— Когда спустя некоторое время мы получили ответ, то были потрясены — в особенности его светлость!
— Я был в изумлении! — подтвердил граф и, посмотрев на Оделлу, добавил: — Ты уже уехала во Флоренцию, моя дорогая, поэтому мы решили пока не тревожить тебя своими открытиями.
— Все равно бы я вам не поверила! — заявила Оделла. — Это звучит слишком фантастично, чтобы быть правдой!
— Мой партнер именно так и подумал, — сказал мистер Халлетт. — И, как уже убедился его светлость, за прошлый год акции поднялись в цене вдвое и, вероятно, будут расти еще и еще!
Он опустил взгляд на бумаги, лежащие перед ним, и сказал:
— Мне кажется, миледи, вам стоит самой посмотреть, каково состояние этой компании на данный момент.
Он через стол передал бумаги Оделле, которая могла только тупо смотреть на колонки цифр, ничего в них не понимая.
Уже в экипаже она сказала отцу довольно испуганным голосом:
— Что мы будем делать с такими большими деньгами, папа?
— Прежде всего, — ответил граф, — следует поменьше болтать об этом. Чем меньше людей будет знать, как ты богата, тем лучше!
— Именно этого мне и хотелось бы, — сказала Оделла. — Но люди начнут сплетничать…
Она думала о мачехе.
Графиня наверняка захочет поделиться этим известием с друзьями, а те расскажут своим друзьям.
Тогда во всем Лондоне не сыщется человека, который не знал бы о том, что она — богатая наследница.
Оделла порывисто повернулась к отцу.
— Пожалуйста, папа, заставьте мачеху пообещать, что она никому не расскажет об этих деньгах.
— Я уже сказал Эсме, что необходимо сохранить это в тайне, — ответил граф. Голос его, однако, звучал не очень уверенно.
Оделла подумала, что на самом деле он прекрасно осознает: его супруга, раззвонит об этом повсюду.
Она не могла отказать себе в удовольствии представить друзьям девушку, на которую те должны обратить особенное внимание.
Они долго ехали в молчании, которое показалось вечностью, и наконец Оделла сказала:
— Это — большая ответственность, папа, и вы должны будете мне помочь.
— Разумеется, я тебе помогу, — ответил ее отец. — Я не позволю, чтобы эта история причинила беспокойство моей любимой дочери, особенно когда она только что вернулась домой.
Он помолчал немного и продолжал:
— Когда ты немного осмотришься, мы обсудим этот вопрос, исходя из тех способов потратить деньги, которые одобрила бы твоя мать.
— Если удастся сделать так, как она хотела, я буду меньше бояться, — сказала Оделла.
— Ты — весьма здравомыслящее дитя, — одобрительно кивнул граф.
Когда экипаж подъехал к Гросвенор-сквер, он посмотрел на часы.
— Я опаздываю в Палату лордов, — сказал он, — и хочу, милая, чтобы ты взяла эти бумаги, отнесла их ко мне в спальню и положила в верхний ящик моего туалетного столика.
Оделла знала, что в этом ящике отец хранит свои гребни из слоновой кости.
Над столиком он повесил великолепное зеркало эпохи Георга III.
— Я прошу тебя сделать это, — продолжал граф, потому что не хочу, чтобы кто-нибудь в доме, включая моего секретаря, видел их. Когда я вернусь, то уберу их в свой сейф.
В спальне у графа был его личный сейф, в котором он хранил собственные деньги и фамильные драгоценности.
— Хорошо, папа, — согласилась Оделла. — Только потом не показывайте их никому.
Говоря это, она думала о мачехе; словно угадав ее мысли, граф произнес:
— Я обещаю уберечь их от всех любопытных глаз.
Лошади остановились возле Шэлфорд-Хаус, и Оделла поцеловала отца.
— Спасибо, папа, — сказала она. — И, пожалуйста, возвращайтесь пораньше, если сможете.
— Я постараюсь, — пообещал граф. — Но, к сожалению, некоторые мои коллеги очень многоречивы!
Оделла засмеялась; лакей открыл дверцу, и она вышла наружу.
Помахав рукой вслед отъезжающему экипажу, Оделла сунула бумаги под мышку и вошла в дом.
Она боялась, что встретит мачеху и та заставит ее показать, что за бумаги она несет.
Поэтому Оделла быстро взбежала по лестнице и направилась прямо в спальню отца.
Это была внушительных размеров комната, выходящая, как большинство спален в доме, окнами в сад.
В это время дня здесь не была камердинера.
Оделла тщательно закрыла за собой дверь и» подбежав к туалетному столику, выдвинула верхний ящик.
Там лежали другие бумаги, горсть золотых соверенов и серебряные монеты.
Еще там было несколько маленьких коробочек.
Оделла знала, что в них лежат отцовские запонки, его жилетные пуговицы и булавки для галстука, украшенные жемчугом.
Она положила документы поглубже — на случай, если камердинер залезет сюда, — и закрыла ящик.
После этого она подошла к камину, чтобы взглянуть на портрет, висящий над ним,
Это был очень изящный портрет ее матери, написанный в том же году, когда она вышла замуж.
