До Сталинградской победы было еще далеко – месяца три.
«Неутешительно», – подумал Маринов, перечитывая сводку.
– Неутешительно, – сказал кто-то рядом.
Маринов вздрогнул от неожиданности. Незнакомый танкист в замасленном комбинезоне читал ту же сводку, глядя через плечо Маринова.
– Закурить не найдется, товарищ? – спросил танкист. И, ссыпая махорку в самокрутку, добавил: – Раненый будете или по броне освобождение?
Маринову пришлось объяснить. В прошлом году он работал за Полярным кругом, в тундре, в таких местах, где не было ни людей, ни газет, ни радио. О войне узнали уже осенью от охотника-эвенка. Выбраться удалось только к весне. Маринов поспешил в институт, сдал материалы, хотел ехать на фронт, а вместо этого получил назначение сюда, в Башкирию, – искать нефть.
Маринов рассказывал неохотно, выходило так, как будто он оправдывается перед незнакомым солдатом.
Но танкист выразил сочувствие:
– Нужное дело! Действуйте, товарищ! Гоните нефть, и побольше. Мы ее употребим на фронте с толком.
«Гнать? – подумал Маринов. – Если бы черпать, если бы бочки везти на фронт, своими руками катил бы. А то посадят определять возраст кораллов, рисовать разрезы. Все равно не останусь. Я охотник, опытный стрелок, готовый снайпер. Приеду на место, обращусь к шефу. Он поймет и отпустит».
3
Но шеф – руководитель исследовательской группы Академии наук, знакомый нам Геннадий Аристархович Вязьмин, – не захотел «понять» и отпустить.
– Делайте свое дело! – сказал он. – Считайте, что вы мобилизованы и выполняете задание по снабжению горюче-смазочными материалами. Во время войны командование само распоряжается людьми. Вы специалист по нефти. Будьте добры, ищите нефть!
Поиски нефти велись на обширной площади. Вязьмин надеялся исправить границы нефтеносности: он продвигал буровые на север, на юг, на запад и восток. Маринову досталось юго-западное направление. Почему именно юго-западное? Просто он прибыл позже всех – другие, более перспективные направления были уже разобраны. Эта случайность сыграла важную роль в жизни Маринова.
Участок его находился в тех местах, где предгорные увалы Урала переходили в равнину. Восточнее тянулись живописные гряды, поросшие мохнатым лесом, параллельные Уральскому хребту; западнее, в бескрайных степях, расхаживали сторожкие дрофы, жаворонки звенели над волнующимися нивами. Между увалами змеились шумные речки, окаймленные пышными кустами. В долинах были разбросаны деревни, все непохожие, как будто нарочно собранные из дальних мест: украинская с хатами, выбеленными известкой; аккуратный колхоз трудолюбивых казанских татар; «Красный партизан», бывшая коммуна буденовцев, – первое коллективное хозяйство в Башкирии, ныне богатейший в республике колхоз-миллионер; рядом с ним – поселок сектантов-молокан с огромными подслеповатыми избами, где в двух комнатах жили люди, в третьей – скотина, а между ними, под той же крышей, помещался колодец.
Маринов поселился в одном из таких домов. В помощники ему дали Толю Тихонова. Тогда он никому не читал еще наставлений о моральном облике. Толя был сыном известного кристаллографа, милого, вежливого и очень углубленного человека. Маринов знал его отца, кабинетного ученого, боялся, что и сын не приспособлен к жизни. Но оказалось, что Толя – человек очень практичный. Возможно, практичным он стал потому, что его отец был «не от мира сего». Кому-нибудь в семье нужно было взять на себя житейские заботы, получать льготы и блага, которые причитались профессору Тихонову.
И здесь, в Башкирии, его сын охотно вел общее хозяйство: доставал овощи и молоко, с помощью хозяйки варил в русской печи очень вкусные обеды. Хозяйка благоволила к Толе, говорила, что он похож на ее сына-фронтовика, погибшего год назад, дала ему лучшую постель, подкармливала продуктами из погреба. Рядом с Толей и Маринов не знал домашних забот – с самого утра он мог заниматься только геологией.
На отведенном ему участке буровые стояли у самой речки, ниже деревни. Легкие сборные вышки поднялись выше самых высоких деревьев. С утра до вечера здесь стучали движки. Двадцатиметровые буровые трубы – «свечи» – одна за другой вгонялись в землю. Где-то глубоко, внизу под речкой, неутомимо работал бур, вгрызаясь в породу. И камни, миллионы лет пролежавшие под землей, поднимались на поверхность, чтобы доложить: когда-то здесь была пустыня, еще раньше море. Бур путешествовал вглубь и в прошлое: вниз уходил на сотни метров, в неведомое прошлое – на сотни миллионов лет.
