Вот так обстоят дела, Саймон, и ты обязан взглянуть правде в глаза!Саймон посмотрел через всю комнату на дочь, уже открыл было рот, готовый разораться, но потом вдруг передумал и промолчал.Фенела, переполненная радостной благодарностью за его сдержанность, и понятия не имела, чему этим обязана: просто в этот миг она как две капли воды походила на свою мать, и почти невыносимая боль утраты пронзила Саймона.Ведь в точности так говорила и Эрлайн, если всерьез хотела чего-то добиться, спокойно, доходчиво и с чисто шотландской рассудительностью, помогавшей ей непоколебимо держаться затронутой темы, как бы ее супруг ни старался уклониться или замять разговор.– Остается одно, – решил Прентис, поднимаясь с места, – я должен немедленно взяться за работу. Богис уже давным-давно пристает ко мне с просьбой написать что-нибудь. Что ж, он получит желаемое, а мы сможем немного поправить наше финансовое положение.– Ну, раз ты готов начать хоть сейчас, – подхватила Фенела, – я позвоню мистеру Богису и получу у него аванс: он даст, можно не сомневаться.– Он даст аванс тебе?! – вскипел Саймон. – А писать-то картину кто будет, спрашивается?!– Ты, – спокойно парировала дочь, – и если ты не поспешишь, то семья Прентиса будет выпрашивать милостыню под дверями соседей. Не думаю, чтобы это пошло на пользу твоей репутации.– Черт бы тебя побрал, ты хуже надсмотрщика на галере! – разорался-таки Саймон, однако при этом сгреб свою дочь за плечи и сжал в медвежьих объятиях. – Ей-богу, я самый паршивый отец на свете! Нэнни тысячу раз права, когда ругает меня, но я готов немедленно исправиться, хотя, боюсь, мое духовное преображение долго не продлится…И, посмеявшись над своим же собственным непостоянством, он с бодрым свистом отправился вниз, предоставив Фенеле собирать его одежду, небрежно разбросанную по полу и кровати, и аккуратно развешивать ее в шкафу.А внизу Илейн капризно надула губки в ответ на заявление Саймона, что тот избрал ее моделью для своей новой картины.Вместе с тем она втайне была польщена: с самого начала короткого, но страстного романа с красавцем художником она надеялась, что тот предложит написать ее портрет, и была слегка уязвлена, что предложение запоздало.Слава и популярность, всегда сопутствовавшие моделям Саймона, уже сами по себе были достаточной платой за скуку и тяготы позирования.– Самое лучшее для этих целей платье у меня наверху в коробке, – заметила Илейн. – Оно из белого шифона. Саймон, почему бы тебе не написать совсем белую картину, всю в белых тонах? Это было бы оригинально!– Оригинально! – передразнил Саймон. – Вот именно этим так называемые портретисты и занимаются на втором году обучения в художественной школе! Ради бога, женщина, не суди о том, о чем ты не имеешь ни малейшего понятия, – об искусстве, а рассуждай только на близкие тебе темы! Теперь дай-ка я прикину…Он принялся ходить взад-вперед по мастерской, потирая руки и ероша пальцами волосы.– Ты слишком худа для обнаженной натуры, разве что я соберусь дать публике урок анатомии.– Не говори глупостей, Саймон! – рассвирепела Илейн. – У меня великолепная фигура, все говорят!– Дорогая, у тебя модная фигура. А это совсем другое дело. По мне, так ты можешь служить аллегорическим изображением жизни в оккупированных странах.– Если ты будешь продолжать в том же духе, – недовольно надулась Илейн, – я вообще не стану тебе позировать.– Конечно, станешь! – отвечал Саймон. – Куда ты денешься? Ведь это лестно, уж мне ли не знать! Говорю же тебе, далеко не каждая подружка Саймона Прентиса удостаивается чести послужить ему натурщицей.– По-моему, ты невыносим, до омерзения нагл и самонадеян!– А почему бы и нет? – пожал плечами Саймон. – Кого из художников можно сейчас поставить вровень со мной? Сама знаешь – никого. И никто, моя милая глупышка, не сможет так прославить тебя, как я, ты и это прекрасно знаешь! Так что давай садись вон на тут стул, и посмотрим, что из тебя получится.Прентис усаживал Илейн то так, то эдак – все никак не находил удовлетворительного ракурса, и в результате окончательно вывел ее из себя.– Ладно уж, иди надевай свое белое платье! – согласился он под конец. – Чувствую, что оно премерзкое, но будь я проклят, если сумею писать эти юбку и жакет. Всегда терпеть не мог рыжих в черном – уж больно откровенный контраст!Илейн поднялась наверх, а Саймон начал готовить свои краски и кисти, счастливый, что его наконец-то принудили взяться за работу.До возвращения Илейн прошло минут двадцать. Она изрядно потрудилась над своей внешностью, словно приготовилась идти к фотографу.