Оделла подумала, что сейчас она очень похожа на мать и этом же возрасте.
Графине было восемнадцать, когда она вышла замуж, и девятнадцать, когда родилась Оделла.
У нее были прямые волосы, легкий румянец и кожа снежной белизны.
Ее большие глаза были дымчато-серые словно перья на грудке голубя, и очень красивые.
Она казалась воздушной, и Оделла понимала, что имел в виду отец, говоря об одухотворенности матери.
— Если бы только вы были здесь, мама, — прошептала Оделла, глядя на портрет. — Как было бы славно нам вместе заняться тем, о чем вы мечтали всю жизнь! Теперь вы могли бы построить больницу, открыть школы и помогать людям, как вы хотели всегда!
Внезапно Оделла почувствовала, что мать как бы говорит ей: именно это ты должна делать.
— Я буду… стараться, мама… Я… буду очень стараться, — обещала Оделла. — Только… вы тоже должны… помогать мне,
На глаза у нее навернулись слезы, и Оделла торопливо отвернулась от портрета.
Когда умерла мама, она плакала долго и безутешно, пока нянюшка не сказала ей твердо:
— Прекрати расстраивать свою мать, Оделла!
Оделла недоверчиво посмотрела на нее, а нянюшка продолжала:
— Конечно, ты ее огорчаешь! А чего еще можно ждать, когда ребенок постоянно плачет, как ты, и отказывается от еды? Ты всех делаешь несчастными, не только себя!
— Вы… правда думаете, что… мама сейчас видит меня? — спросила Оделла.
— А как же! — воскликнула нянюшка. — И если ты меня спросишь, я скажу, что ей за тебя стыдно, потому что твой бедный отец страдает, а ты не делаешь ничего, чтобы ему помочь!
Нянюшка говорила осуждающим голосом, но Оделла почувствовала, что она принесла свет в темноту, которая ее окружала.
Она перестала плакать, а когда отец вернулся домой, постаревший на несколько лет, Оделла сделала все, что могла, чтобы заинтересовать его и развлечь.
И надо сказать, отчасти она добилась успеха.
От этого на сердце у нее стало теплее: она думала, что мама была бы ею довольна.
Оделла не сомневалась, что нянюшка была права, когда говорила, будто мама может видеть и слышать тех, кого больше всех любит: ее мужа и дочь.
— Я не буду плакать, — пообещала Оделла. — Но сейчас мне не хватает вас, мама, больше, чем когда-либо прежде.
Она уже собиралась выйти из комнаты, когда вдруг услышала голоса.
На мгновение Оделла была не в состоянии понять, откуда они доносятся, но потом сообразила, что разговаривают за дверью, которая соединяла отцовскую спальню с маминым будуаром.
Обе спальни соединялись общей гардеробной, что было удобно, если жена ночевала в спальне своей, а не мужа.
Спальня отца была последней по коридору; за ней располагался будуар, а потом — спальня матери Оделлы.
Оделла неожиданно вспомнила, что мачеха переименовала будуар в гостиную.
Дверь между комнатами, должно быть, была прикрыта неплотно, и Оделла подумала, что нужно бы ее закрыть.
Оставить так — значило бы вводить камердинера в искушение подслушивать, что говорится в спальне.
Оделла направилась к двери и вдруг услышала, как ее мачеха говорит:
— Она уже миллионерша, и ее состояние увеличивается с каждым днем, если не с каждым часом!
Оделла затаила дыхание. Как она и подозревала, мачеха уже знает о ее богатстве.
Мужской голос ответил:
— Меня ничуть не интересует ваша падчерица, Эсме, как вам хорошо известно. Меня интересуете вы!
— Очень мило с вашей стороны так говорить, — отвечала графиня. — Тем более что это вполне отвечает моим чувствам, но в то же время, обожаемый Джонни, вы должны понять, что такую возможность нельзя упускать!
Оделла стояла не шелохнувшись, словно ее пригвоздили к месту.
Теперь она поняла, с кем разговаривает ее мачеха.
Это был виконт Мор, о котором она говорила за завтраком.
— Почему, о, почему, — воскликнул виконт, — я не встретил вас до того, как вы вышли, замуж за Шэлфорда!
— Вы были в Индии и отважно сражались, — отвечала графиня. — И потом, тогда я была замужем за Гербертом.
— Прежде чем судьба соединила нас, вы целый год были вдовой! — простонал виконт.
— Судьба порой очень жестока! — сказала графиня словно бы с рыданием в голосе. — И вам известно, дорогой виконт, дне хуже, чем мне, что вы не в состоянии обеспечить супругу.
— Все изменится, когда умрет мой отец, — заметил виконт.
— Ненамного, — возразила графиня. — Если вы честны, мой обожаемый, то должны согласиться, что ваш отец — по .любым меркам не .самый богатый человек, а ваш дом требует — расходов, исчисляемых тысячами фунтов.
— Это правда, — признал виконт. — Ноя хочу вас, Эсме! Я хочу вас 6езумно!
— Так же, как и я вас, — нежно сказала графиня. — Именно поэтому я прошу вас выслушать то, что я должна вам сказать.
