Уж ты, зимонька-зима,
Студеная была зима!

Ц он пошел вприсядку с Васей Груздевым, который плясал, как скоморох.
Ц Куму подавайте!.. Ц кричал Иван Семеныч. Ц Где кума?
Притащили Домнушку из кухни и, как она ни упиралась, заставили выпить цел
ый стакан наливки и поставили в круг. Домнушка вытерла губы, округлила пр
авую руку и, помахивая своим фартуком, поплыла павой, Ц плясать была она
первая мастерица.
Ц Ах, ешь тебя мухи с комарами! Ц кричал Иван Семеныч, избочениваясь и пр
итопывая ногами на месте. Ц Ахти… хти, хти…
Он только что хотел выделывать свое колено, как в круг протиснулся Полуэ
хт Самоварник и остановил его за плечо.
Ц Родимый мой… Ц бормотал он, делая какие-то знаки.
Ц Ну, и нашел время, Ц ворчал Иван Семеныч.
Круг замолк, Домнушка унырнула в свою кухню, а Самоварник шептал исправн
ику:
Ц В кабаке все трое… Вот сейчас провалиться, своем глазам видел: и Окулко
, и Челыш, и Беспалый…
Ц Я им покажу, ангел мой…
Набат точно вымел весь народ из господского дома, остались только Домнуш
ка, Катря и Нюрочка, да бродил еще по двору пьяный коморник Антип. Народ с п
лощади бросился к кабаку, Ц всех гнало любопытство посмотреть, как буде
т исправник ловить Окулка. Перепуганные Катря и Нюрочка прибежали в кухн
ю к Домнушке и не знали, куда им спрятаться.
Ц Я боюсь… боюсь… Ц плакала Нюрочка. Ц Все убежали…
Ц Христос с нами, барышня, Ц уговаривала девочку захмелевшая от наливк
и Домнушка. Ц Легкое место сказать: весь завод бросился ловить одного Ок
улка… А он уйдет от них!
Ц Он с ножом, Домнушка?
Ц Конечно, с ножом, потому как в лесу живет… Тьфу!.. Не пымать им Окулка… Ту
да же и наш Аника-то воин потрепался, Иван-то Семеныч!..
Замирающею трелью заливался колокол у заводской конторы, как звонили то
лько на пожар. Вскинулась за своею стойкой Рачителиха, когда донесся до н
ее этот звук.
Ц Чу, это нам благовестят!.. Ц проговорил Беспалый, пряча руку за пазуху,
где лежал у него нож.
Ц Уходи, уходи… Ц шептала Дуня, хватая Окулка за его могучее плечо и нап
расно стараясь сдвинуть с места.
Ц Не впервой… Ц лениво ответил Окулко. Ц Давай водки, Дуня.
Замерло все в кабаке и около кабака. Со стороны конторы близился гулкий т
опот, Ц это гнали верхами лесообъездчики и исправничьи казаки. Дверь в к
абаке была отворена попрежнему, но никто не смел войти в нее. К двум окнам
припали усатые казачьи рожи и глядели в кабак.
Когда к кабаку подъехал Иван Семеныч, единственная сальная свеча, горевш
ая на стойке, погасла и наступила зловещая тишина.
Ц Берите его! Ц кричал Иван Семеныч, бросаясь в дверь.
В мгновение ока произошла невообразимая свалка. Зазвенели стекла в окна
х, полетели откуда-то поленья, поднялся крик и отчаянный свист.
Ц Вяжи их, ангелы вы мои!.. Ц кричал Иван Семеныч, перелезая к стойке по жи
вой куче катавшихся по полу мужицких тел.
Ц Готово!.. Ц отвечал Матюшка Гущин, который бросился в кабак в числе пер
вых и теперь пластом лежал на разбойнике. Ц Тут ён, вашескородие… здесь…
Надо полагать, самый Окулко и есть!
Разбойник делал отчаянные усилия освободиться: бил Матюшку ногами, куса
лся, но все было напрасно.
Ц Всех перевязали? Ц спрашивал в темноте охриплый голос Ивана Семеныч
а.
Ц Усех, вашескородие… Ц отвечал голос туляка-лесообъездчика.
Когда добыли огня и осветили картину побоища, оказалось, что вместо разб
ойников перевязали Терешку-казака, вора Морока и обоих дураков.
Ц Который Окулко? Ц спрашивал Иван Семеныч.
Все сконфуженно молчали. Иван Семеныч, когда узнал, в чем дело, даже побеле
л от злости и дрожащими губами сказал Рачителихе:
Ц Ну, душа моя, я тебя сейчас так посеребрю, что…
Но он во-время опомнился, махнул рукой и вышел из кабака.
Ц Пусть эти подлецы переночуют в машинной, Ц указал он на связанных, а п
отом обернулся, выругал Рачителиху, плюнул и вышел.
Окулко в это время успел забраться в сарайную, где захватил исправничий
чемодан, и благополучно с ним скрылся.

