..
28 сентября мне сделали глазную операцию. Делал ее волшебник, потрясающий хирург-офтальмолог Святослав Николаевич Федоров. Операция прошла безупречно, виртуозно. Если бы все в стране работали так, как в клинике у Федорова, какая это была бы замечательная страна!
ОКТЯБРЬ. В середине октября небольшая съемочная группа REN TV улетела во Францию – снимать цикл телевизионных программ под условным названием «Русские музы». Мы намеревались снять несколько телефильмов, посвященных русским женщинам, которые стали женами, подругами, моделями великих французских художников и писателей.
Одна передача посвящалась Эльзе Триоле – жене великого Луи Арагона, которая сама стала крупной французской писательницей. В другой программе мы рассказали о белорусской девочке Наде Ходасевич, которая в Смоленске училась у Казимира Малевича. Одержимая любовью к живописи, она добралась до Парижа, стала ученицей Фернана Леже, а много лет спустя и его женой. Открытие музея в Бьоте, посвященного творчеству художника, – дело рук Нади Леже. Одна из программ поведала о судьбе балерины Дягилевского балета Ольги Хохловой, которая в 1918 году стала женой Пабло Пикассо. Художник ради невесты согласился на венчание в русской православной церкви в Париже.
Дина Верни, модель, натурщица и друг великого скульптора Аристида Майоля, дала нам два обширных интервью. Мы снимали и открытие музея Майоля в Париже, на создание которого Дина потратила не один год своей жизни. Мы ездили на родину художника, мы снимали его скульптуры в саду Тюильри, вручение Дине Верни ордена Почетного легиона президентом Франции Франсуа Миттераном и многое другое.
Самое большое повествование получилось о Гале (Елене) Дьяконовой, девушке из России, которая сначала была женой великого поэта Франции Поля Элюара, а потом стала другом и женой художника Сальвадора Дали. Дали, может, самый крупный художник столетия, грандиозный мистификатор, личность загадочная и непредсказуемая. О Гала (так ее называл Дали) и ее муже рассказывают в фильме друг и издатель художника Пьер Аржилле и возлюбленная Дали (как она сама утверждает) певица и актриса Аманда Лир.
В этих фильмах, естественно, мы вспомнили дружбу Анны Андреевны Ахматовой и Амедео Модильяни в 1910 и 1911 годах в Париже. Мы коснулись также и судьбы Марьи Павловны Кудашевой – последней жены Ромена Роллана. К сожалению, не удалось встретиться и взять интервью у Лидии Делекторской, которая прожила последние двадцать два года с Анри Матиссом, будучи сначала его натурщицей, потом сиделкой его больной жены, а далее другом и помощником великого художника. Она издала о Матиссе великолепную книгу.
И, конечно, мы рассказываем о родоначальнице «русской женской агрессии» во Францию – о княжне Анне, дочке Ярослава Мудрого, о ее удивительной судьбе в далекой чужеземной стране...
ДЕКАБРЬ. Съемки двух телевизионных программ – рождественской и новогодней. А потом поездка по Сибири и Уралу – встречи со зрителями. Новосибирск, Томск, Кемерово, Омск, Свердловск, Нижний Тагил, Челябинск, Курган, Тюмень. В Нижнем Тагиле я попросил отвезти меня на окраину города в поселок Красный Камень, где я будучи пятнадцатилетним пареньком прожил с семьей целый год в эвакуации. Барак, в котором мы размещались, находился между концлагерем и железнодорожной сортировочной станцией «Смычка». Пейзаж, конечно, изменился. И я не смог точно определить, в котором именно из четырех сохранившихся бараков я жил. Процветает и концлагерь – там теперь содержатся женщины. И, конечно, шла работа на сортировочной станции. Доносились голоса диспетчеров через динамики. Я испытал удивительное чувство – снова побывать там, где ты жил пятьдесят два года назад. Посещение этого места оказалось мощным толчком для памяти. Вдруг всплыло множество подробностей трудной эвакуационной жизни, тяжелого барачного быта. И казалось, что все это случилось в другой жизни, да и не в моей, а какого-то другого человека.
Принимали сибиряки и уральцы замечательно. От поездки осталась только одна огромная положительная эмоция.

1995 год
ЯНВАРЬ. Эфир передачи «Княжеские посиделки», снятой в Париже в октябре.
Состоялась поездка в Соединенные Штаты с выступлениями по так называемой «русской улице», то есть встречи с нашими бывшими соотечественниками. Программа называлась «Телевизионный Рязанов». Я рассказывал о своей работе на телевидении, отвечал на вопросы, показывал фрагменты из телевизионных передач. Приятно, что во всех городах были аншлаги. Признаюсь, я не ощущал разницы между зрителями в Сибири и в Америке. Принимали очень сердечно. К сожалению, поездку омрачила тяжелая болезнь с высокой температурой, диким кашлем и слабостью – привязался какой-то заграничный вирус. Некоторые выступления были отменены, иные перенесены на другие дни. Приходилось порой выходить на сцену с температурой 39°. Но благодаря болезни я познакомился в Сан-Франциско с чудесным доктором Эдвардом Рохлиным. Он приезжал в гостиницу, привозя с собой каждый раз по пол-аптеки. Его помощница Леночка готовила куриные бульоны, вообще трогательно заботилась обо мне, как о родном человеке. Замечательные, прекрасные люди!!!
