенелы, когда сестры добрались наконец до своих постелей, втащив предварительно портрет наверх, в спальню, и прислонив его к стене прямо напротив кроватей, лицом к ним.– Надеюсь, нет, – отвечала Фенела. Она бросила взгляд на картину, маячившую у противоположной стены комнаты, и ощутила в душе почти такую же ненависть к портрету, как и к живому оригиналу.«Омерзительная картина, – подумала девушка, – написана с жестокой горечью, которая прежде не отмечалась в работах Саймона!»Зрелище Илейн, отраженной в зеркале, могло привести в уныние – если не испугать! – любого. Мышцы лица зрителя сами собой беспомощно обвисали в предчувствии старческого бессилия, словно подражая героине картины.– Ох, я бы и сама с удовольствием ее уничтожила! – неожиданно вслух призналась Фенела.My в изумлении уставилась на сестру.– А я-то думала, ты недолюбливаешь Илейн!– Нет, я не из-за нее… – пояснила Фенела.– А-а, кажется, понимаю… – My уселась на краешек кровати, подперев руками подбородок. – То есть ты считаешь, что папа оскорбил своей картиной всех женщин вообще? Получилось, он лишает нас права обладать внутренней, духовной красотой… Разумеется, нам-то известно, что это всего лишь портрет Илейн и только Илейн, а мы – совсем другое дело, но, по-моему, большинство людей в определенной степени отождествляют себя с изображением, особенно если оно сделано достаточно искусно.Тут настал черед Фенелы удивляться.– Боже мой, My, ты говоришь потрясающие вещи! В твоем возрасте – и такая проницательность! И как только тебе удается?!My, как обычно в ответ на комплимент, засияла, польщенная.– Удается как-то… сама не знаю как. Просто я в последнее время все старалась продумать хорошенько. Взрослею, наверное?– Да уж это точно… – согласилась старшая сестра. Она глубоко вздохнула, потому что последнее замечание вернуло ее в привычное состояние тревоги за будущее My.Это Саймону легко – писать жестокие, почти издевательские портреты Илейн и называть их «Завтра»… А вот что ожидает завтра их – ее саму и бедных My, Сьюзен и Тимоти?А ведь это «завтра» грозит каждому из них, и самое страшное, что, каково бы ни было будущее, оно зависит исключительно от Саймона!
– Да, картина окончена, – еще раз повторила Фенела сэру Николасу, изо всех сил пытаясь вспомнить, не сказал ли тот что-нибудь в ответ на ее предыдущие слова.Дело в том, что мысли ее все это время витали слишком далеко и она вряд ли была в состоянии расслышать его слова.– А с вас отец писал когда-нибудь портреты? – поинтересовался сэр Николас.– В детстве – великое множество, – ответила Фенела, – но с тех пор – никогда. Если вам доведется побывать в галерее Тейт, то вы увидите там сделанный с меня набросок. Я ужасно его стесняюсь: девчушка лежит голышом и размахивает в воздухе игрушками.– Но взрослые фотографии-то, наверное, у вас есть? – сказал сэр Николас. – Будет очень жаль, если вдруг в вашей жизни произойдет какое-нибудь знаменательное событие – богатое наследство получите или замуж выйдете, – и вдруг картина из галереи Тейт окажется единственной, которую смогут напечатать газеты?Фенела рассмеялась. Она не ожидала найти в лице сэра Николаса Коулби человека с чувством юмора.– Слушайте, вы меня не на шутку перепугали! Я сейчас же пойду и сфотографируюсь.Они подъехали к повороту на Фор-Гейблз.– Если торопитесь, не сворачивайте, – предложила Фенела, – здесь недалеко, я и пешком спокойно дойду.– Нет, я довезу вас до самых дверей. Не забывайте, что я подрядился доставить вам продукты!– Спасибо, – поблагодарила Фенела и вдруг неожиданно для самой себя добавила: – Приходите к нам обедать.Не успела она выговорить слова приглашения, как уже пожалела о сказанном. Она увидела выражение лица сэра Николаса и со свойственной ей болезненной чувствительностью немедленно истолковала его как осуждение своей напористости.– Но, конечно, вам не захочется… – начала она виноватым тоном.Но тут сэр Николас подъехал к входной двери и, выжимая тормоз, оглянулся на девушку.– Очень рад, мисс Прентис, – сказал он. – С удовольствием приму ваше предложение, если вы не передумаете.Фенеле ничего иного не оставалось, как назначить точное время, после чего она поблагодарила его за помощь и быстренько выбралась из машины.– Пожалуйста, не беспокойтесь, я сама справлюсь. Она распахнула входную дверь и занесла покупки внутрь.Обернувшись, чтобы закрыть за собой дверь, девушка вдруг заметила, что сэр Николас все еще смотрит ей вслед, вовсе не собираясь уходить.В первый момент Фенела подумала, не ожидает ли он приглашения войти, но тут же оборвала себя: пустая фантазия, не более!«Да, возможно, он и одинок, – подумала девушка, – но ведь не больше, чем все остальные».Она несколько смущенно помахала ему рукой на прощание и захлопнула дверь.Как это ни странно, но все время, пока Фенела готовила обед, мысли ее целиком занимал сэр Николас Коулби. Он вызывал какое-то странное сострадание, хотя, как казалось Фенеле, кроме полученных на войне ран, не было особых причин для жалости ни к нему, ни к кому другому в его положении.«У меня и так забот по горло, лучше саму себя пожалей! – решила в конце концов Фенела. – Хоть бы эта Илейн поскорее убиралась отсюда, и кончено».Когда обед был готов, Фенела поднялась наверх и постучалась в дверь к Илейн. Никакого ответа. Девушка постучалась опять.– Это я, Фенела! – позвала она. – Вы спуститесь к ленчу?Дверь рывком распахнулась – на пороге стояла Илейн. Фенела с облегчением отметила более-менее нормальную гримасу на ее лице.Вне всякого сомнения, Илейн все еще злилась: глаза сверкали под набрякшими веками, а плотно поджатые губы придавали ей какой-то монгольский вид. Она рванулась мимо Фенелы, не вымолвив ни слова, и стала спускаться по ступенькам. Только очутившись в холле, Илейн соизволила наконец заговорить, пренебрежительно роняя слова через плечо, словно обращалась к служанке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24