https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/s-vannoj/
Просто я не представляла… как вам ненавистна наша свадьба.
Он слишком поздно понял, что опрометчиво высказал свои мысли вслух при Сэмеле, что было по крайней мере ужасно грубо.
С некоторым усилием он взял себя в руки и, запинаясь, сказал:
— Просто я задавался вопросом, сколько человек из числа наших гостей, пришедших выпить шампанского, поднять тосты за наше здоровье и пожелать нам счастья, были вполне искренни и сколько пришли лишь из желания посмотреть на вас.
— Думаю, большинство были искренни, так как люди вами восхищаются. Все знают, что вы выдающийся человек и, что еще важнее, вы вдохновляете всех спортсменов Англии. Они хотят быть похожими на вас, побеждать в честной борьбе и следовать вашему примеру не только на беговой дорожке, но и во всем остальном.
Герцог во все глаза смотрел на свою молодую жену. Он никак не мог поверить, что она нахваливает его без всякой корысти, но вместе с тем ясно чувствовал, что ее искренность не является показной.
Бакхерст хорошо разбирался в людях, и те, кто служил с ним в армии, знали, что он по своему характеру — врожденный лидер. Люди, которыми он руководил, не только восхищались им, но и уважали, при этом все они знали, что, как стреляного воробья нельзя провести на мякине, так и его невозможно обмануть. Лгуна он видел насквозь еще до того, как тот раскрывал рот, чтобы солгать и тем спасти себя от наказания. Хотя герцог редко использовал свой дар ясновидца с женщинами, он был уверен, что Сэмела говорит абсолютно искренне, и это удивляло его.
Понимая, что допустил ошибку, выдав свое истинное отношение к их свадьбе, он сказал:
— Мне хочется верить, что вы говорите чистую правду. Не сомневаюсь, что все англичане в душе спортсмены, о чем зачастую забывают наши политики.
— Мне тоже так кажется, — сказала Сэмела, — поэтому я уверена, что вам предстоит немало потрудиться в палате лордов.
Герцог поднял брови, а она продолжала:
— Мне понравилось ваше выступление против ловли животных силками, а еще больше — против травли быка собаками, ужасного, жестокого и позорного развлечения, которое никому не посоветуешь наблюдать.
— Уж не читаете ли вы отчеты о моих выступлениях? — изумился герцог.
— Естественно, читаю. Делаю вырезки и храню у себя отчеты обо всех ваших выступлениях.
Герцог, хлопая глазами, смотрел на нее, а Сэмела продолжала:
— Мы с папой обсуждали их, и иногда мне очень хотелось написать вам и попросить, чтобы вы выступили и по другим интересным не только избранным, но и всем прочим вопросам.
— Сейчас у вас есть возможность не писать, а лично сказать все, что вы хотите, — пошутил герцог, совершенно не ожидавший услышать такое от собственной жены.
Потом Сэмела почитала ему передовицы из «Таймс» и «Морнинг пост», а также парламентские отчеты.
Сначала Бакхерст слушал потому, что его интересовали эти материалы, но затем он поймал себя на том, что с удовольствием слушает и ее нежный, музыкальный голос.
Ему никогда не нравились женщины с грубыми или скрипучими голосами, но особенно он не любил жеманных дам.
Он помнил одну красотку, которая сумела одно время, очень недолгое, правда, поводить его за нос. Но он быстро раскусил ее. И когда она вела себя шумно и эксцентрично, что было для нее совершенно неестественно, он от злости скрежетал зубами.
Понемногу от музыки ее сладкозвучного голоса у него смежились веки и он заснул мертвым сном.
В тот же день, когда он почувствовал себя отдохнувшим и слегка раздосадованным, что столько времени проспал, Сэмела принесла шахматы, рассчитывая развлечь его.
— Ваш доктор, — заявила она, — говорил мне, что вы хороший шахматист. Боюсь, вы легко обыграете меня, но я постараюсь отыграться.
Они сыграли несколько партий, из которых герцог вышел победителем, но это было ему не так уж легко.
— Мне трудно тягаться с вами! — вздохнула Сэмела, когда он победно объявил ей мат. — Но ведь я уже говорила, что вы всегда выйдете победителем, кто бы ни был вашим противником.
