Он узнал трех братанов Гущиных, имевших дареные господские кафтаны, т
уляка Афоньку, двух хохлов Ц отличные мастера, каких не найдешь с огнем. Н
а стоявшего старика набежал дозорный Полуэхт, по прозвищу Самоварник, и
прянул назад, как облитый кипятком. По кричному корпусу точно дунуло вет
ром: все почуяли близость грозы. Размахивая правилом, торопливо бежал пл
отинный «сестра» и тоже остановился рядом с Полуэхтом как вкопанный.
Молота стучали, рабочие двигались, как тени, не смея дохнуть, а Лука Назары
ч все стоял и смотрел, не имея сил оторваться. Заметив остававшихся без ша
пок дозорного и плотинного, он махнул им рукой и тихо проговорил:
Ц Не нужно…
За кричным корпусом в особом помещении тяжело отдувались новые меха, уст
роенные всего год назад. Слышно было, как тяжело ворочалось двухсаженное
водяное колесо, точно оно хотело разворотить всю фабрику, и как пыхтели в
оздуходувные цилиндры, набирая в себя воздух со свистом и резкими хрипам
и. Старик обошел меховой корпус и повернул к пудлинговому, самому большо
му из всех; в ближайшей половине, выступавшей внутрь двора глаголем, осле
пительным жаром горели пудлинговые печи, середину корпуса занимал обжи
мочный молот, а в глубине с лязгом и змеиным шипеньем работала катальная
машина. В особом притыке со свистом и подавленным грохотом вертелся махо
вик, заставлявший сливавшиеся в мутную полосу чугунные валы глотать доб
ела раскаленные пакеты сварочного железа и выплевывать их обратно гнув
шимися под собственною тяжестью яркокрасными железными полосами.
При входе в этот корпус Луку Назарыча уже встречал заводский надзирател
ь Подседельников, держа снятую фуражку наотлет. Его круглое розовое лицо
так и застыло от умиления, а круглые темные глаза ловили каждое движение
патрона. Когда рассылка сообщил ему, что Лука Назарыч ходит по фабрике, По
дседельников обежал все корпуса кругом, чтобы встретить начальство при
исполнении обязанностей. Рядом с ним вытянулся в струнку старик уставщи
к, Ц плотинного и уставщика рабочие звали «сестрами».
Ц Не нужно! Ц махнул на них рукой Лука Назарыч и медленно прошел прямо к
обжимочному молоту, у которого знаменитый обжимочный мастер Пимка Собо
лев ворочал семипудовую крицу.
Этот прием обескуражил все заводское начальство, и они, собравшись кучко
й, следили за владыкой издали. Случай выдался совсем небывалый, и у всех по
дводило со страху животики. Крут был Лука Назарыч, и его боялись хуже огня
. Только покажется на фабрике, а завтра, глядишь, несколько человек и пошло
«в гору», то есть в шахту медного рудника, а других порют в машинной при ко
нторе. Как самоучка-практик, прошедший все ступени заводской иерархии, с
тарик понимал мельчайшие тонкости заводского дела и с первого взгляда в
идел все недочеты.
А Лука Назарыч медленно шел дальше и окидывал хозяйским взглядом все. В о
дном месте он было остановился и, нахмурив брови, посмотрел на мастера в к
ожаной защитке и прядениках: лежавшая на полу, только что прокатанная же
лезная полоса была с отщепиной… У несчастного мастера екнуло сердце, но
Лука Назарыч только махнул рукой, повернулся и пошел дальше.
Оставался последний корпус, где прокатывали листовое железо. Это было ст
аринное здание, упиравшееся одним концом в плотину. Между ним и пудлинго
вым помещалась небольшая механическая мастерская. Листовое кровельное
железо составляло главный предмет заводского производства, и Лука Наза
рыч особенно следил за ним, как и за кричным: это было старинное кондовое д
ело, возникшее здесь с основания фабрики и составлявшее славу Мурмосски
х заводов. На рынке была своя кличка для него: «старый горностай». В Мурмос
ском заводском округе Ключевской завод считался самым старейшим, а ключ
евская домна Ц одной из первых на Урале.