4
Конечно, для геолога бурение редко, только на новых местах, бывает путешествием в совершенно неведомую страну. Чаще мы знаем приблизительно, какие породы, какого возраста и в каком порядке встретятся нам на пути. Мы знаем это по предыдущим буровым, по бурению в соседних областях, догадываемся, сравнивая породы, лежащие на поверхности. Но знаем мы всё же приблизительно, предполагаем, догадываемся… И природа нередко преподносит нам неожиданности – приятные и неприятные.
Маринов тоже знал, что на его участке буровые скважины встретят пермский песчаник, каменноугольные глины и известняки, девонские коралловые рифы и соль. Нефть находилась в пористых рифах, а вышележащая водонепроницаемая глина сохраняла нефть под землей. И буровые скважины все до единой прошли песчаники, глину, известняк, рифы и соль. Они встретили всё, что предполагалось, как по расписанию. Но нефти в рифах не было.
Это было неприятно и непонятно. Группа скважин, порученных Маринову, примыкала с юга к уже известному месторождению. Там, под землей, пряталась складка, как бы погребенный, занесенный пылью хребет, и в этом хребте действительно находили нефть.
И вдруг на продолжении складки, где бурили с полной уверенностью на успех, никакой нефти не оказалось.
Маринов наблюдал еще одну группу скважин, но те были разведочные, на них не возлагали больших надежд. Их тянули от месторождения на запад, чтобы обнаружить следующую параллельную складку. Естественно, здесь уверенности не было никакой – соседняя складка могла быть ближе или дальше, с нефтью или без нее. Но предполагалось, что где-нибудь она все же есть. Скважины № 1 и № 2 должны были обнаружить склон, №3 или №4 – указать прогиб, а около скважины № 6 предполагался новый подъем и под сводом складки, возможно, нефть. И вот ничего похожего не получалось. Ни склонов, ни прогибов, ни подъемов. Песчаники и глины во всех скважинах лежали на одинаковой глубине. Подземный хребет сменился как бы подземным плоскогорьем. Возник вопрос: не прекратить ли бурение, заведомо обреченное на неудачу? Маринов с трудом добился, чтобы разведку продолжали, хотя бы для того, чтобы разобраться в структуре месторождения. Прекращать разведку стоит, когда все ясно. Здесь было что-то новое, непонятное, и Маринову разрешили довести скважины до рифов, не глубже.
Началась осень, грозная сталинградская осень. Бои шли в городе, в километре от Волги. В северной части города фашисты уже прорвались к реке. Волжскую воду они заливали в радиаторы своих машин. Над головой Маринова пролетали самолеты на запад, к Сталинграду. Им нужна была нефть. Шли мимо поезда с танками к Сталинграду. Им тоже нужна была нефть. И нефть пряталась где-то здесь, под мокрыми лугами, под речкой, под Молоканкой или Буденновкой, но Маринов не мог ее найти.
– Просто зло берет! – говорил он по вечерам Толе. – Всегда уважал я геологию, гордился своей специальностью. Знакомым рассказывал: «Мы, геологи, видим невидимое, умственным взором проникаем сквозь землю». Споры любил: у одного геолога одно мнение, у другого – другое. Твердил: «геологоразведка не конвейер, здесь каждый случай новый». А теперь вижу – несвоевременно. Именно конвейер нужен, а не споры и пробы. Нужно качать и качать нефть, трубопровод вести на фронт. Нужно много, нужно срочно… Не раздумывать, не прикидывать – точно знать, куда идти, где искать, где бурить. Стыдно мне за нашу работу! Чувствую – не умею я искать, не научился как следует.
Толя слушал, раскладывая по тарелочкам колбасу и хлеб. Он любил накрытый стол, хорошо приготовленный ужин, всегда посмеивался над Мариновым, который мог есть кое-как, на ходу, не замечая, что глотает.
– Мы же не вслепую ищем, у нас есть методы, проверенные и апробированные, – возражал Толя.
– Метод! Метод есть, конечно. Только сам посуди: пригоден ли он для конвейера? Ведь метод не прямой, косвенный, сложный, окольный… Ищем подземные резервуары, где может быть нефть, ищем складки, где могут быть резервуары, ездим в области, где могут быть складки. Хорошо в горах, там складки снаружи! А как быть на равнине, где все заглажено, складки спрятаны в глубине? Как их искать? А нефть там есть – есть в Ромнах, в Сызрани! Но, допустим, мы нашли складку. Вот к северу от нас месторождение. Тянем от него продолжение на юг. Складка должна быть, нефти нет. Ошибка? Естественные издержки производства? Сейчас, когда идет война, нет у нас времени на эти издержки! Обидно, просто зубами скрипишь!.. Думаю, думаю – ничего не могу придумать! Как во сне – хочешь ударить, а рука ватная…
Толя подвинул Маринову тарелочку:
– Ешьте, Леонид Павлович. Не надо забывать о еде.
Маринов махнул рукой.