— Если вы будете меня так захваливать, я могу возгордиться.
Она покачала головой.
— Не думаю.
— Почему?
— Потому что люди чванятся, лишь когда не знают своих возможностей. Вы же всегда знаете, что при правильной тактике добьетесь достижения любой своей цели, а это вовсе не чванство, а уверенность человека, у которого есть потенциал для победы.
Герцог в изумлении выслушал ее и сказал:
— Такого объяснения мне еще не приходилось слышать, но мне кажется, я понимаю вашу мысль.
— Мы с папой часто говорили о том, как жаль, что сегодня в мире так мало руководителей, которые могли бы направлять умы людей, как это было у греков, на дела, способствующие развитию цивилизации, а не разрушению.
В ее голосе прозвучала удивившая его горячность, и герцог сказал:
— Видимо, вы считаете, что диктатура при Наполеоне — не тот тип власти, который нужен людям.
— Совершенно верно! Сколько страданий и горя он принес людям. Чтобы залечить раны, потребуются многие десятилетия.
— Но ведь его всегда будут помнить как одного из величайших людей своего времени.
— Все зависит от того, как понимать слово «величайший». Возможно, мы знаем его только потому, что являемся его современниками, а ведь если вспомнить Христа, Будду, Марко Поло и Христофора Колумба, то все будет выглядеть совсем в ином свете.
Бакхерсту этот разговор показался чрезвычайно любопытным. Он никак не ожидал, что может беседовать на такие темы с женщиной, да еще с такой молодой и ангелоликой, как Сэмела.
Но он уже начал понимать, что ее юный вид обманчив, и признался себе, что она очень хороша собой и вовсе не обыкновенна, как он представлял себе, когда был вынужден жениться.
Когда ему принесли ужин, Сэмела вышла, и ему прислуживали дворецкий и два лакея.
Позже Сэмела спросила:
— Может быть, мы могли бы завтра кушать вместе? Или вам предпочтительнее быть в это время в одиночестве?
— Честно говоря, мне тоскливо одному. И если вы не против того, чтобы кушать в моей спальне, то, конечно, давайте обедать и ужинать вдвоем.
— С радостью! — воскликнула Сэмела. — Я надену лучшее платье, чтобы вы не чувствовали себя больным.
— Сейчас на вас тоже очень славное платье, — сказал герцог, сообразив, что был невнимательным, не обратив внимание на ее одежду.
Это был наряд из белого шелка, в котором она выглядела совсем юной и еще больше походила на ангелочка, что соответствовало возникшему у него образу.
Было заметно, что платье сшито у очень дорогой модистки. Пышная юбка и узкая талия подчеркивали изящество ее фигуры.
— Я обязательно расскажу вашей сестре, что вам понравились мои платья, — сказала Сэмела. — Она преподнесла их мне в качестве свадебного подарка.
Она увидела, как герцог удивленно поднял брови, и поспешно добавила:
— Может быть, вы удивитесь, что не папа купил мне приданое, но если бы это сделал он, то у меня было бы только одно платье и нам пришлось бы голодать целых две недели, чтобы расплатиться за него!
Она сопроводила эти слова короткой усмешкой, которую герцог также нашел весьма обаятельной, и уточнила:
— Если бы я явилась сюда в моей обычной одежде, то выглядела бы подобно нищенке, вышедшей замуж за короля. Это было бы, наверное, весьма экстравагантно, но вам бы, наверное, стало неловко.
— Да, это непременно вызвало бы много толков, — согласился герцог.
— Я уверена, что толков и сейчас было немало.
Наступило недолгое молчание. Затем, преодолев смущение, Сэмела спросила:
— А почему вы решили жениться именно на мне? Ведь любое семейство в стране было бы счастливо иметь в вашем лице… своего зятя?
Герцог глубоко вздохнул, подумал, что этого вопроса следовало ожидать и ответ надо было заготовить заранее. Понимая, как важно для его юной жены то, что он сейчас произнесет, после секундной паузы он сказал:
— Я знал, каким уважением в нашей округе всегда пользовались ваши родители, и решил, что, поскольку наши земли примыкают друг к другу, было бы целесообразно скрепить отношения родственными узами.
