Терпеливо сидела и ждала, а Маринов все медлил, сверяя карту с бесконечно разнообразной долиной…
– Так вы говорите – тема вашего диплома «Геология Приволжской области»? – неожиданно обратился он к Ирине. – Ну-ка, расскажите, что вы помните о Волжском вале.
Ирина вспыхнула. Вот когда начинается экзамен.
– Волжский вал, – отчеканила она, – представляет собой пологую антиклиналь, характерную для платформ. Это как бы затухающая складка, возникшая благодаря боковому давлению…
– А солнце где?! – рявкнул Маринов.
Растерянная Ирина смолкла.
– Где солнце, не видите?! – кричал Маринов. – Вот оно – всходит слева над обрывом. Обрыв смотрит на юг, а вы толкуете о боковом давлении, которое пришло с востока – с Урала. Как это получается у вас: от бокового давления продольная складка? Соображать надо, девушка!
«Опростоволосилась! – с ужасом подумала Ирина. – Ничего-то я не знаю». И упавшим голосом произнесла:
– Может быть, давление пришло с Кавказа?
– Блестящая мысль! – воскликнул Маринов с издевкой. – В Жигули давление пришло с Кавказа, на Цну – с Урала. А в Саратове, где обрывы смотрят на юго-восток, там откуда пришло давление – с Памира, что ли?
Ирина краснела, бледнела и не знала, что сказать. Она не понимала, что Маринов кричит не на нее, а на представителей уходящей науки, которые сами смотрели в прошлое, а Маринова высмеивали, сами отмахивались от трудных вопросов, но с охотой писали учебники, передавая не ими добытую мудрость старательным ученикам вроде Ирины.
– Довольно пересказывать книги! Посмотрим, что местность покажет, – заключил Маринов и двинулся вдоль обрыва.
Растерянная Ирина последовала за ним.
Километров шесть Маринов шагал молча. Наконец он нашел то, что ему было нужно. Мутный, пенистый ручей, стекая с плато вниз, прорезал здесь на склоне глубокий овраг. На боках оврага, как на геологическом профиле, видны были слои пород, и можно было проследить их сверху вниз.
Маринов не обращал внимания на Ирину, не заговаривал с ней. Но он думал вслух. По репликам Ирина следила, как развивается его мысль.
Вот серые нижнемеловые песчаники. Они уходят косо вниз, на них сверху налегают глины. Затем идут более молодые песчаники. Именно эти твердые породы образуют гребни, очерчивающие уступ по всей длине. Пласты лежат наклонно, круче, чем русло ручья. Чем ниже по течению, тем моложе породы. Один за другим пласты уходят под землю. Но так оно и должно быть на всякой складке. Одно непонятно: почему эта складка тянется с запада на восток? И еще непонятно: когда эта складка образовалась? Если породы были смяты в меловое время, тогда меловые породы должны быть наклонны, а более поздние – третичные – совершенно горизонтальны. Маринов крупными шагами спускается вниз к ручью. Вытянув шею, смотрит вперед: где-то границы? Где начинаются горизонтальные слои?
Кажется, уже пора бы. Склон кончается. Сейчас начнется равнина. Где-то здесь, на этих метрах, должна быть разгадка.
Нет… на местности нечто неожиданное. Между наклонными и горизонтальными слоями нет резкой границы. Просто пласты лежат все положе, гораздо положе, еще положе и, наконец, совсем горизонтально. И тут Ирина услыхала, что Маринов поет. Это была странная песня: без рифмы, без ритма, без мотива. Все громче и громче нараспев Маринов твердил примерно такие слова:
– Это не складка! Это не складка! Это не складка совсем!..
Со стороны это выглядело, вероятно, смешно. Плечистый мужчина средних лет, шлепая по мутному ручью, распевает во все горло с упоением:
– Это не складка! Это не складка!..
Видимо, Маринов вообще забыл о бегущей сзади, спотыкающейся помощнице. Он был наедине со своими мыслями.
И только отойдя от обрыва метров на сто, он обернулся и сказал каким-то незнакомым, хриплым и чрезвычайно торжественным голосом:
– Поздравляю вас, Ирина, – мы на пороге большого открытия!
5
– Мы на пороге большого открытия! – твердил Маринов. – Мы нашли факт. Факт – вещь могучая и неодолимая. Факт – это тот рычаг, которым переворачивают научный мир. Снимите шляпу перед величественным фактом.
Волнуясь, Маринов говорил с непривычной напыщенностью, все снова и снова повторяя: «Мы на пороге большого открытия». А Ирине все не верилось. Как-то слишком легко получилось: пришел, увидел, открыл. Она не понимала, что Маринов почти три года вынашивал вопрос, искал, какая местность может разрешить его, ехал, чтобы найти что-то непривычное. Обдумывал заранее: что же он может найти? И вот в результате нашел один из возможных ответов.
– Почему же раньше никто не видел? – усомнилась Ирина.