Белое платье – как и было обещано Саймону – оказалось просто восхитительным, шифон окутывал ее тело легкой дымкой, а мастерство кроя свидетельствовало о руке истинно французского модельера!Темно-рыжие волосы, гладко расчесанные и ровным блеском напоминающие полированную медь, оттеняли белизну обнаженных плеч; на запястьях искрились бриллиантовые браслеты.– Ага, прямо хоть на королевский бал, – прокомментировал Саймон, отвешивая насмешливый поклон.– Ну, теперь ты видишь, что я была права? – торжествующе спросила Илейн. – Белый фон подчеркивает цвет моих волос. О, Саймон, выйдет просто божественно!– Ага, – угрюмо кивнул Саймон. – Авторские права обязательно купят в Вулворте, и на каждом углу станут продаваться шестипенсовые копии под названием «Белоснежка».– Ну и скотина же ты! Никогда больше не поделюсь с тобой ни одной своей идеей!Она изящно пересекла комнату, задержалась у маленького зеркала, висящего на стене, и уставилась в него.– Нашел! – завопил Саймон.– Что нашел? – не поняла Илейн.Саймону было не до объяснений: он уже сбрасывал прочь с подиума стулья и остальные предметы, приготовленные для постановки.Затем подтащил стол и стул, в свое время весьма стильные вещи, и, направляясь к дверям, принялся что было мочи звать дочь:– Фенела! Фенела!!!Раскаты его голоса проникали в самые потаенные уголки дома.Фенела стремглав сбежала с лестницы. Она помогала Нэнни одевать детей на прогулку и по настойчивому призыву, звучавшему в отцовском голосе, пыталась угадать, что же стряслось на этот раз.– В чем дело, па… я хотела сказать, Саймон?– Мне нужно трехстворчатое зеркало из твоей комнаты, – заявил он. – Ну ты понимаешь, какое?– Но оно как раз понадобится Илейн, – предупредила Фенела.Девушка хорошо знала, что если уж отец решил использовать что-нибудь, то эту вещь нельзя будет трогать до окончания работы.– Ну и какая, к черту, разница? – удивился Прентис. – Иди и неси что сказано.Она отправилась выполнять это требование, гадая, где же им с My теперь взять зеркало, если их собственные пойдут на нужды Саймона и Илейн.Фенела спускалась по ступенькам, шатаясь под тяжестью ноши. Трельяж, вставленный в золоченую деревянную раму, был дешевым, но милым, центральная створка увенчивалась резными фигурками двух амурчиков.– Ага, вот оно-то мне и нужно, – удовлетворенно сказал Саймон.Он разместил трельяж на заранее приготовленном столе, затем усадил Илейн на стул и приказал ей опереться одним локтем о столешницу и смотреться в зеркало.– Тебе обязательно понравится, – заметил он. – У тебя будет возможность разглядывать себя в зеркале все это время.– Вынуждена признаться, что это зрелище, которое раздражает меня меньше всего во всем твоем доме, – отпарировала Илейн.Саймону потребовалось какое-то время, чтобы усадить ее; наконец он достиг желаемого ракурса и с удовлетворением взялся за мольберт.– Не уходи, – бросил он Фенеле, наблюдавшей за действиями отца. – Мне требуется твой совет. Поняла, что я задумал?Девушка взглянула на Илейн с места Саймона и поняла, что тот очень правильно разместил модель.Илейн виднелась почти анфас в центре зеркала, а в боковых створках возникало ее профильное отражение.– Не слишком ли она у тебя сутулится? – осведомилась Фенела.– Я так и хотел, – пояснил отец. – И знаешь что? Спусти-ка у нее с левого плеча бретельку!Фенела прошла через комнату, но почему-то по мере приближения к Илейн ей становилось все противнее прикасаться к этой женщине. Девушка не отдавала себе отчета, отчего это, но, выполняя распоряжение отца, испытала внезапную дрожь гадливости, когда ощутила под пальцами прохладную белую плоть.И, покидая мастерскую, она еще подумала, что постановка может показаться несколько небрежной, однако уж кому-кому, а Фенеле-то было прекрасно известно, что у Саймона были свои мотивы скомпоновать картину именно так, а не иначе. Он всегда выбирал для своих картин скорее сюжетную, чем чисто портретную композицию.Фенела все еще тревожно обдумывала свое плачевное финансовое положение, когда в парадную дверь опять позвонили. Она торопливо пошла открывать.На крыльце стоял симпатичный молодой человек лет двадцати пяти. Фенела сразу же узнала его: сэр Николас Коулби, их ближайший сосед из Уэтерби-Корт.– Простите за беспокойство, – сказал сэр Николас, – но майор Рэнсом находится здесь?В речи его проскальзывало легкое заискивание, а в руках его Фенела заметила трость: впервые за два года сэр Николас передвигался без костылей, самостоятельно.Он был ранен в битве за Британию, и по всей стране заказывались молебны за его выздоровление. Ему вообще удалось поправиться, пожалуй, только благодаря молодости и потрясающим достижениям в области медицины со времен последней войны.