Он заметил, что глаза Сэмелы засияли, и понял, что такой ответ пришелся ей по душе.
— Я задавала себе вопрос, не в этом ли причина, и рада, что оказалась права.
Она говорила так естественно и с такой искренностью, что герцог не мог не поверить ей. Потом Сэмела сказала:
— Сейчас придет ваш камердинер, чтобы подготовить вас ко сну, и я подумала: раз вам стало гораздо лучше, может быть, я буду ночевать в своей спальне?
Она заметила сомнение в глазах герцога и поспешно добавила:
— Я оставлю дверь в свою спальню открытой. Если вы захотите пить или почувствуете какое-то беспокойство ночью, вы сможете окликнуть меня или позвонить в колокольчик. Я сплю очень чутко и сразу приду к вам.
— Пожалуй, это разумно, — согласился Бакхерст. — Но я не буду тревожить вас, так как действительно чувствую себя много лучше и вполне могу сам позаботиться о себе.
— Но обещайте позвонить, если я понадоблюсь.
— Обещаю.
Она импульсивно протянула руку и коснулась его ладони.
— Спасибо вам за компанию, мы так чудесно провели сегодня время!
Наступило короткое молчание, а затем на ее щеках появились все те же очаровавшие его ямочки.
— Но я уверена, что вам гораздо интереснее было бы укрощать Рыжего Строптивца.
Он не успел ответить, как она уже выскользнула в соседнюю комнату, а в это время из коридора вошел Иейтс…
Когда камердинер ушел, герцог задумался о том, насколько Сэмела отличается от сложившегося у него образа будущей жены, как, впрочем, отличается и от всех других женщин, с которыми ему прежде приходилось сталкиваться.
Конечно, ему мало приходилось общаться со столь юными созданиями, но, тем не менее, его не покидала уверенность, что Сэмела — необыкновенная девушка.
Герцог решил, что сестры оказались на высоте, найдя ему такую невесту, которая окажется вполне достойной уготованной для нее роли герцогини Бакхерст, и, к своему удивлению, почувствовал уверенность в том, что она вовсе не станет ему докучать, чего он так опасался.
И в первый раз он задумался о том, что могут подумать люди, когда узнают, как он ушел с собственной свадьбы, чтобы проехаться на лошади, которая к тому же еще сбросила его, и весь этот бесславно прожитый день кончился для него потерей сознания.
Понимая, что его уход в столь торжественный якобы для него день со столь пышного приема вызвал разнообразные пересуды о его неприличном поведении, он почувствовал стыд за то, что позволил себе так потерять над собой контроль!
Он понимал: большинство людей скажут, что Бакхерст был, как всегда, в своем амплуа и не мог не выкинуть фортель даже на своей собственной свадьбе. А его друзья добавят, что даже не сомневались — он никогда не смирится с условностями!
Однако он полагал, что его поведение обязательно отразится на Сэмеле, и был убежден, что уж кто-кто, а баронесса непременно придет в буйный восторг, когда прочитает газетные репортажи о его свадьбе.
Она была слишком опытна, чтобы страдать из-за того, что он женится, или даже говорить об этом впрямую.
Но она хотела опутать его такими африканскими страстями, чтобы он не только скучал, когда они не были вместе, но и вернулся к ней по возможности быстрее.
Теперь это стало невозможным, и герцог размышлял, сочтет ли она, узнав о случившемся, что одержала победу над его молодой женой, или просто расстроится, что теперь им предстоит длительная разлука.
Потом он сказал себе: нельзя рассчитывать на то, что прошлые развлечения могут продолжаться до бесконечности.
Герцог прекрасно знал, как мимолетны бывают affaires de cover и как быстро гаснет пламя страсти, оставляя за собой один лишь пепел.
Его связь с баронессой началась не по его инициативе, она сама преследовала его, но он искренне сожалел, что должен покинуть ее из-за свадьбы, которой не желал, и жены, которую заранее ненавидел.
Уезжая из Лондона, он был совершенно уверен, что баронесса привлекает его так, как ни одна другая женщина. Но теперь он уже в этом сомневался.
Он думал о том, что просто потерял с ней голову так же, как когда скандально ушел со своей свадьбы.