– Ничего удивительного, – сказал Маринов. – Видит тот, кто смотрит. Находит тот, кто ищет… Геология выросла в горах. Недаром добыча полезных ископаемых называется горным делом. В горах и близ гор складки повсюду. И, пока я сам работал в горах, складчатая теория удовлетворяла меня. Взгляды, созданные в горах, ученые механически перенесли на равнину. А здесь совсем другое. Горы образуются в синклиналях, где земная кора прогибается, где откладываются многокилометровые толщи мягких осадочных пород. А под платформами жесткий, проклеенный гранитом фундамент. Не может он сминаться – он трескается, и отдельные глыбы смещаются вверх или вниз. Получается не складка, а уступ, ступенька. Самое подходящее слово – ступень. Вот она перед нами.
Все получалось толково и последовательно. Равнина не горы. В горах так, на равнине иначе.
Но Ирина сопротивлялась. Она уважала учителей и книги, уважала свои знания, добытые нелегким трудом. Неужели все эти знания так легко опровергнуть? Приехать на место, поглядеть первый попавшийся обрыв и – перечеркнуть учебник? Нет-нет, Ирина несогласна. Все шагают не в ногу, один Маринов в ногу?..
– Этого не может быть! – сказала она.
Маринов пожал плечами:
– Объясните иначе.
Ирина хотела сказать: «Вы ошиблись». Но не решилась, смягчила выражение:
– Это случайный факт.
– Случайности тоже надо объяснить. Если случай не укладывается в теорию, значит, теория неверна.
Ирина лихорадочно подыскивала возражения.
– А нефть? – спросила она. – Здесь имеется нефть и газы. Значит, должны быть резервуары – складки.
– Какие «складки»! – воскликнул Маринов. – Отдельные поднятия, случайные купола.
Но тут же он понял, что в пылу спора сказал глупость. Ирина тоже поняла это. С несвойственной ей язвительностью она подхватила:
– Случайности тоже надо объяснить!
Маринов угрюмо смотрел на немые камни. Так хорошо все получалось: равнина не горы; платформа расколота трещинами; глыбы опускаются, образуют ступени. Волжский вал – ступень. Стройная система складывалась сама собой. Мысль мчалась по рельсам. И вдруг – барьер. Вдохновение иссякло. Пласты перестали выдавать тайны… В самом деле, как же Маринов забыл про нефть? Он искал новый метод поисков нефти. Плоские ступени для нефти не годятся – нефть встречается в складках. Складок тут нет, а нефть есть. Но нефть встречается в складках! Неразрывное кольцо. Змея, которая кусает свой хвост. Где же искать нефть на равнинах? Зажмурив глаза, тыкать пальцем в карту?
– Такие вопросы не решаются с наскока! – мрачно сказал он. – Завтра придем сюда с теодолитом, составим карту честь честью.
6
Но на утро Маринов приказал свернуть лагерь. Вместо того чтобы описывать все по порядку, он решил объехать весь район, из множества обнажений выбрать самые характерные и изучить их как можно детальнее.
Так начался тысячекилометровый рейд по просечкам Поволжья.
Проезжая тридцать – сорок километров в день, Маринов бегло осматривал обнажения, заносил в записную книжку что-нибудь вроде: «Крут. Яр хор. выраж. нижн. мел. Полезно изучить». Затем садился в машину и ехал дальше.
Ирина не понимала этой бешеной гонки. Она потеряла нить рассуждений Маринова. И, хотя на каждом обнажении Ирина убеждалась, что Волжский вал совсем не похож на складку, она все еще не могла преодолеть в себе внутреннего сопротивления.
К концу месяца на карте появилась жирная черта – ступенчатый сдвиг был прослежен по всей области из конца в конец. Можно было приступить к подробному описанию.
В записной книжке Ирины появилась первая запись: «Крыло наклонено к югу». Маринов сразу возмутился:
– Почему «крыло»? У всякой складки два крыла. Где же вы видите второе?
– Может быть, писать «поднятие»? – робко спрашивала Ирина.
– А почему не «опускание»?
Ирина опускала руки. Как же писать?
– А ты пиши, как видишь, – посоветовал Григорьич, внимательно слушавший все споры.
И в походном журнале экспедиции появились странные записи: «Я не знаю, как называется эта форма. Она имеет уклон по направлению к югу…»
– Может быть, назвать «моноклиналь»? – предлагала Ирина.
Она искала название, ярлычок. Ей все хотелось сначала разложить материал по полочкам, а потом уже изучать. А раскладывая по старым полочкам, она теряла своеобразие. У нее получалось, что нового ничего нет, находок никаких.
Маринову приходилось вмешиваться в каждую строчку, написанную девушкой, на каждом шагу твердить: «Ирина, это вы взяли из учебника! На местности этого нет».
У него росло раздражение против непонятливой помощницы, и раздражение кончилось взрывом.
Однажды Ирина записала: «Уклон к северу один градус».
– Нет, к западу, – поправил Маринов.
