Все это было таким чудом, что Сэмела продолжала долго молиться, прежде чем ее сморил сон.
Вздрогнув, она проснулась, чувствуя какую-то тревогу, и, не будучи уверена, слышала ли звон колокольчика или зов герцога, соскочила с постели.
Не удосужившись в спешке накинуть на плечи шелковый халатик, висевший на спинке стула, она босиком побежала через маленькую гостиную на золотистый свет, маячивший у изголовья кровати герцога.
Подойдя, она увидела, что ее любимый спит глубоким сном, а его лицо в свете догорающей свечи выглядит гораздо моложе, чем обычно.
Сэмела вглядывалась в него, думая, как он прекрасен и как похож на своего предка-крестоносца, изображение которого высечено на памятнике в церкви.
На следующий день после свадьбы Иейтс настоял на том, чтобы она вышла подышать свежим воздухом, считая, что герцогиня зачахнет, если будет невылазно сидеть у постели мужа, лежавшего без сознания. И она пошла по дорожке, намереваясь взглянуть на цветы, украшавшие церковь, которые ей не удалось разглядеть по-настоящему в утро венчания. Тогда ей было не до этого, мешала вуаль, да и масса гостей загораживала их.
Входя в величественное здание из серого камня, возведенное тогда же, когда был построен первый дом в поместье герцогов, она ощутила аромат лилий.
Сэмела подумала, что сейчас, когда никто не шуршит одеждой, не вертится и не перешептывается, в церкви особенно ощущается атмосфера веры и святости, впитываемая храмом на протяжении веков.
Она понимала, что здесь витает дух семейства, члены которого преклоняли перед этим алтарем колени, деревенских жителей, которые шли к Богу со своими бедами и скорбями, большими и малыми, в горе и радости.
Проходя между скамьями, она увидела могильную плиту крестоносца и, поскольку ощутила его связь с герцогом, долго стояла и смотрела на его изображение, вырезанное из камня.
Потом, словно атмосфера церкви требовала этого, она встала на колени и молила Господа, чтобы дал ей любовь герцога.
«Мне нужна его любовь, я хочу, чтобы он полюбил меня так же, как я люблю его, — говорила она. — И хотя мне следовало бы довольствоваться тем, что ты дал мне его в мужья, прошу тебя, Боже, пусть он полюбит меня хоть чуть-чуть, совсем чуть-чуть, чтобы мы были счастливы вместе, как были счастливы мама и папа, когда я была девочкой».
Она молилась так усердно, что, казалось, невидимые волны распространяются от нее и касаются рыцаря на каменной плите.
Затем ей показалось, что наступит день, когда она выиграет свою битву так же, как выиграл он.
И теперь, глядя на спящего мужа, Сэмела почувствовала желание вновь помолиться.
Возможно, поскольку они находились так близко друг от друга, Бог еще лучше понял, как сильно она нуждается в любви своего супруга.
И тогда, как она всегда поступала, девушка встала на колени, сложила руки в молитвенном экстазе и закрыла глаза.
«Прошу тебя, Боже, прошу…»
Она почувствовала, что все ее существо возносится к небу, стремясь к любви, о которой она мечтала, и нет нужды облекать молитву в слова.
Ей казалось, что волны, идущие от нее к Богу, имеют физическую, телесную оболочку.
И лишь когда она почувствовала, что вознесла свое сердце и душу к трону Господнему, взывая о любви, в которой так нуждалась, она открыла глаза.
Лицо герцога склонилась над ней, и его глаза изумленно смотрели на нее.

Глава 6
Сэмела вошла в парадное, и старый дворецкий поспешил к ней навстречу.
— Хорошо ли прогулялись, ваша светлость? Какой славный денек для прогулки!
— Да, день сегодня прекрасный, Хигсон.
— Но вашей светлости не стоит ходить слишком далеко. Вы так много сил потратили на уход за его светлостью, что вам следует поберечь себя.
Сэмела улыбнулась: Хигсон заботился о ней, как заботилась бы няня. Так же вели себя по отношению к ней и все пожилые слуги в доме: словно она дитя, за которым нужно ухаживать, которое надо баловать и оберегать от излишней работы.
Все это было для нее так необычно. Ведь дома она привыкла делать и решать все сама и сталкиваться со столькими трудностями в ведении хозяйства. Теперь ей иногда казалось, что она снова вернулась в детство.
— Его светлость спустился?
— Вот-вот сойдет вниз по боковой лестнице, где ему удобнее держаться за перила.
— Сегодня ему нужно побольше отдыхать, — заметила Сэмела вполголоса, словно говорила самой себе, и добавила: — Завтра, если его светлость будет в силах, мы совершим прогулку верхом.
— Я знаю, что это доставит вам большое удовольствие, — сказал Хигсон. — Никто не может сравниться с его светлостью, когда он сидит на коне.
Сэмела улыбалась, зная это не хуже дворецкого.
— Я мечтаю о завтрашней прогулке, — призналась она, — но я не захватила из дома свой хлыст.