Бакхерст не сомневался, что сестры были в отчаянии, а многие гости определенно выразили возмущение его поведением.
Обыкновенно такие вещи ни на йоту не тревожили его, но теперь он думал о Сэмеле, такой молодой и идеалистичной; все это, конечно, должно было ранить ее.
Он понимал, что когда она говорила о нем как о рыцаре, описывая, что чувствовала тогда на стипль-чезе, то представляла его не столько реальным мужчиной, сколько идеалом, заполнявшим ее воображение и мечты.
«Мне следует вести себя предельно осторожно, чтобы не расстроить ее», — думал герцог перед сном.
А Сэмела лежала в своей спальне и смотрела на открытую дверь, которая вела в уставленную цветами маленькую гостиную, разделявшую ее с мужем.
Она оставила на тумбочке возле него одну свечу, потому вдалеке она видела золотое сияние и думала, что это напоминает свет звездочки, мерцающей в ночном небе.
Она также оставила с ним молитвенник — не только, чтобы охранить его, но и чтобы помочь ему быстрее встать на ноги и вновь стать таким, каким она впервые увидела его — сильным и энергичным, стремящимся к победе.
«Он — чудо, — говорила она себе, — и точно такой, каким я его себе представляла!»
И затем возносила небу благодарственную молитву за то, что удостоилась чести стать женой героя своей мечты.
«Благодарю тебя, Господи, благодарю, — шептала она. — Могла ли я думать и гадать, что, когда мы с папой были в таком отчаянном положении, ты предопределил, чтобы этот чудесный, необыкновенный, выдающийся человек пожелал взять меня себе в жены?»
При этих словах слезы выступили на глазах девушки.
Потом она снова возносила молитву, благодаря Господа за то, что все изменилось как по мановению волшебной палочки и она не только стала супругой человека своей мечты, но и может наблюдать счастье отца и Морин.
«Я знаю, что папа будет очень счастлив с ней, — думала Сэмела, — и этим мы тоже обязаны герцогу, ибо, не попроси он моей руки, я никогда не осмелилась бы привезти Морин к папе и добиться того, чтобы он умерил свою гордыню и женился на любимой женщине».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16
Он слишком поздно понял, что опрометчиво высказал свои мысли вслух при Сэмеле, что было по крайней мере ужасно грубо.
С некоторым усилием он взял себя в руки и, запинаясь, сказал:
— Просто я задавался вопросом, сколько человек из числа наших гостей, пришедших выпить шампанского, поднять тосты за наше здоровье и пожелать нам счастья, были вполне искренни и сколько пришли лишь из желания посмотреть на вас.
— Думаю, большинство были искренни, так как люди вами восхищаются. Все знают, что вы выдающийся человек и, что еще важнее, вы вдохновляете всех спортсменов Англии. Они хотят быть похожими на вас, побеждать в честной борьбе и следовать вашему примеру не только на беговой дорожке, но и во всем остальном.
Герцог во все глаза смотрел на свою молодую жену. Он никак не мог поверить, что она нахваливает его без всякой корысти, но вместе с тем ясно чувствовал, что ее искренность не является показной.
Бакхерст хорошо разбирался в людях, и те, кто служил с ним в армии, знали, что он по своему характеру — врожденный лидер. Люди, которыми он руководил, не только восхищались им, но и уважали, при этом все они знали, что, как стреляного воробья нельзя провести на мякине, так и его невозможно обмануть. Лгуна он видел насквозь еще до того, как тот раскрывал рот, чтобы солгать и тем спасти себя от наказания. Хотя герцог редко использовал свой дар ясновидца с женщинами, он был уверен, что Сэмела говорит абсолютно искренне, и это удивляло его.
Понимая, что допустил ошибку, выдав свое истинное отношение к их свадьбе, он сказал:
— Мне хочется верить, что вы говорите чистую правду. Не сомневаюсь, что все англичане в душе спортсмены, о чем зачастую забывают наши политики.
— Мне тоже так кажется, — сказала Сэмела, — поэтому я уверена, что вам предстоит немало потрудиться в палате лордов.
Герцог поднял брови, а она продолжала:
— Мне понравилось ваше выступление против ловли животных силками, а еще больше — против травли быка собаками, ужасного, жестокого и позорного развлечения, которое никому не посоветуешь наблюдать.