ФЕВРАЛЬ. В Риге состоялась встреча со зрителями. Тоже очень теплая. Но я бы не упомянул о ней, если бы не записка, которую я хочу процитировать дословно:
«Я хочу рассказать Вам уникально анекдотический случай. Моя приятельница, разуверившись во всем и вся, решила распрощаться с этой жизнью. Она купила бутылку коньяка и несколько пачек люминала. Будучи медиком, она хорошо знала безотказное действие этой смеси. Она сделала прическу, маникюр и облачилась в свое самое нарядное платье: потом она хотела быть такой же красивой, как до того. Делала она все это не в состоянии аффекта, а совершенно спокойно и сознательно. Она села в кресло около телевизора и включила его. На экране Ширвиндт покупал в палатке бутылку шампанского. Шло начало „Иронии судьбы“. Это было в 1978 году. Моя приятельница жива до сих пор. Она недавно купила кассету с этим фильмом и смотрит его, как она выражается, „по мере надобности“...

ЧЕСТНО РАССКАЗАТЬ ИСТОРИЮ НРАВОВ

Книга «Неподведенные итоги» заканчивается. Некоторые ее главы были написаны в форме дневника, некоторые как отчет о встрече со зрителями, заключительная глава – это интервью.
Интервью я за свою жизнь и сам брал немало, а надавал великое множество. Поводом для этой беседы, которая состоялась с талантливым и опытным кинокритиком Павлом Сиркесом, послужил юбилей кино. Сто лет прошло с тех пор, как в 1895 году братья Люмьер изобрели движущуюся фотографию, или синематограф, или, попросту говоря, КИНО. Спасибо старикам Люмьерам! Они подарили мне прекрасную профессию.
Итак, кинематографу – 100 лет! Пятьдесят один год я существую в нем.
Вопросы придумал журналист, а я попытался искренне на них ответить. И происходил наш разговор в канун 1995 года.
ПАВЕЛ СИРКЕС: Эльдар Александрович, вы – по преимуществу комедиограф. Почему муза Талия, как никакая другая, и в прозе, и в кино, и в кинодраматургии, и драматургии театральной владела вашим воображением вплоть до недавнего времени?
ЭЛЬДАР РЯЗАНОВ: Насчет музы Талии сказано красиво... У меня-то у самого с талией неважно (смеется)! Ну, вы знаете, я не считаю себя чистым приверженцем комедии. Стараюсь, чтобы то, что делаю, было не только смешно, но и грустно, и печально, и серьезно. А есть картины, которые кончаются трагично, скажем, фильм «О бедном гусаре замолвите слово» или «Жестокий романс». Да и в «Берегись автомобиля» звучат достаточно горькие ноты. Я убежден: в двадцатом веке все перемешалось, и жанры – в первую очередь.
Поначалу меня насильно загнал в комедийный жанр Иван Александрович Пырьев, патриот комедии. Под его нажимом, буквально из-под палки я снял «Карнавальную ночь». Она имела, к моему изумлению, успех. И дальше тот же Пырьев мне сказал: «Ты пойми, драмы – у нас их сотни – это все умеют. Не будь дураком, Рязанов (смеется), делай, делай, что получается и что доступно немногим».
Сейчас подобный подход, возможно, кому-то покажется чересчур практичным, даже циничным, но разговор такой тогда состоялся.
Я долго тяготел к драме, а Пырьев постоянно поворачивал меня к комедии. Он был сильный, волевой человек, маститый, известный режиссер. Яже – молодой, начинающий. Сперва поддавался, уступал, потом втянулся.
П.С: Один критик как-то написал: боязнь, чтобы ремесло не подменяло бы свежести ощущения, заставляет Рязанова всякий раз ставить себе новую режиссерскую задачу. Так объяснялось, в частности, появление «Гусарской баллады». Угадан ли здесь импульс, который вами двигал?
Э.Р.: Ну и память в вас (смеется)! Это же было тридцать с лишним лет назад. Вообще-то, мне не интересно делать то, что я знаю, как делать. Здесь проявляются, с одной стороны, характер, с другой – особенности профессии. В ней нельзя поддаваться услужливым подсказкам опыта. Страх повториться – сильное чувство. Да и работа только тогда захватывает, когда что-то рождается впервые, когда совсем не известно, как надо картину снимать. Я вынужден искать, а, значит, находить. Припертый к стене должен из кожи лезть, но не сбиваться на то, что стало в нашем деле общим местом.
П.С: С ранних ваших шагов в искусстве вас признали нарушителем жанров. Отчего это шло – от недостатка мастерства, тесноты пут? Или это был сознательный бунт против канонов?