Она не стала объяснять, что ей было бы стыдно за старый, отслуживший свое хлыст.
— Ничего страшного, ваша светлость. Здесь есть несколько хлыстов, которых вы, вероятно, не видели.
И он прошел в чулан под лестницей, где на мраморном столике лежали рядком множество разных хлыстов.
Сэмела ахнула, увидев такое разнообразие. Потом она протянула руку к самому красивому из них, с полированной ручкой, но Хигсон поспешно сказал:
— Это единственный хлыст, который вам не следует брать, ваша светлость.
— Почему? — удивилась она.
— Его светлость привез его из Индии, где, насколько мне известно, он был подарен ему магараджей.
— Из Индии?
Хлыст был тонкий и крученый, ручка была сделана из золота и инкрустирована небольшими драгоценными камнями.
— Да, конечно, такую ценную вещь нельзя использовать в качестве обычного хлыста.
— Дело не в этом, — ответил Хигсон. — Позвольте, я вам покажу, ваша светлость.
И он поднял хлыст и нажал маленькую кнопку на рукоятке, отчего из нее, как из ножен, выскользнула длинная острая рапира, весьма опасная на вид.
— Магараджа подарил этот хлыст его светлости, — пояснил Хигсон, — в качестве оружия, чтобы герцогу было чем обороняться, когда он ездил через джунгли.
Сэмела как наяву увидела мужа, умело применяющего это грозное оружие против кобры, соскользнувшей с ветки дерева, или против хищника, напавшего на него.
Хигсон вложил рапиру обратно в рукоятку и взял со стола другой хлыст.
— Вот этот вполне вам подойдет, ваша светлость.
— Конечно. По правде говоря, я никогда не пользуюсь хлыстом без нужды, хотя, конечно, полагается иметь его с собой.
— Уверен, что любая лошадь подчинится вам без насилия, ваша светлость, — заметил дворецкий, и в его голосе вновь прозвучала заботливая нотка, заставившая Сэмелу улыбнуться.
Затем, торопясь найти мужа, она быстро прошла через холл в его личную гостиную.
Стены этой прекрасной комнаты были сплошь увешаны портретами Бакхерстов — самыми ценными полотнами из всей коллекции картин в доме.
Но, войдя в гостиную, она видела только герцога, который сидел в кресле у окна и выглядел исключительно красивым в облегающих панталонах бордового цвета, визитке и высоко подвязанном сложным узлом галстуке.
Она так быстро подбежала к нему, что Бакхерст не мог не улыбнуться.
— Как вы сегодня? Вы не устали?
— Я чувствую себя как обычно. И с сегодняшнего дня не хочу ничего больше слышать о своем здоровье. От этого слова, смею вас заверить, у меня сразу портится настроение!
— Те, кто вас любит, не могут не интересоваться вашим самочувствием.
Герцог посмотрел на нее, и у него мелькнула мысль, что для Сэмелы слово «любовь» имеет совершенно иное значение, нежели то, которое придавали ему женщины, прежде объяснявшиеся ему в своих чувствах. Но сейчас ему не хотелось думать о них.
— Обед будет готов через минуту, а потом мы обсудим, чем будем заниматься днем. Я подумала, если вы не возражаете, не посмотреть ли нам расцветающие орхидеи в вашей оранжерее.
— С удовольствием. Странно, почему я сам не подумал об этом.
— Мне никогда не надоедает наблюдать их цветение, — сказала Сэмела. — Они так прекрасны! Но лучше я помолчу, пусть это будет для вас сюрпризом.
Герцог улыбнулся.
— До вас я даже не представлял сколько сюрпризов имеется в моем доме, и думаю, вы немало нашли их и в саду.
— Конечно. Я не мыслила себе, что на земле может быть такое замечательное место! Мне кажется, что это похоже на райские кущи.
Бакхерст снова не смог сдержать улыбки.
— Когда я впервые увидел вас, мне показалось, что это ангел спустился с небес. Так что райские кущи, должно быть, привычное для вас место обитания.
— Вы это серьезно? К моему разочарованию, многие говорят, что у меня ужасно юный вид! Они забывают, что рано или поздно я должна буду постареть.
— Да, к сожалению, от этого не уйти.
Наступило молчание. Потом он спросил:
— Что вас тревожит?
— Я думаю, что, возможно, вы разочарованы тем, что я не выгляжу старше и солиднее. Я всегда представляла себе герцогинь очень высокими и статными, и, наверное, если когда-нибудь мне придется надеть одну из больших тиар Бакхерстов, я стану похожа на гриб боровик!
Герцог, как ни удерживался, не мог не расхохотаться.
— Абсолютно верно, и потому лучше нам ограничиваться небольшими венками и обручами, которые здесь имеются в достатке.
Сэмела внимательно взглянула на него и спросила:
— А вы не заметили того, который был на мне во время венчания?
Герцог решил, что лучше не лгать.
— Нет. А разве на вас был венок?