— Все, что я хочу, — это быть подле вас, говорить с вами и любить вас.
— Все это будет возможно, — прошептала графиня, — если вы женитесь на Оделле.
— Зачем мне неопытная девчонка восемнадцати лет? — грубо спросил виконт. — Мне нужны вы — нужны, как не была нужна ни одна женщина прежде!
Наступила тишина. Оделла не сомневалась, что в этот, момент виконт целует ее мачеху.
Ей было неловко, что она подслушивает. Оделла знала, что это нехорошо, но она должна была выяснить, что задумала мачеха.
Прошло немало времени, прежде чем графиня слегка нетвердым голосом сказала:
— О, любимый, вы знаете, что я обожаю вас, но мы должны смотреть на вещи трезво и быть очень, очень осторожными!
— Я знаю, — сказал виконт, — но все, что я хочу, — это увезти вас на необитаемый остров, где мы будем одни и не надо будет бояться каждого глаза, который нас увидит, и каждого уха, которое услышит, что мы говорим.
— Это было бы замечательно, невыразимо замечательно — быть вместе с вами, — почти шепотом сказала графиня и уже совсем другим тоном добавила: — И мы можем быть вместе, если вы сделаете, как я говорю.
— Вы имеете в виду — женюсь на вашей падчерице!
— Я имею в виду, что после этого мы сможем быть вместе и никто не станет задавать ненужных вопросов.
Виконт молчал, и она продолжала:
— В вашем распоряжении, обожаемый Джонни, будут неограниченные средства. Первым делом надо будет купить дом в Лондоне, как можно ближе к этому. Оделла сама захочет жить поближе к отцу, и мы с вами сможем видеться в любое время.
— На глазах у вашего мужа и моей жены? — спросил виконт.
— Если мы будем вести себя умно, кому придет в голову, что я вас люблю? — возразила графиня.
— А я люблю вас, — пробормотал виконт.
— К тому же, — продолжала графиня, — пока вы не унаследовали собственный дом, я уговорю Артура, чтобы он сдал вам в аренду Доуер-Хаус. — Она коротко рассмеялась. — Оделла любит деревню и будет вполне счастлива проводить больше времени там. А вы с ее деньгами сможете покупать все, что заблагорассудится, и вести образ жизни, который вам нравится. Подумайте об этом, Джонни! Яхта, на который мы будем путешествовать по свету, скаковые лошади, которые унесут нас, куда мы захотим…
Она сделала паузу и добавила, как бы в сторону:
— Артур не любит скачки, и я думаю, что Оделла тоже ими не заинтересуется.
Виконт молчал, и она продолжала:
— О, Джонни, только представьте, какие возможности откроются перед нами! Я с таким удовольствием помогу вам сделать все, о чем вы мечтали, когда у вас не было денег!
Наконец виконт заговорил:
— В ваших устах все звучит слишком легко, Эсме, — сказал он. — Но вы знаете не хуже меня, что женщины ревнивы; и Оделле может очень не понравиться, что она повсюду появляется в обществе своей мачехи, особенно когда эта мачеха так красива, как вы!
— Очень мило с вашей стороны так божественно отзываться о моей красоте, — проворковала графиня. — Но Оделла еще очень юна, и так как она любит отца, то захочет быть поближе к нему. — Она улыбнулась. — Женщина постарше не стала бы так за него цепляться. Кроме того, вы забыли еще кое-что.
— Что же? — спросил виконт.
— Вы хотите наследника, а ничто не привязывает женщину к дому больше, чем, дети!
— Вы умеете убеждать, Эсме, — медленно, произнес виконт. — Но вместе с тем, если у меня будет наследник, что, конечно же, рано или поздно случится, я хотел бы, чтобы это был наш с вами сын.
Повисло молчание; наконец графиня сказала:
— Разумеется, если бы это было возможно, высшего блаженства трудно представить. Но, как я уже сказала вам, обожаемый Джонни, мы должны делать лучшее из того, что можем, — и, если у вас хватит храбрости, мы это сделаем.
— Дело не в храбрости, — обиженно сказал виконт, — а том, что у меня будет другая женщина, а не вы. Вы же знаете, как я вас обожаю.
Тон его стал резким.
— Как и я вас, мой сильный, красивый, изумительный возлюбленный! — сказала Эсме. — И именно поэтому я не хочу вас терять!
— Вы никогда меня не потеряете! — страстно воскликнул виконт. — Я скорее согласился спуститься бы в преисподнюю!
Он начал целовать ее снова.
Словно очнувшись от сна, Оделла пошла прочь.
Она направилась к двери, которая вела в коридор.
У двери она остановилась и оглянулась на портрет матери, висящий над камином.
В глазах ее была боль.
Потом она тихо открыла дверь, вышла из спальни отца и бегом вернулась к себе в комнату.
Убедившись, что там никого нет, она тщательно заперла дверь и ничком бросилась на кровать.
Но она не плакала. Она размышляла.
Теперь ей стало ясно, почему с самого приезда она не только чувствовала, что в доме что-то не так, но и ощущала явную угрозу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15