XIV

Набат поднял весь завод на ноги, и всякий, кто мог бежать, летел к кабаку. В о
бщем движении и сумятице не мог принять участия только один доменный мас
тер Никитич, дожидавшийся под домной выпуска. Его так и подмывало бросит
ь все и побежать к кабаку вместе с народом, который из Кержацкого конца и П
еньковки бросился по плотине толпами.
Убежит Никитич под домну, посмотрит «в глаз»,
Глазом у доменной печи наз
ывают отверстие для выпуска шлаков и чугуна. (Прим. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)
откуда сочился расплавленный шлак, и опять к лестнице. Слепень бор
мотал ему сверху, как осенний глухарь с листвени.
Ц Кто-нибудь завернет, тогда узнаем, Ц решил Никитич, окончательно уда
ляясь на свой пост.
В доменном корпусе было совсем темно, и только небольшое слабо освещенно
е пространство оставалось около напряженно красневшего глаза. Заспанн
ый мальчик тыкал пучком березовой лучины в шлак, но огонь не показывался,
а только дымилась лучина, с треском откидывая тонкие синеватые искры. Ко
гда, наконец, она вспыхнула, прежде всего осветилась глубокая арка самой
печи. Направо в земле шла под глазом канавка с порогом, а налево у самой ар
ки стояла деревянная скамеечка, на которой обыкновенно сидел Никитич, на
блюдая свою «хозяйку», как он называл доменную печь.
Ц Да ты откуда объявился-то, Сидор Карпыч? Ц удивился Никитич, только те
перь заметив сидевшего на его месте сумасшедшего.
Ц А пришел…
Ц Знаю, что пришел… Михалко, посвети-ка на изложницы, все ли канавки прод
еланы…
Сидор Карпыч каждый вечер исправно являлся на фабрику и обходил все корп
уса, где шла огненная работа. К огню он питал какое-то болезненное пристра
стие и по целым часам неподвижно смотрел на пылавшие кричные огни, на рас
каленные добела пудлинговые печи, на внутренность домны через стеклышк
о в фурме, и на его неподвижном, бесстрастном лице появлялась точно тень п
робегавшей мысли. В застывшем лице на мгновение вспыхивало сознание и та
к же быстро потухало, стоило Сидору Карпычу отвернуться от яркого света.
Теперь все корпуса были закрыты, кроме доменного, и Сидор Карпыч смотрел
на доменный глаз, светившийся огненно-красною слезой. Рабочие так привы
кли к безмолвному присутствию «немого», как называли его, что не замечал
и даже, когда он приходил и когда уходил: явится, как тень, и, как тень, скрое
тся.
Теперь он наблюдал колеблющееся световое пятно, которое ходило по корпу
су вместе с Михалкой, Ц это весело горел пук лучины в руках Михалки. Ввер
ху, под горбившеюся запыленною железною крышей едва обозначались длинн
ые железные связи и скрепления, точно в воздухе висела железная паутина.
На вороте, который опускал над изложницами блестевшие от частого употре
бления железные цепи, дремали доменные голуби, Ц в каждом корпусе были с
вои голуби, и рабочие их прикармливали.
Ц Мир вам Ц и я к вам, Ц послышался голос в дверях, и показался сам Полуэ
хт Самоварник в своем кержацком халате, форсисто перекинутом с руки на р
уку. Ц Эй, Никитич, родимый мой, чего ты тут ворожишь?
Ц Ты из кабака, Полуэхт?
Ц Было дело… Ушел Окулко-то, а казаки впотьмах связали Морока, Терешку К
овальчука, да Марзака, да еще дурачка Терешку. Чистая галуха!
На фабричном жаргоне «
галуха» Ц умора. (Прим. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)