Сэмела вздохнула.
— Мне так хотелось, когда мы подъезжали с папой к церкви, показаться вам достаточно хорошенькой для того, чтобы выступать в роли вашей невесты.
В ее голосе послышалась такое разочарование, что герцог был вынужден оправдаться:
— Понимаете ли, я нервничал, ведь я впервые венчался, а, впрочем, возможно, из-за сотрясения мозга я просто забыл свои впечатления о венчании.
— А для меня оно было поистине… потрясающим!
Но тут же, словно испугавшись своей восторженности, Сэмела поспешила сказать:
— Я сохраню свое свадебное платье и, когда вам станет получше, надену его, чтобы вы увидели, какое оно красивое. А возможно, я буду надевать его в каждую годовщину нашей свадьбы, если только не потолстею.
— Это, по-моему, вам не грозит.
По тону герцога девушка не могла понять, было ли это комплиментом, но не успела задуматься об этом, так как их позвали обедать.
Обед был подан в помещении, называвшемся в доме герцога «малой столовой», очень симпатичной комнате овальной формы, декорированной Робертом Адамом в его любимых тонах, напоминающих зелень листьев, с нишами, в которых стояли мраморные скульптуры, изображающие богов.
— Когда вы сидите здесь, не возникает ли у вас такого ощущения, что вы — один из богов на Олимпе и находитесь здесь в окружении других богов?
— Уж не возвели ли вы меня из рыцаря-крестоносца в сан Аполлона или Зевса?
— Конечно, Аполлона! Помните, как хорош он там, где изображен вместе с конями?!
Герцог рассмеялся.
Когда они оживленно заспорили, были ли лошади у греков так же хороши, как чистокровные английские скакуны, он подумал, что Сэмела находит все новые темы для разговора и ему приходится напрягать свой мозг, чтобы не ударить лицом в грязь и достойно вести диалог и отвечать на ее вопросы.
Он уже узнал, что она не только любит лошадей и верховую езду, но и весьма сведуща в коневодстве.
— Откуда вы почерпнули столько сведений о лошадях лорда Дерби? — спросил он, когда они углубились в эту тему.
— Благодаря папе. Хотя сам он не мог позволить себе держать таких лошадей, он ежедневно читал помимо «Таймс» и спортивную газету.
Бакхерст решил, что, видимо, она также читала отчеты о его выступлениях в парламенте и, должно быть, от корки до корки изучала спортивные газеты, чтобы стать настолько сведущей в областях, в которых он сам был докой.
— Мне сказали, что, пока я спал, вы успели осмотреть конюшни.
— Я не могла удержаться. Мне еще не доводилось видеть таких изумительных лошадей! Я долго беседовала с Рыжим Строптивцем, и, по-моему, он пообещал мне, что больше не будет себя так вести с вами, как в прошлый раз.
— Если вы сделаете его ручным, я буду ужасно раздосадован.
— Не думаю, что это возможно, — серьезно ответила Сэмела, — но если он снова поступит с вами как тогда, у меня… не выдержит сердце.
Герцог заметил, что при этих словах у нее дрогнул голос. Но он решил, что не стоит обращать на это внимание.
Его отнюдь не радовало, что любовь его молодой жены к нему растет день ото дня: он боялся, что, когда он вернется к нормальной жизни, ей тяжело будет привыкнуть к его отлучкам.
«Я не хочу сделать ей больно, — думал он. — Но у меня должна быть своя жизнь, и ей придется примириться с этим».
Когда они пообедали, он физически ощутил ее возбуждение в предвкушении совместной прогулки, и это показалось ему очень трогательным.
Женщины, с которыми он прежде проводил время, испытывали возбуждение лишь от того, что он желал их, а Сэмела, напротив, была взволнована желанием доставить ему удовольствие и поделиться наслаждением от зрелища распускающихся орхидей.
Ему пришло в голову, что было бы интересно посмотреть, как она отреагирует, если он преподнесет ей подарок. Тут он вспомнил, насколько был рассеянным, ничего не подарив ей даже ко дню свадьбы.
Сэмела открыла дверь в оранжерею, построенную в начале предыдущего века и служившую блестящим примером архитектурного стиля эпохи королей Георгов.
Через высокие окна пробивались яркие солнечные лучи, бросавшие блики на лепестки цветов, целиком заполнивших длинное узкое помещение всем богатством оттенков цветочной палитры и оттененных темной зеленью пальм и экзотических кустарников, с которыми с недавнего времени экспериментировал герцог.
В центре оранжереи журчали струи воды в каменном фонтане. Когда они подошли к нему, Сэмела вложила свою ладонь в руку герцога, и он увидел захватывающую картину — бело-розовые орхидеи, привезенные им из Индии. Они были такими миниатюрными, очаровательными и трогательными со своими обращенными к солнцу звездообразными лепестками, что у герцога мелькнула мысль об их удивительном сходстве с Сэмелой.
Выходило, что, когда он нашел их в Индии и привез в Англию, он думал о ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16