— Уж не читаете ли вы отчеты о моих выступлениях? — изумился герцог.
— Естественно, читаю. Делаю вырезки и храню у себя отчеты обо всех ваших выступлениях.
Герцог, хлопая глазами, смотрел на нее, а Сэмела продолжала:
— Мы с папой обсуждали их, и иногда мне очень хотелось написать вам и попросить, чтобы вы выступили и по другим интересным не только избранным, но и всем прочим вопросам.
— Сейчас у вас есть возможность не писать, а лично сказать все, что вы хотите, — пошутил герцог, совершенно не ожидавший услышать такое от собственной жены.
Потом Сэмела почитала ему передовицы из «Таймс» и «Морнинг пост», а также парламентские отчеты.
Сначала Бакхерст слушал потому, что его интересовали эти материалы, но затем он поймал себя на том, что с удовольствием слушает и ее нежный, музыкальный голос.
Ему никогда не нравились женщины с грубыми или скрипучими голосами, но особенно он не любил жеманных дам.
Он помнил одну красотку, которая сумела одно время, очень недолгое, правда, поводить его за нос. Но он быстро раскусил ее. И когда она вела себя шумно и эксцентрично, что было для нее совершенно неестественно, он от злости скрежетал зубами.
Понемногу от музыки ее сладкозвучного голоса у него смежились веки и он заснул мертвым сном.
В тот же день, когда он почувствовал себя отдохнувшим и слегка раздосадованным, что столько времени проспал, Сэмела принесла шахматы, рассчитывая развлечь его.
— Ваш доктор, — заявила она, — говорил мне, что вы хороший шахматист. Боюсь, вы легко обыграете меня, но я постараюсь отыграться.
Они сыграли несколько партий, из которых герцог вышел победителем, но это было ему не так уж легко.
— Мне трудно тягаться с вами! — вздохнула Сэмела, когда он победно объявил ей мат. — Но ведь я уже говорила, что вы всегда выйдете победителем, кто бы ни был вашим противником.
— Если вы будете меня так захваливать, я могу возгордиться.
Она покачала головой.
— Не думаю.
— Почему?
— Потому что люди чванятся, лишь когда не знают своих возможностей. Вы же всегда знаете, что при правильной тактике добьетесь достижения любой своей цели, а это вовсе не чванство, а уверенность человека, у которого есть потенциал для победы.
Герцог в изумлении выслушал ее и сказал:
— Такого объяснения мне еще не приходилось слышать, но мне кажется, я понимаю вашу мысль.
— Мы с папой часто говорили о том, как жаль, что сегодня в мире так мало руководителей, которые могли бы направлять умы людей, как это было у греков, на дела, способствующие развитию цивилизации, а не разрушению.
В ее голосе прозвучала удивившая его горячность, и герцог сказал:
— Видимо, вы считаете, что диктатура при Наполеоне — не тот тип власти, который нужен людям.
— Совершенно верно! Сколько страданий и горя он принес людям. Чтобы залечить раны, потребуются многие десятилетия.
— Но ведь его всегда будут помнить как одного из величайших людей своего времени.
— Все зависит от того, как понимать слово «величайший». Возможно, мы знаем его только потому, что являемся его современниками, а ведь если вспомнить Христа, Будду, Марко Поло и Христофора Колумба, то все будет выглядеть совсем в ином свете.
Бакхерсту этот разговор показался чрезвычайно любопытным. Он никак не ожидал, что может беседовать на такие темы с женщиной, да еще с такой молодой и ангелоликой, как Сэмела.
Но он уже начал понимать, что ее юный вид обманчив, и признался себе, что она очень хороша собой и вовсе не обыкновенна, как он представлял себе, когда был вынужден жениться.
Когда ему принесли ужин, Сэмела вышла, и ему прислуживали дворецкий и два лакея.
Позже Сэмела спросила:
— Может быть, мы могли бы завтра кушать вместе? Или вам предпочтительнее быть в это время в одиночестве?
— Честно говоря, мне тоскливо одному. И если вы не против того, чтобы кушать в моей спальне, то, конечно, давайте обедать и ужинать вдвоем.