Ирина послушно перечеркнула прежнюю запись и написала «к западу», потому что уклон в один градус – вещь неощутимая и здесь легко ошибиться. И тогда Маринов вспыхнул.
– Где же ваши глаза?! – закричал он. – Смотрите сами: ручей течет на север! Какой может быть уклон на запад? Я вам диктую ошибку, а вы равнодушно вписываете. Где ваше собственное мнение? Разве вы геолог, разве вы исследователь, вы просто писарь!..
Ирина расплакалась и ушла. Маринов, всегда терявшийся перед женскими слезами, сразу остыл. Он уже начал корить себя, что понапрасну обидел девушку, думал – не надо ли идти извиняться.
Но оказалось, что Ирина не обиделась. Она считала виноватой себя, приняла слова Маринова всерьез и плакала о том, что не оправдала надежд. Пять лет ее учили, и вот она оказалась тупой, непонятливой и никуда не годной.
Это было самое последнее столкновение между Мариновым и его помощницей.
Уклон в один градус, из-за которого вышел спор, сыграл решающую роль в истории экспедиции. Маринов обнаружил, что пласт, находящийся на ступени, полого спускается от обрыва к северу. Таким образом, рядом с обрывом получалось что-то вроде вздутия. Именно здесь могли быть водонепроницаемые своды, под которыми накапливаются нефть и газы.
Но вы уже отлично знаете это, потому что как раз краевые поднятия мы и искали все время на Лосьве.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
1
Ирине казалось, что она вернулась из экспедиции совсем другим человеком. Она снисходительно вспоминала о самой себе до отъезда. Прежняя Ирина казалась ей нестоящей, даже глуповатой девчонкой. Она блуждала в тумане, вместо вещей различала неясные очертания, вместо слов слышала невнятный шепот, о чем-то догадывалась, но ничего не понимала ясно. Но теперь завеса рассеялась, и мир предстал перед ней во всем великолепии: отчетливый, многообразный и захватывающе интересный!
По пути в Москву Ирина все время думала об этом переломе и мысленно про себя готовила два отчета: один предназначался для матери, другой – для Толи Тихонова. Она хотела рассказать ему во всех подробностях о рождении новой Ирины.
Но Толя не дал ей говорить. Он мгновенно уловил суть дела, задал два-три вопроса и сказал, усмехаясь:
– Отчаянная голова этот Маринов. Прет напролом, ни на что не глядя. Чегодаеву придется переписывать весь первый том. У Геннадия Аристарховича тоже пострадает глав шесть.
– Но им нечего возражать. Все так ясно, – твердила Ирина.
– Ах, Ирочка, не надо быть наивной. Всегда найдется, что возразить. Фундамент платформы – сплошные потемки. Какой он там, в недрах, никто не видел. Выдумывай что угодно.
– Но я не выдумываю, я видела своими глазами, я фотографировала! – возмущалась Ирина.
А Толя посмеивался:
– У тебя женская логика. Ты влюбилась в Маринова и поверила ему. А как только разлюбишь – сразу поймешь, что он ошибается.
Ирина сердилась, а Толя смеялся. И на этом их споры кончались.
2
Толе тогда было двадцать шесть лет – для научного работника немного. Но уже с юношеских лет он пользовался репутацией будущего светила. И к двадцати шести годам имел на своем счету десятка полтора печатных трудов. Его работы были скромны, написаны хорошим языком, науку не переворачивали, но и не вызывали сомнений. А охотнее всего Толя выступал с итоговыми докладами, писал хвалебные рецензии и популярные статьи «О происхождении гор и материков».
В споре он был неподражаем. Как никто, Толя умел находить слабые стороны противника, высмеять, сокрушить, смешать с грязью.
И сколько раз, бывало, в студенческие времена, схватившись с ним, я уходил опозоренный и оплеванный, восклицая с отчаянием в голосе: «Но ведь я же прав!»
«Конечно, прав! – соглашался Толя на другой день. – Но не надо быть лопухом – учись доказывать свою правоту».
Толя читал много и быстро, был скор в суждениях и не уважал никого. Об авторах учебников он говорил, как о своих приятелях. И знал наизусть служебные успехи и семейные неурядицы видных людей.
«Человек – забавная зверюшка, – говорил он Ирине. – Не надо принимать его всерьез».
Ирина не одобряла Толю, но немножко любовалась его дерзостью. Сама она никогда не критиковала профессоров, она была слишком скромна и уважала каждое слово учебника. Толя представлялся ей мальчишкой, который танцует на краю пропасти и, забавляясь, сталкивает камни на дно. Она возмущалась его легкомыслием и восхищалась отвагой.
Вообще они были не похожи: Толя красноречив, Ирина немногословна; он схватывал на лету, она брала усидчивостью; он любил рассуждать вслух, она предпочитала обдумывать; он с удовольствием читал лекции, она внимательно слушала. Одним словом, у них были все основания, чтобы подружиться.
Общительный Толя был в приятельских отношениях со всеми подряд, но ни с кем не дружен, может быть, потому, что общительность его была поверхностная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34