Э
то от каждого золотника по два рубля сорок копеек за здорово живешь в кар
ман к себе клали. А фальши-то что было… Ведь я разносил по книгам-то все рас
ходы: где десять рабочих Ц писал сто, где сто кубических сажен земли выну
то Ц писал тысячу… Жалованье я же сочинял таким служащим, каких и на свет
е не бывало. А Фролов мне все твердит: «Погоди, Андрон Евстратыч, поделимся
потом: рука, слышь, руку моет…» Умыл он меня. Сам-то сахаром теперь поживае
т, а я вон в каком образе щеголяю. Только-только копеечку не подают…
Ц А дом где? А всякое обзаведенье? А деньги? Ц накинулся на него Зыков с о
жесточением. Ц Тебе руки-то отрубить надо было, когда ты в карты стал игр
ать, да мадеру стал лакать, да пустяками стал заниматься… В чьем дому сейч
ас Ермошка-кабатчик как клоп раздулся? Ну-ка, скажи, а?..
Ц Было и это, Ц согласился Кишкин. Ц Тысяч с пять в карты проиграл и мад
еру пил… Было, А Фролов-то по двадцати тысяч в один вечер проигрывал. Помн
ишь старый разрез в Выломках, его еще рекрута работали, Ц так мы его за но
вый списали, а ведь за это, говорят, голеньких сорок тысяч рубликов казна з
аплатила. Ревизор приехал, а мы дно раскопали да старые свалки сверху пес
очком посыпали Ц и сошло все. Положим, ревизор-то тоже уехал от нас, как мы
шь из ларя с мукой, Ц и к лапкам пристало, и к хвостику, и к усам. Эх, да что ту
т говорить…
Ц Кто старое помянет Ц тому глаз вон. Было, да сплыло…

II

Зыков чувствовал, что недаром Кишкин распинается перед ним и про старину
болтает «неподобное», а поэтому молчал, плотно сжав губы. Крепкий старик
не любил пустых разговоров.
Ц Ну, брат, мне некогда, Ц остановил он гостя, поднимаясь. Ц У нас сейчас
смывка… Вот объездной с кружкой едет.
На правом берегу Балчуговки тянулся каменистый увал, известный под имен
ем Ульянова кряжа. Через него змейкой вилась дорога в Балчуговскую дачу.
Сейчас за Ульяновым кряжем шли тоже старательские работы. По этой дороге
и ехал верхом объездной с кружкой, в которую ссыпали старательское золо
то. Зыков расстегнул свой полушубок, чтобы перепоясаться, и Кишкин замет
ил, что у него за ситцевой рубахой что-то отдувается.
Ц Это у тебя что за рубахой-то покладено, Родион Потапыч?
Ц А диомид… Я его по зимам на себе ношу, потому как холоду этот самый диом
ид не любит.
Ц А ежели грешным делом да того…
Ц Взорвет? Божья воля… Только ведь наше дело привычное. Я когда и сплю, та
к диомид под постель к себе кладу.
Кишкин все-таки посторонился от начиненного динамитом старика. «Этакой
безголовый черт», Ц подумал он, глядя на отдувавшуюся пазуху.
Ц Так ты как насчет Пронькиной вышки скажешь? Ц спрашивал Кишкин, когда
они от землянки пошли к старательским работам.
Ц Не нашего ума дело, вот и весь сказ, Ц сурово ответил старик, шагая по р
азмятому грязному снегу. Ц Без нас найдутся охотники до твоего золота…
Ступай к Ермошке.
Ц Ермошке будет и того, что он в моем собственном доме сейчас живет.
Приближение сурового штейгера заставило старателей подтянуться, хотя
они и были вольными людьми, работавшими в свою голову.
Ц Эх вы, свинорои! Ц ворчал Зыков, заглядывая на первую дудку. Ц Еще зад
авит кого: наотвечаешься за вас.