Обогнув механическую, Лука Назарыч в нерешительности остановился пере
д листокатальной, Ц его и тянуло туда, и точно он боялся чего. Постояв с ми
нуту, он быстро повернулся и пошел назад тем же путем. Все корпуса замерли
, как один человек, и работа шла молча, точно в заколдованном царстве. Стар
ик чувствовал, что он в последний раз проходит полным и бесконтрольным х
озяином по своему царству, Ц проходит, как страшная тень, оставлявшая за
собой трепет… Рабочие снимали перед ним свои шляпы и кланялись, но стари
ку казалось, что уже все было не так и что над ним смеются. В действительно
сти же этого не было: заводские рабочие хотя и ждали воли с часу на час, но в
них теперь говорила жестокая заводская муштра, те рабьи инстинкты, котор
ые искореняются только годами. Самая мысль о воле как-то совсем не уклады
валась в общий инвентарь заводских соображений и дум.
Выбравшись на плотину, Лука Назарыч остановился перевести дух, а потом п
рошел к запорам. Над самым шлюзом, по которому на большой глубине глухо бу
рлила вода, выдвигалась деревянная площадка, обнесенная балясником. Зде
сь стояла деревянная скамейка, на которой «сестры» любили посидеть, Ц в
ся фабрика была внизу как на ладони. Старик подошел к самой решетке и долг
о смотрел на расцвеченные яркими огнями корпуса, на пылавшую домну и чут
ко прислушивался к лязгу и грохоту железа, к глухим ударам обжимочного м
олота. Целая полоса пестрых звуков поднималась к нему снизу, и его заводс
кое сердце обливалось кровью.
Ц Не нужно… ничего не нужно… Ц повторял он, не замечая, как по его лицу ка
тились рабьи крепостные слезы.
В этот момент чья-то рука ударила старика по плечу, и над его ухом раздалс
я сумасшедший хохот: это был дурачок Терешка, подкравшийся к Луке Назары
чу босыми ногами совершенно незаметно.
Ц Сорок восемь серебром, Иваныч… Ц бормотал Терешка, скаля белые зубы.
Ц Приказываю… Не узнал начальства, Иваныч?.. Завтра хоронить будем… кисе
ль будет с попами…
Лука Назарыч, опомнившись, торопливо зашагал по плотине к господскому до
му, а Терешка провожал его своим сумасшедшим хохотом. На небе показался м
олодой месяц; со стороны пруда тянуло сыростью. Господский дом был ярко о
свещен, как и сарайная, где все окна были открыты настежь. Придя домой, Лук
а Назарыч отказался от ужина и заперся в комнате Сидора Карпыча, которую
кое-как успели прибрать для него.

V

В десять часов в господском доме было совершенно темно, а прислуга ходил
а на цыпочках, не смея дохнуть. Огонь светился только в кухне у Домнушки и
в сарайной, где секретарь Овсянников и исправник Чермаченко истребляли
ужин, приготовленный Луке Назарычу.
Как стемнелось, кержак Егор все время бродил около господского дома, Ц е
му нужно было увидать Петра Елисеича. Егор видел, как торопливо возвраща
лся с фабрики Лука Назарыч, убегавший от дурака Терешки, и сам спрятался в
караушку сторожа Антипа. Потом Петр Елисеич прошел на фабрику. Пришлось
дожидаться его возвращения.
Ц А, это ты! Ц обрадовался Петр Елисеич, когда на обратном пути с фабрики
из ночной мглы выступила фигура брата Егора. Ц Вот что, Егор, поспевай се
годня же ночью домой на Самосадку и объяви всем пристанским, что завтра б
удут читать манифест о воле. Я уж хотел нарочного посылать… Так и скажи, чт
о исправник приехал.
Ц Не пойдут наши пристанские… Ц угрюмо отвечал Егор, почесывая в затыл
ке.