— С радостью! — воскликнула Сэмела. — Я надену лучшее платье, чтобы вы не чувствовали себя больным.
— Сейчас на вас тоже очень славное платье, — сказал герцог, сообразив, что был невнимательным, не обратив внимание на ее одежду.
Это был наряд из белого шелка, в котором она выглядела совсем юной и еще больше походила на ангелочка, что соответствовало возникшему у него образу.
Было заметно, что платье сшито у очень дорогой модистки. Пышная юбка и узкая талия подчеркивали изящество ее фигуры.
— Я обязательно расскажу вашей сестре, что вам понравились мои платья, — сказала Сэмела. — Она преподнесла их мне в качестве свадебного подарка.
Она увидела, как герцог удивленно поднял брови, и поспешно добавила:
— Может быть, вы удивитесь, что не папа купил мне приданое, но если бы это сделал он, то у меня было бы только одно платье и нам пришлось бы голодать целых две недели, чтобы расплатиться за него!
Она сопроводила эти слова короткой усмешкой, которую герцог также нашел весьма обаятельной, и уточнила:
— Если бы я явилась сюда в моей обычной одежде, то выглядела бы подобно нищенке, вышедшей замуж за короля. Это было бы, наверное, весьма экстравагантно, но вам бы, наверное, стало неловко.
— Да, это непременно вызвало бы много толков, — согласился герцог.
— Я уверена, что толков и сейчас было немало.
Наступило недолгое молчание. Затем, преодолев смущение, Сэмела спросила:
— А почему вы решили жениться именно на мне? Ведь любое семейство в стране было бы счастливо иметь в вашем лице… своего зятя?
Герцог глубоко вздохнул, подумал, что этого вопроса следовало ожидать и ответ надо было заготовить заранее. Понимая, как важно для его юной жены то, что он сейчас произнесет, после секундной паузы он сказал:
— Я знал, каким уважением в нашей округе всегда пользовались ваши родители, и решил, что, поскольку наши земли примыкают друг к другу, было бы целесообразно скрепить отношения родственными узами.
Он заметил, что глаза Сэмелы засияли, и понял, что такой ответ пришелся ей по душе.
— Я задавала себе вопрос, не в этом ли причина, и рада, что оказалась права.
Она говорила так естественно и с такой искренностью, что герцог не мог не поверить ей. Потом Сэмела сказала:
— Сейчас придет ваш камердинер, чтобы подготовить вас ко сну, и я подумала: раз вам стало гораздо лучше, может быть, я буду ночевать в своей спальне?
Она заметила сомнение в глазах герцога и поспешно добавила:
— Я оставлю дверь в свою спальню открытой. Если вы захотите пить или почувствуете какое-то беспокойство ночью, вы сможете окликнуть меня или позвонить в колокольчик. Я сплю очень чутко и сразу приду к вам.
— Пожалуй, это разумно, — согласился Бакхерст. — Но я не буду тревожить вас, так как действительно чувствую себя много лучше и вполне могу сам позаботиться о себе.
— Но обещайте позвонить, если я понадоблюсь.
— Обещаю.
Она импульсивно протянула руку и коснулась его ладони.
— Спасибо вам за компанию, мы так чудесно провели сегодня время!
Наступило короткое молчание, а затем на ее щеках появились все те же очаровавшие его ямочки.
— Но я уверена, что вам гораздо интереснее было бы укрощать Рыжего Строптивца.
Он не успел ответить, как она уже выскользнула в соседнюю комнату, а в это время из коридора вошел Иейтс…
Когда камердинер ушел, герцог задумался о том, насколько Сэмела отличается от сложившегося у него образа будущей жены, как, впрочем, отличается и от всех других женщин, с которыми ему прежде приходилось сталкиваться.
Конечно, ему мало приходилось общаться со столь юными созданиями, но, тем не менее, его не покидала уверенность, что Сэмела — необыкновенная девушка.
Герцог решил, что сестры оказались на высоте, найдя ему такую невесту, которая окажется вполне достойной уготованной для нее роли герцогини Бакхерст, и, к своему удивлению, почувствовал уверенность в том, что она вовсе не станет ему докучать, чего он так опасался.