По горному уставу каждая шахта должна укрепляться в предупреждение нес
частных случаев деревянным срубом, вроде того, какой спускают в колодцы;
но зимой, когда земля мерзлая, на промыслах почти везде допускаются круг
лые шахты, без крепи, Ц это и есть «дудки». Рабочие, конечно, рискуют, но та
ков уж русский человек, что везде подставляет голову, только бы не сделат
ь лишнего шага. Так было и здесь. Собственно Зыков мог заставить рабочих с
делать крепи, но все они были такие оборванные и голодные, что даже у него
рука не поднималась. Старик ограничился только ворчанием. Зимнее время н
а промыслах всех подтягивает: работ нет, а есть нужно, как и летом.
От забоев Зыков перешел к вашгердам и велел сделать промывку. Вашгерды б
ыли заперты на замок и, кроме того, запечатаны восковыми печатями, Ц все
это делалось в тех видах, чтобы старатели не воровали компанейского золо
та. Бабы кончили промывку, а мужики принялись за доводку. Продолжали рабо
тать только бабы, накачивавшие насосом воду на вашгерды. Зыков стоял и зо
рко следил за доводчиками, которые на деревянных шлюзах сначала споласк
ивали пески деревянными лопатками, а потом начали отделять пустой песок
от «шлихов» небольшими щетками. Шлихи Ц черный песок, образовавшийся из
железняка; при промывке он осаждается в «головке» вашгерда вместе с зол
отом.
Кишкин смотрел на оборванную кучку старателей с невольным сожалением: с
овсем заморился народ. Рвань какая-то, особенно бабы, которые точно сдела
ны были из тряпиц. У мужиков лица испитые, озлобленные. Непокрытая прииск
овая голь глядела из каждой прорехи. Пока Зыков был занят доводкой, Кишки
н подошел к рябому старику с большим горбатым носом.
Ц Здорово, Турка… Аль не узнал?
Турка посмотрел на Кишкина слезившимися потухшими глазами и равнодушн
о пожевал сухими губами.
Ц Кто тебя не знает, Андрон Евстратыч… Прежде-то шапку ломали перед тобо
й, как перед барином. Светленько, говорю, прежде-то жил…
Ц Турка, ты ходил в штегерях при Фролове, когда старый разрез работали в
Выломках? Ц спрашивал Кишкин, понижая голос.
Ц Запамятовал как будто, Андрон Евстратыч… На Фотьянке ходил в штегеря
х, это точно, а на старом разрезе как будто и не упомню.
Ц Ну, а других помнишь, кто там работал?
Ц Как не помнить… И наши фотьяновские и балчуговские. Бывало дело, Андро
н Евстратыч…
Старый Турка сразу повеселел, припомнив старинку, но Кишкин глазами указ
ал ему на Зыкова: дескать, не в пору язык развязываешь, старина… Старый ште
йгер собрал промытое золото на железную лопаточку, взвесил на руке и зам
етил:
Ц Золотник с четью будет…
Затем он ссыпал золото в железную кружку, привезенную объездным, и, обруг
ав старателей еще раз, побрел к себе в землянку. С Кишкиным старик или забы
л проститься, или не захотел.
Ц Сиротское ваше золото, Ц заметил Кишкин, когда Зыков отошел сажен дес
ять. Ц Из-за хлеба на воду робите…
Все разом загалдели. Особенно волновались бабы, успевшие высчитать, что
на три артели придется получить из конторы меньше двух рублей, Ц это на д
вадцать-то душ!.. По гривеннику не заработали.
Ц Почем в контору сдаете? Ц спрашивал Кишкин.
Ц По рублю шести гривен, Андрон Евстратыч. Обидная наша работа. На харчи
не заробишь, а что одежи износим, что обуя, это уж свое. Прямо Ц крохи…
Объездной спешился и, свертывая цигарку из серой бумаги, болтал с рябой и
курносой девкой, которая при артели стеснялась любезничать с чужим чело
веком, а только лукаво скалила белые зубы. Когда объездной хотел ее обнят
ь, от забоя послышался резкий окрик:
Ц Ты, компанейский пес, не балуй, а то медали все оборву…
Ц А ты что лаешься? Ц огрызнулся объездной. Ц Чужое жалеешь…
Ругавшийся с объездным мужик в красной рубахе только что вылез из дудки.