Юноша был очень бледен, под глазами залегли темные круги, но тем не менее он разительно отличался от той жалкой человекоподобной развалины, какую – после шестимесячного лечения в госпитале – доставила домой карета «скорой помощи».– К сожалению, сейчас майора Рэнсома нет… Раньше Фенеле ни разу не доводилось лично беседовать с сэром Николасом Коулби, и сейчас она обратила внимание на его низкий голос и по-мальчишески смущенную манеру говорить, как будто ему очень неловко, что приходится беспокоить людей в чужом доме.«Должно быть, это далось ему с трудом, – подумала она, – особенно если учесть, какого мнения о нас его матушка…»– Но мне в лагере сказали, что я смогу застать его у вас, – настаивал сэр Николас.– Да, он заходил перед ленчем, – ответила Фенела, – и собирался ненадолго вернуться к обеду. Боюсь, больше мне о его планах ничего не известно.Сэр Николас стоял в нерешительности.– Но мне важно увидеться с ним, – после минутного замешательства выдавил он из себя. – Скажите, будет удобно, если я загляну на пару минут после обеда? Я бы позвонил, но что-то случилось с нашим телефоном; наверное, из-за вчерашней бури, в общем, он сломался.– Будет совершенно нормально, если вы зайдете попозже, – пригласила Фенела.– Большое спасибо.Юноша приподнял шляпу, развернулся, прихрамывая, спустился по ступенькам к стоящему внизу автомобилю, и с трудом забрался в него.С опасливой осторожностью разместившись в конце концов на сиденье водителя, он поднял глаза, посмотрел на Фенелу, все еще стоящую на пороге, приподнял еще раз шляпу, прежде чем тронуться с места.«А он очень даже мил, – подумала Фенела, возвращаясь в дом. – Интересно, знает ли об этом визите его мамаша? Вот уж, верно, не обрадуется!»Ни для кого не секрет, что леди Коулби держала своего сына, впрочем, как и всех без исключения домашних, в ежовых рукавицах.И раз уж она заклеймила семейство Прентисов званием аморального и непорядочного, то теперь мало кто мог отважиться нарушить ее проклятие и знаться с ними.Даже простые крестьяне старались подражать влиятельной леди. Фенела знала, что когда в лавках Криперса с ней обращались небрежно – если не откровенно грубо, – то это лишь из-за резких заявлений леди Коулби, не стеснявшейся открыто выражать свою неприязнь и недоверие к обитателям Фор-Гейблз. Глава II Весь день после обеда Рекс Рэнсом не мог отделаться от навязчивых мыслей, снова и снова упорно возвращавших его к семье Прентиса и к Фенеле в особенности.Ему пришлось проехать почти двадцать миль до своего подразделения, расположившегося в соседнем графстве, и все это время по дороге туда и обратно перед мысленным взором майора стояло милое маленькое личико с большими темными глазами.«Саймон Прентис… Саймон Прентис…»Словно заклинание твердил Рэнсом это имя, пытаясь поподробнее припомнить все слухи и сплетни, ходившие в прошлом. В памяти сохранилась масса каких-то обрывков разговоров, случайных событий и сцен, но в целом образ Саймона Прентиса так и не прояснился.Само собой разумеется, живопись Саймона Прентиса он помнил прекрасно. Его картины оставляли неизгладимое впечатление и были слишком известны, чтобы их можно было забыть.С точки зрения бульварной прессы Саймон ловко состряпал себе имя на смелых и довольно откровенных портретах рыжих женщин; однако знатоки искусства считали его, что называется, художником «от Бога», способным воплотить в своих работах все стороны жизни.Взять хоть, к примеру, рабочие натюрморты – Рекс Рэнсом припомнил один такой: накрытый закусочный столик перед окошком в Париже, а сквозь стекло виднеется дом напротив, весь в первых бледных проблесках весеннего солнца. Эффект от игры света и теней был просто удивительным.А вот еще одна работа, тоже пришедшая Рэнсому на ум: ворота монастыря в полдень. Ослепительный солнечный свет на серых камнях, которые, казалось, даже купаясь в горячих лучах, сохраняют суровость и холодную неприступность векового уединения – это было очень символично!Нет сомнений, Саймон Прентис – выдающийся талант своего времени, и майор надеялся, что сможет познакомиться с ним.Кроме того, Рэнсому хотелось узнать историю принадлежащего ему портрета. Что же все-таки заставило женщину на картине смеяться?Но, как ни спешил майор покинуть лагерь и вернуться в Фор-Гейблз, ему пришлось задержаться дольше обычного. Нашлась куча дел, за всем надо было проследить лично, а вдобавок места, предназначенные для размещения людей, оказались пока еще не очень-то подходящими для жилья.Замученный всей чередой этих работ, он не сразу осознал, что уже рулит по длинному, неухоженному проселку, ведущему в Фор-Гейблз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24