Ц Так и ушел?
Ц Ушел, да еще у исправника чемодан прихватил, родимый мой.
Ц Н-ноо?.. Ловко!
Полуэхт посмотрел на Никитича и присел на скамеечку, рядом с Сидором Кар
пычем, который все следил за горевшею лучиной и падавшими от нее красным
и искрами.
Ц Ну, как твоя хозяйка? Ц спрашивал Самоварник, чтобы угодить Никитичу,
который в своей доменной печи видел живое существо.
Ц Пошаливать начинает для праздника… Ц ответил Никитич и, подойдя к де
ревянной полочке с пробой, показал свежий образчик. Ц Половик выкинула,
потому не любит она наших праздников.
Самоварник посмотрел пробу и покачал головой. Лучшим чугуном считался с
ерый, потому что легко идет в передел, а белый плохим; половиком называют с
редний сорт.
Ц Наверху, видно, празднуют… Ц глубокомысленно заметил Самоварник, по
днимая голову кверху. Ц Засыпки и подсыпки
Засыпки и подсыпки Ц рабо
чие, которые засыпают в печь уголь, руду и флюсы. (Прим. Д. Н. Мамина-Сибиряка.)

плохо робят. Да и то сказать, родимый мой, суди на волка, суди и по волк
у: все загуляли.
К разговаривавшим подошел казачок Тишка, приходившийся Никитичу племя
нником. Он страшно запыхался, потому что бежал из господского дома во вес
ь дух, чтобы сообщить дяде последние новости, но, увидев сидевшего на скам
ейке Самоварника, понял, что напрасно торопился.
Ц Ну что, малец? Ц спрашивал Никитич, зажигая новый пук лучины.
Ц Все то же… У нас в дому дым коромыслом стоит: пируют страсть!
Ц И Окулка не боятся?
Ц Антипа заставили играть на балалайке, а Груздев пляшет с Домнушкой… В
присядку так и зажаривает, только брюхо трясется. Даве наклался было пля
сать исправник, да Окулко помешал… И Петр Елисеич наш тоже вот как развер
нулся, только платочком помахивает.
Ц Вот что, Никитич, родимый мой, скажу я тебе одно словечко, Ц перебил мал
ьчика Самоварник. Ц Смотрю я на фабрику нашу, родимый мой, и раскидываю с
воим умом так: кто теперь Устюжанинову робить на ней будет, а? Тоже вот и ме
дный рудник взять: вся Пеньковка расползется, как тараканы из лукошка.
Ц Как ты сказал? Ц удивился Никитич и даже опустил зажженную лучину, не
замечая, что у него уже начала тлеть пола кафтана.
Ц Я говорю, родимый мой: кто Устюжанинову робить будет? Все уйдут с огнен
ной работы и с рудника тоже.
Никитич только теперь понял все значение вопроса и совершенно остолбен
ел.
Ц Теперь вольны стали, не заманишь на фабрику, Ц продолжал Самоварник у
же с азартом. Ц Мочегане-то все поднялись даве, как один человек, когда я и
м сказал это самое словечко… Да я первый не пойду на фабрику, плевать мне н
а нее! Я торговать сяду в лавку к Груздеву.
Ц Постой, постой… Ц остановил его Никитич, все еще не имея сил совладат
ь с мыслью, никак не хотевшей укладываться в его заводскую голову. Ц Как
ты сказал: кто будет на фабрике робить?
Ц Да я первый!.. Да мне плевать… да пусть сам Устюжанинов жарится в огненн
ой-то работе!..
Довольный произведенным впечатлением, Самоварник поднялся на ноги и ра
змахивал своим халатом под самым носом у Никитича, точно петух. Казачок Т
ишка смотрел своими большими глазами то на дядю, то на развоевавшегося С
амоварника и, затаив дыхание, ждал, что скажет дядя.
Ц А как же, например, моя-то домна останется? Ц накинулся Никитич с азарт
ом, Ц для него вдруг сделалось все совершенно ясно. Ц Ну, как ее оставить
хоть на час?.. Сейчас козла посадишь Ц и конец!
Ц Хошь десять козлов сади, черт с ней, с твоею домной!
Ц Ну, нет, брат, это уж ты врешь, Полуэхт! Я теперь тридцать лет около нее хо
жу, сколько раз отваживался, а тут вдруг брошу за здорово живешь.
Ц И бросишь, когда все уйдут: летухи, засыпки, печатальщики… Сиди и любуй
ся на нее, когда некому будет робить. Уж мочегане не пойдут, а наши кержаки
чем грешнее сделались?
Ц Врешь, врешь!.. Ц орал Никитич, как бешеный: в нем сказался фанатик-маст
еровой, выросший на огненной работе третьим поколением. Ц Ну, чего ты оре
шь-то, Полуэхт?.. Если тебе охота Ц уходи, черт с тобой, а как же домну остави
ть?.. Ну, кричные мастера, обжимочные, пудлинговые, листокатальные… Да ты с
бесился никак, Полуэхт?
Казачок Тишка вполне понимал дядю и хохотал до слез над Самоварником, ко
торый только раскрывал рот и махал руками, как ворона, а Никитич на него вс
е наступает, все наступает.
Ц Ты его в ухо засвети, дядя! Ц посоветовал Тишка. Ц Вот так галуха, брат
цы…
Ц Меня не будет, Тишка пойдет под домну! Ц ревел Никитич, оттесняя Самов
арника к выходу. Ц Сынишка подрастет, он заменит меня, а домна все-таки не
станет.
Ц Да ведь и сына-то у тебя нет! Ц кричал Самоварник.
Ц Все равно: дочь Оленку пошлю.
Этот шум обратил на себя внимание литухов, которые тоже бегали в кабак ло
вить Окулка и теперь сбились в одну кучку в воротах доменного корпуса. Он
и помирали со смеху над Самоварником, и только один Сидор Карпыч был нево
змутим и попрежнему смотрел на красный глаз печи.
Эта сцена кончилась тем, что Самоварник обругал Никитича варнаком и убеж
ал.