Он был в одной красной рубахе, запачканной свежей ярко-желтой глиной, и в
заплатанных плисовых шароварах. Сдвинутая на затылок кожаная фуражка п
ридавала ему вызывающий вид.
Ц А, это ты, Матюшка… Ц вступился Кишкин. Ц Что больно сердит?
Ц Псов не люблю, Андрон Евстратыч… Мало стало в Балчуговском заводе дев
ок, Ц ну, и пусть жирует с ними, а наших, фотьянских, не тронь.
Ц И в самом-то деле, чего привязался! Ц пристали бабы. Ц Ступай к своим б
алчуговским девкам: они у вас просты… Строгаль!..
Ц Ах вы, варнаки! Ц ругался объездной, усаживаясь в седле. Ц Плачет об в
ас острог-то, клейменые… Право, клейменые!.. Ужо вот я скажу в конторе, как в
ы дудки-то крепите.
Ц Скажи, а мы вот такими строгалями, как ты, и будем дудки крепить, Ц отве
тил за всех Матюшка. Ц Отваливай, Михей Павлыч, да кланяйся своим, как наш
их увидишь.
Между балчуговскими строгалями и Фотьянкой была старинная вражда, пере
ходившая из поколения в поколение. Затем поводом к размолвке служила орг
аническая ненависть вольных рабочих ко всякому начальству вообще, а к ко
мпании Ц в частности. Когда объездной уехал, Кишкин укоризненно заметил
:
Ц Чего ты зубы-то показываешь прежде времени, Матюшка? Не больно велик в
перьях-то…
Ц Скоро вода тронется, Андрон Евстратыч, так не больно страшно, Ц ответ
ил Матюшка. Ц Сказывают, Кедровская дача на волю выходит… Вот делай заяв
ку, а я местечко тебе укажу.
Ц Молоко на губах не обсохло учить-то меня, Ц ответил Кишкин. Ц Не сказ
ывай, а спрашивай…
Ц Это верно, Ц подтвердил Турка. Ц У Андрона Евстратыча на золото рука
легкая. Про Кедровскую-то ничего не слыхать, Андрон Евстратыч?
Ц Не знаю ничего… А что?
Ц Да так… Мало ли что здря болтают. Намедни в кабаке городские хвалились
…
Кишкин подсел на свалку и с час наблюдал, как работали старатели. Жаль был
о смотреть, как даром время убивали… Какое это золото, когда и пятнадцать
долей со ста пудов песку не падает. Так, бьется народ, потому что деваться
некуда, а пить-есть надо. Выждав минутку, Кишкин поманил старого Турку и с
делал ему таинственный знак. Старик отвернулся, для видимости покопался
и пошабашил.
Ц Ты куда наклался? Ц спрашивал его Кишкин самым невинным образом.
Ц А в Фотьянку, домой… Поясницу разломило, да и дело по домашности тоже е
сть, а здесь и без меня управятся.
Ц Ну, так возьми меня с собой: мне тоже надо на Фотьянку, Ц проговорил Киш
кин, поднимаясь. Ц Прощайте, братцы…
Дорога шла сначала бортом россыпи, а потом мелким лесом. Фотьянка залегл
а двумя сотнями своих почерневших избенок на низменном левом берегу Бал
чуговки, прижатой здесь Ульяновым кряжем. Кругом деревни рос сплошной ле
с, Ц ни пашен, ни выгона. Издали Фотьянка производила невеселое впечатле
ние, которое усиливалось вблизи. Старинная постройка сказывалась тем, чт
о дома были расставлены как попало, как строились по лесным дебрям. К реке
выдвигался песчаный мысок, и на нем красовался, конечно, кабак. Турка и Киш
кин, по молчаливому соглашению, повернули прямо к нему. У кабацкого крыль
ца сидели те особенные люди, которые лучше кабака не находят места. Двое и
ли трое узнали Кишкина и сняли рваные шапки.
Ц Кабак подпираете, молодцы, чтобы не упал грешным делом? Ц пошутил Киш
кин.