– Мы чересчур спокойно работаем, – продолжал он. – Люди на фронтах сейчас решают судьбу человечества, а мы срываем снабжение. Ведь мы с вами снабжение срываем, Толя!
Толя с аппетитом ужинал, запивая бутерброды парным молоком.
– Вы наговариваете на себя, – сказал он. – У вас редкая болезнь, которая называется расширением совести. Бывает ожирение совести, а у вас расширение. На самом деле вы работаете как следует. Кроме того, никто не мешает вам съездить в город, посоветоваться с профессором Чегодаевым, с Шустиковым или с самим шефом. Правда, никто из них не умеет видеть под землей. Все они находят нефть таким же методом – ищут складки, чтобы найти купола, ищут купола, чтобы найти нефть. Но, в отличие от вас, никто не станет кричать о своем бессилии. Чегодаев расскажет вам, как бурят в Техасе и Иране. Шустиков объяснит, какой хороший человек был Черский. От шефа вы услышите, что геология – наука творческая, вроде медицины, и нет в ней похожих случаев, все индивидуально. Шеф – старик, он знает больше случаев, но не знает других методов разведки. Когда будут открыты новые методы, и он и вы прочтете об этом одновременно. До той поры нужно каждый день есть, спать и не терзаться понапрасну.
Маринов слушал внимательно, даже присел к столу.
– Молоды вы, Толя… – сказал он в раздумье.
Толя обиделся:
– Что значит молод? Это не возражение. Молод, но прав!
Маринов смотрел на него испытующе:
– Я имею в виду другое – вы еще молоды и, надеюсь, перемените свое мнение. При таких взглядах вы никогда не станете геологом. Геологическая разведка – это всегда открытие. Что же вы откроете, если будете ждать, пока вам подскажут новые мысли.
– А как же иначе? – спросил Толя. – А вы собираетесь самолично перевернуть всю науку?
5
Неделю спустя, когда Маринова вызвали в город на совещание к шефу, он понял: это совещание решит ликвидировать работы.
Экспедиция Академии наук располагалась в школе. Заседание происходило в одном из классов, где на стене все еще висела черная доска и присутствующие сидели за партами, как школьники. Маринов занял место в дальнем углу. Рядом с ним сел Толя Тихонов. Он все еще был обижен немножко и твердил: «Вот увидите, Леонид Павлович, все произойдет, как я предсказал. Вот послушаете».
Совещание открыл Геннадий Аристархович. Это был человек разносторонний, ученый с мировым именем, и внимательный педагог, и популяризатор, и блестящий оратор. Даже голос у него производил впечатление – глубокий, бархатный, проникновенный. Он говорил длинными, сложными периодами, уверенно сплетал округлые предложения с вводными и придаточными… Маринов учился у него еще в институте, глубоко уважал своего прежнего профессора, но иногда осуждал в душе за разносторонность, которая мешала Вязьмину довести до конца работы, начатые еще двадцать лет назад. Маринову не нравилось и красноречие – ему все казалось, что в сложных фразах шефа слишком много литературы и мало содержания.
Геннадий Аристархович сообщил, что на юго-западном участке создалось трудное положение, которое необходимо обсудить. Он сказал еще, что геология – наука творческая, похожая на медицину. Одинаковых случаев в ней нет. И следует внимательнее подумать о затруднениях юго-западного участка. И Толя, сидевший рядом с Мариновым, подтолкнул его локтем:
– Все как по писаному, я же говорил вам.
Конечно, профессор Шустиков не удержался и рассказал, каким хорошим человеком был Черский. Чегодаев, побывавший некогда в Техасе, сообщил, как щедро бурят там скважины. Следующий оратор стал возражать, говоря, что время военное, нужно находить нефть с небольшими затратами и малым числом скважин. Тогда Чегодаев встал и сказал, что его поняли неправильно – он за малое число скважин.
Толя торжествовал и злорадствовал, как будто ему приятно было видеть человеческие слабости, а Маринов злился и на Толю и на выступавших.
Потом слово взял начальник центрального участка, самого богатого на месторождении.
– Отстающим нужно равняться на нас… – сказал он.
Тут уж Маринов не выдержал.
– Что значит – равняться на вас? – крикнул он с места. – Быстро бурить? Мы бурим быстрее!..
– Если вы хотите выступать, я дам вам слово, Леонид Павлович, – предложил председатель.
– А я не собираюсь выступать! – заявил Маринов. – Я пришел сюда, чтобы послушать советы, потому что я не знаю, откровенно говорю – не знаю, как и где мне бурить. Но, должно быть, я очень глуп – не понял, какое отношение имеют ко мне Техас и Черский и как именно бурить на юго-западном участке, чтобы найти нефть с малым числом скважин. А товарищ Савчук советует брать пример с его участка. Но в чем брать пример? По погонным метрам мы впереди, мы бурим быстрее и дешевле. Подражать в размещении скважин? Но ведь геология разная:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34