Э.Р.: Вначале много совершалось неосознанно. Просто-напросто мне казалось, что смешение жанров выигрышнее – один обогащает другой. И если в русле замысла органично сплавляются разнообразные и разношерстные элементы, должно получиться цельное произведение: грусть оттеняет юмор.
Скажем, в «Берегись автомобиля» мы добавили детектив. Но там есть и драма, и сатира, и юмористические эпизоды. Зато «Гусарская баллада» состоялась в чистом виде – в жанре героической комедии, героического водевиля.
Начиная с «Берегись автомобиля» и пошли фильмы с жанровой путаницей. И это стало потом осмысленной установкой.
В «Иронии судьбы» пьяный Ипполит встает в шубе под душ. Кое-кто не принимал и не принимает сцену. Им кажется, что она как бы из другой картины. Для меня же здесь – все на месте. Но, возможно, что-то мной недостаточно хорошо реализовано...
П.С: В вашей творческой судьбе, как, впрочем, в судьбе каждого художника, много навязанного обстоятельствами: не поступили в мореходное училище – попали во ВГИК, потом Пырьев предложил комедию против вашей воли, потом Юрий Александрович Шевкуненко – соавторство с Эмилем Брагинским. Была ли в каждом отдельном случае и в цепи случайностей, в которую они связались, неодолимая предопределенность?..
Э.Р.: Кто знает?! Цепь случайностей налицо. Но случайность – это же неосознанная закономерность, так нас учили?.. И куда бы повернулась жизнь, если б какое-нибудь звено этой цепи было другим, не могу сказать. Ну, не стал бы кинорежиссером, тогда, скорее всего, ушел бы в театр. Играл бы где-нибудь на провинциальной сцене... Либо ушел бы в литературу. Теперь остается только гадать. Любовь к чтению, тяга к искусству всегда были во мне сильны. Нет, видно, не суждено дослужиться до адмирала (смеется)!..
П.С: Сами вы собственную эволюцию как-то выразили так: от цветного – к черно-белому, от карнавала – к реальности, от чистого веселья – к веселому и грустному. В этой автохарактеристике присутствует некая непреложность – вот линия развития, которая была неизбежна. Мне интересно, насколько эти превращения обусловлены вашими волевыми усилиями?
Э.Р.: Мне, как и многим, не чужда склонность к самоанализу: стараюсь понять, что же происходит со мной. Да, поначалу развитие шло совершенно спонтанно, стихийно. Но ведь иные ищут себя всю жизнь... Вот находят ли? Человек меняется, переливается из одного состояния в другое – вариантов не счесть. А когда застывает художник, наступает творческая смерть. Очень важно в искусстве всегда чувствовать себя учеником.
П.С: Самоанализ и двигал вас определенным образом в искусстве?
Э.Р.: Анализ опыта, который накапливался стихийно, давал коррекцию поискам.
П.С: Сатирические краски использованы, пожалуй, только в «Гараже», в некоторых эпизодах «Вокзала для двоих» и «Небес обетованных». Похоже, вам органически чужда злость, необходимая в сатире, и потому в ваших фильмах разлита атмосфера доброжелательства и любви к людям.
Э.Р.: Сатира, по-моему, тоже всегда основана на любви. Какой бы злой эта сатира ни была, авторское желание, – чтобы жизнь стала лучше. «Карнавальная ночь», к примеру, – целиком сатирическая картина. И Огурцов в исполнении Ильинского – это сатирическая роль. Папановский Сокол-Кружкин из «Берегись автомобиля» – тоже. А разве образ, который создал Олег Басилашвили в фильме «О бедном гусаре...», лишен сатиры, обличения, ярости?
Да и злости у меня хватает – злости к плохому. Говорят, что, мол, «Ирония судьбы» – Рязанов, а «Гараж» или «Дорогая Елена Сергеевна» – не Рязанов. Это неправда. Критики исходят тут из привычных стереотипов. Стоит сделать что-то неожиданное, и ты уже не соответствуешь... А для меня всегда на первом месте – реальность, то, как бывает в жизни.
П.С: Но между тем вы нацелены на выявление в этой жизни смешного.
Э.Р.: Я не стараюсь, чтоб обязательно было смешно. Важнее истинность ситуации. Если она окажется еще и уморительной, – прекрасно. Нет, ну, значит, нет. Зато хоть фальши не будет. Стараюсь писать весело, а снимать стремлюсь правдиво. Мне хочется рассказать историю нравов, рассказать честно.
П.С: Вы неоднократно говорили, что очень любите трагикомедию. Это от вашего мироощущения или от интереса к соединению смешного и печального?
Э.Р.: И от того, и от другого. Вот тут он был немногословен по Чехову (смеется) – «как сестра таланта»!..
П.С.: А насколько исповедальны ваши картины, насколько каждая выражает какой-то кусок вашей жизни, вашего понимания ее, вашей философии бытия?
Э.Р.: Не могу ответить на этот вопрос – не знаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90