Сидельцем на Фотьянке был молодой румяный парень Фрол. Кабак держал балч
уговский Ермошка, а Фрол был уже от него. Кишкин присел на окно и спросил к
осушку водки. Турка как-то сразу ослабел при одном виде заветной посудин
ы и взял налитый стакан дрожавшей рукой.
Ц Будь здоров на сто годов, Евстратыч, Ц проговорил Турка, с жадностью о
прокидывая стакан водки.
Ц Давненько я здесь не бывал… Ц задумчиво ответил Кишкин, поглядывая н
а румяного сидельца. Ц Каково торгуешь, Фрол?
Ц У нас не торговля, а кот наплакал, Андрон Евстратыч. Кому здесь и пить-то
… Вот вода тронется, так тогда поправляться будем. С голого, что со святого
, Ц немного возьмешь.
Ц Дай-ка нам пожевать что-нибудь…
Как политичный человек, Фрол подал закуску и отошел к другому концу стой
ки: он понимал, что Кишкину о чем-то нужно переговорить с Туркой.
Ц Вот что, друг, Ц заговорил Кишкин, положив руку на плечо Турке, Ц кто и
з фотьянских стариков жив, которые работали при казне?.. Значит, сейчас пос
ле воли?
Ц Есть живые, как же… Ц старался припомнить Турка. Ц Много перемерло, а
есть и живые.
Ц Мне штейгеров нужно, главное, а потом, кто в сторожах ходил.
Ц Есть и такие: Никифор Лужоный, Петр Васильич, Головешка, потом Лучок, Ле
кандра…
Ц Вот и отлично! Ц обрадовался Кишкин. Ц Мне бы с ними надо со всеми пер
еговорить.
Ц Можно и это… А на что тебе, Андрон Евстратыч?
Ц Дело есть… С первого тебя начну. Ежели, например, тебя будут допрашиват
ь, покажешь все, как работал?
Ц Да что показывать-то?
Ц А что следователь будет спрашивать…
Корявая рука Турки, тянувшаяся к налитому стакану, точно оборвалась. Одн
о имя следователя нагнало на него оторопь.
Ц Да ты что испугался-то? Ц смеялся Кишкин. Ц Ведь не под суд отдаю тебя,
а только в свидетели…
Ц А ежели, например, следователь гумагу заставит подписывать?! Нет, нелад
ное ты удумал, Андрон Евстратыч… Меня ровно кто под коленки ударил.
Ц Ах, дура-голова!.. Вот и толкуй с тобой…
Как ни бился Кишкин, но так ничего и не мог добиться: Турка точно одеревяне
л и только отрицательно качал головой. В промысловом отпетом населении е
ще сохранился какой-то органический страх ко всякой форменной пуговице
: это было тяжелое наследство, оставленное еще «казенным временем».
Ц Нет, с тобой, видно, не сговоришь! Ц решил огорченный Кишкин.
Ц Ты уж лучше с Петром Васильичем поговори! Он у нас грамотный. А мы Ц тем
ные люди, каждого пня боимся…
Из кабака Кишкин отправился к Петру Васильичу, который сегодня случился
дома. Это был испитой мужик, кривой на один глаз. На сходках он был первый к
рикун. На Фотьянке у него был лучший дом, единственный новый дом и даже с н
овыми воротами. Он принял гостя честь честью и все поглядывал на него сво
им уцелевшим оком. Когда Кишкин объяснил, что ему было нужно, Петр Василье
вич сразу смекнул, в чем дело.
Ц Да сделай милость, хоша сейчас к следователю! Ц повторял он с азартом.
Ц Все покажу, как было дело. И все другие покажут. Я ведь смекаю, для чего те
бе это надобно… Ох, смекаю!..
Ц А смекаешь, так молчи. Наболело у меня… ох, как наболело!..
Ц Сердце хочешь сорвать, Андрон Евстратыч?
Ц А уж это, как бог пошлет: либо сена клок, либо вилы в бок.
Петр Васильич выдержал характер до конца и особенно не расспрашивал Киш
кина: его воз Ц его и песенки. Чтобы задобрить политичного мужика, Кишкин
рассказал ему новость относительно Кедровской дачи. Это известие заста
вило Петра Васильича перекреститься.
1 2 3 4 5 6 7