И в первый раз он задумался о том, что могут подумать люди, когда узнают, как он ушел с собственной свадьбы, чтобы проехаться на лошади, которая к тому же еще сбросила его, и весь этот бесславно прожитый день кончился для него потерей сознания.
Понимая, что его уход в столь торжественный якобы для него день со столь пышного приема вызвал разнообразные пересуды о его неприличном поведении, он почувствовал стыд за то, что позволил себе так потерять над собой контроль!
Он понимал: большинство людей скажут, что Бакхерст был, как всегда, в своем амплуа и не мог не выкинуть фортель даже на своей собственной свадьбе. А его друзья добавят, что даже не сомневались — он никогда не смирится с условностями!
Однако он полагал, что его поведение обязательно отразится на Сэмеле, и был убежден, что уж кто-кто, а баронесса непременно придет в буйный восторг, когда прочитает газетные репортажи о его свадьбе.
Она была слишком опытна, чтобы страдать из-за того, что он женится, или даже говорить об этом впрямую.
Но она хотела опутать его такими африканскими страстями, чтобы он не только скучал, когда они не были вместе, но и вернулся к ней по возможности быстрее.
Теперь это стало невозможным, и герцог размышлял, сочтет ли она, узнав о случившемся, что одержала победу над его молодой женой, или просто расстроится, что теперь им предстоит длительная разлука.
Потом он сказал себе: нельзя рассчитывать на то, что прошлые развлечения могут продолжаться до бесконечности.
Герцог прекрасно знал, как мимолетны бывают affaires de cover и как быстро гаснет пламя страсти, оставляя за собой один лишь пепел.
Его связь с баронессой началась не по его инициативе, она сама преследовала его, но он искренне сожалел, что должен покинуть ее из-за свадьбы, которой не желал, и жены, которую заранее ненавидел.
Уезжая из Лондона, он был совершенно уверен, что баронесса привлекает его так, как ни одна другая женщина. Но теперь он уже в этом сомневался.
Он думал о том, что просто потерял с ней голову так же, как когда скандально ушел со своей свадьбы.
Бакхерст не сомневался, что сестры были в отчаянии, а многие гости определенно выразили возмущение его поведением.
Обыкновенно такие вещи ни на йоту не тревожили его, но теперь он думал о Сэмеле, такой молодой и идеалистичной; все это, конечно, должно было ранить ее.
Он понимал, что когда она говорила о нем как о рыцаре, описывая, что чувствовала тогда на стипль-чезе, то представляла его не столько реальным мужчиной, сколько идеалом, заполнявшим ее воображение и мечты.
«Мне следует вести себя предельно осторожно, чтобы не расстроить ее», — думал герцог перед сном.
А Сэмела лежала в своей спальне и смотрела на открытую дверь, которая вела в уставленную цветами маленькую гостиную, разделявшую ее с мужем.
Она оставила на тумбочке возле него одну свечу, потому вдалеке она видела золотое сияние и думала, что это напоминает свет звездочки, мерцающей в ночном небе.
Она также оставила с ним молитвенник — не только, чтобы охранить его, но и чтобы помочь ему быстрее встать на ноги и вновь стать таким, каким она впервые увидела его — сильным и энергичным, стремящимся к победе.
«Он — чудо, — говорила она себе, — и точно такой, каким я его себе представляла!»
И затем возносила небу благодарственную молитву за то, что удостоилась чести стать женой героя своей мечты.
«Благодарю тебя, Господи, благодарю, — шептала она. — Могла ли я думать и гадать, что, когда мы с папой были в таком отчаянном положении, ты предопределил, чтобы этот чудесный, необыкновенный, выдающийся человек пожелал взять меня себе в жены?»
При этих словах слезы выступили на глазах девушки.
Потом она снова возносила молитву, благодаря Господа за то, что все изменилось как по мановению волшебной палочки и она не только стала супругой человека своей мечты, но и может наблюдать счастье отца и Морин.
«Я знаю, что папа будет очень счастлив с ней, — думала Сэмела, — и этим мы тоже обязаны герцогу, ибо, не попроси он моей руки, я никогда не осмелилась бы привезти Морин к папе и добиться того, чтобы он умерил свою гордыню и женился на любимой женщине».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16