Ц Это почему?
Ц А так… Попы будут манифесты читать, какая это воля?..
Ц Ну, что же я могу сделать?.. Как знаете, а мое дело Ц сказать.
Егор молча повернулся и, не простившись с братом, пропал в темноте. Петр Ел
исеич только пожал плечами и побрел на огонек в сарайную, Ц ему еще не хо
телось спать, а на людях все-таки веселее. Поднимаясь по лестнице в сарайн
ую, Петр Елисеич в раздумье остановился, Ц до него донесся знакомый голо
с рудникового управителя Чебакова, с которым он вообще не желал встречат
ься. Слышался рассыпчатый смех старика Чермаченко и бормотанье Сидора К
арпыча. «Этот зачем попал сюда?» Ц подумал Петр Елисеич, но не вернулся и
спокойно пошел на шум голосов. Отворив дверь, он увидел такую картину: сек
ретарь Овсянников лежал на диване и дремал, Чермаченко ходил по комнате,
а за столом сидели Чебаков и Сидор Карпыч.
Ц Водки хочешь, Сидор Карпыч? Ц спрашивал Чебаков, наливая две рюмки.
Ц Пожалуй… Ц равнодушно соглашался Сидор Карпыч.
Ц А может быть, и не хочешь?
Ц Пожалуй.
Ц Так уж лучше я выпью за твое здоровье…
Ц Пожалуй…
Чебаков был высокий красавец мужчина с румяным круглым лицом, большими т
емными глазами и целою шапкой русых кудрей. Он носил всегда черный сукон
ный сюртук и крахмальные сорочки. Бритые щеки и закрученные усы придавал
и ему вид военного в отставке. По заводам Чебаков прославился своею жест
окостью и в среде рабочих был известен под кличкой Палача. Главный управ
ляющий, Лука Назарыч, души не чаял в Чебакове и спускал ему многое, за что д
ругих служащих разжаловал бы давно в рабочие. Чебаков, как и Петр Елисеич,
оставался крепостным. Петр Елисеич ненавидел Палача вместе с другими и т
еперь с трудом преодолел себя, чтобы войти в сарайную.
Ц Про вовка промовка, а вовк у хату, Ц встретил его Чермаченко, расставл
яя свои короткие ручки. Ц А мы тут жартуем…
Ц Спать пора, Ц ответил Мухин. Ц Завтра рано вставать.
Ц Щось таке: спать?.. А ты лягай, голубчику, вместе з нами, з козаками, о-тут, п
окотом.
Явившаяся убирать ужин Катря старалась обойти веселого старичка подал
ьше и сердито отмахивалась свободною рукой, когда Чермаченко тянулся ее
ущипнуть. Собственно говоря, к такому заигрыванью приезжих «панов» Катр
я давно привыкла, но сейчас ее смущало присутствие Петра Елисеича.
Ц Отто гарна дивчина! Ц повторял Чермаченко, продолжая мешать Катре уб
ирать со стола. Ц А ну, писанка, перевэрнись!.. Да кажи Домне, що я жь стосков
авсь по ней… Вона ласая на гроши.
В этих «жартах» и «размовах» Овсянников не принимал никакого участия. Эт
о был угрюмый и несообщительный человек, весь ушедший в свою тяжелую соб
ачью службу крепостного письмоводителя. Теперь он, переглянувшись с Чеб
аковым, покосился на Мухина.
Ц Чему вы-таки веселитесь, Иван Семеныч? Ц удивлялся Овсянников, вытяг
ивая свои ноги, как палки.
Ц Все добрые люди веселятся, Илья Савельич.
Ц Есть чему радоваться… Ц ворчал Чебаков. Ц Только что и будет!.. Народ
и сейчас сбесился.
Ц Это вам так кажется, Ц заметил Мухин. Ц Пока никто еще и ничего не сде
лал… Царь жалует всех волей и всем нужно радоваться!.. Мы все здесь крепост
ные, а завтра все будем вольные, Ц как же не радоваться?.. Конечно, теперь н
ельзя уж будет тянуть жилы из людей… гноить их заживо… да.