XV

Праздник для Петра Елисеича закончился очень печально: неожиданно расх
воралась Нюрочка. Когда все вернулись из неудачной экспедиции на Окулка
, веселье в господском доме закипело с новою силой, Ц полились веселые пе
сни, поднялся гам пьяных голосов и топот неистовой пляски. Петр Елисеич в
суматохе как-то совсем забыл про Нюрочку и вспомнил про нее только тогда,
когда прибежала Катря и заявила, что панночка лежит в постели и бредит.
Ц Папочка, мне страшно, Ц повторяла девочка. Ц Окулко придет с ножом и з
арежет нас всех.
Комната Нюрочки помещалась рядом с столовой. В ней стояли две кровати, од
на Нюрочкина, другая Ц Катри. Девочка, совсем раздетая, лежала в своей пос
тели и показалась Петру Елисеичу такою худенькой и слабой. Лихорадочный
румянец разошелся по ее тонкому лицу пятнами, глаза казались темнее обык
новенного. Маленькие ручки были холодны, как лед.
Ц Я посижу с тобой, моя крошка, Ц успокаивал больную Петр Елисеич.
Ц С тобой я не боюсь, папа, Ц шептала Нюрочка, закрывая глаза от утомлени
я.
Пульс был нехороший, и Петр Елисеич только покачал головой. Такие лихора
дочные припадки были с Нюрочкой и раньше, и Домнушка называла их «ростуч
кой», Ц к росту девочка скудается здоровьем, вот и все. Но теперь Петр Ели
сеич невольно припомнил, как Нюрочка провела целый день. Вообще слишком
много впечатлений для одного дня.
Ц Папочка, его очень били? Ц неожиданно спросила Нюрочка, продолжая леж
ать с закрытыми глазами.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10