Ц Это вы насчет рудника, Петр Елисеич? Ц спрашивал Чебаков.
Ц И насчет рудника и насчет остального.
Ц Та-ак-с… Ц протянул Чебаков и опять переглянулся с Овсянниковым. Ц Т
олько не рано ли вы радуетесь, Петр Елисеич?.. Как бы не пожалеть потом…
Ц Ну уж нет! Конец нашей крепостной муке… Дети по крайней мере поживут во
льными. Вот вам, Никон Авдеич, нравится смеяться над сумасшедшим человек
ом, а я считаю это гнусностью. Это в вас привычка глумиться над подневольн
ыми людьми, а дети этого уже не будут знать. Есть человеческое достоинств
о… да…
От волнения Мухин даже покраснел и усиленно принялся размахивать носов
ым платком.
Ц Бачь, як хранцуз расходився, Ц смеялся исправник. Ц А буде, що буде… Х
уже не буде.
Ц Хуже будет насильникам и кровопийцам! Ц уже кричал Мухин, ударив себя
в грудь. Ц Рабство еще никому не приносило пользы… Крепостные Ц такие ж
е люди, как и все другие. Да, есть человеческое достоинство, как есть зверс
тво…
Петр Елисеич хотел сказать еще что-то, но круто повернулся на каблуках, ма
хнул платком и, взяв Сидора Карпыча за руку, потащил его из сарайной. Он да
же ни с кем не простился, о чем вспомнил только на лестнице.
Ц Пожалуй, пойдем… Ц соглашался Сидор Карпыч.
Вспышка у Мухина прошла так же быстро, как появилась. Конечно, он напрасно
погорячился, но зачем Палач устраивает посмешище из сумасшедшего челов
ека? Пусть же он узнает, что есть люди, которые думают иначе. Пора им всем уз
нать то, чего не знали до нынешнего дня.
Ц Нет, каково он разговаривает, а? Ц удивлялся Палач, оглядываясь круго
м. Ц Вот ужо Лука Назарыч покажет ему человеческое достоинство…
Ц Теперь уж поздно, ангел мой, Ц смеялся исправник.
Ц Ничего, не мытьем, так катаньем можно донять, Ц поддерживал Овсяннико
в своего приятеля Чебакова. Ц Ведь как расхорохорился, проклятый франц
уз!.. Велика корысть, что завтра все вольные будем: тот же Лука Назарыч возь
мет да со службы и прогонит… Кому воля, а кому и хуже неволи придется.
Ц Ко мне бы в гору его послали, француза, так я бы ему показал!.. Ц грозился
Чебаков в пространство.
Ц Да ведь он и бывал в горе, Ц заметил Чермаченко. Ц Это еще при твоем ро
дителе было, Никон Авдеич. Уж ты извини меня, а родителя-то тоже Палачом зв
али… Ну, тогда француз нагрубил что-то главному управляющему, его сейчас
в гору, на шестидесяти саженях работал… Я-то ведь все хорошо помню… Ох-хо-
хо… всячины бывало…
Скоро весь господский дом заснул, и только еще долго светился огонек в ка
бинете Петра Елисеича. Он все ходил из угла в угол и снова переживал непри
ятную сцену с Палачом. Сколько лет выдерживал, терпел, а тут соломинкой пр
орвало… Не следовало горячиться, конечно, а все-таки есть человеческое д
остоинство, черт возьми!..
Караульный Антип ходил вокруг господского дома и с особенным усердием к
олотил в чугунную доску: нельзя, «служба требует порядок», а пусть Лука На
зарыч послушает, как на Ключевском сторожа в доску звонят. Небойсь на Мур
мосе сторожа харчистые, подолгу спать любят. Антип был человек самолюбив
ый. Чтобы не задремать, Антип думал вслух:
Ц Эй, Антип, воля пришла… Завтра, брат, все вольные будем!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10