Со времени отрочества она не ходила ни в чем другом, кроме как в очень длинных бархатных платьях различных цветов и покроев, из тех, что были ей к лицу. Возможно, она даже спала в рубашках того же фасона. Но, взглянув на нее в этот раз, Арес должен был признать, что немного более светский и модный стиль ей тоже очень подходит. В таком виде она отдаленно напоминала ему Грейс Келли. Грейс Келли – американская кинозвезда (1929–1982).


Арес старался поэтому двигаться с небрежностью Кери Гранта Кери Грант – Известный британский киноактер (род. в 1904 г.), с 1942 г. переехал на жительство в США и снимался во многих известных голливудских фильмах.

, если уж судьба выкинула такой трюк и наградила его таким ростом, что он, скорее, выглядел как монстр Франкенштейна. Без приветствия, но с улыбкой, более сердечной, чем Лукреция заслуживала, он в конце концов придвинул стул к ее столику, уселся на него и бросил взгляд на эспрессо, который его сестра непрерывно помешивала ложечкой, делая вид, будто не замечает брата.
– Чашечку эспрессо я бы сейчас тоже охотно выпил, – вздохнул Арес, внимательно следя за каждым ее движением, ожидая предательского вздрагивания или чего-нибудь подобного, что могло бы подтвердить его убеждение, что все ее высокомерие только фасад, за которым скрывается другая Лукреция – чувствительная и, несмотря ни на что, любящая старшая сестра. Но она играла роль ледяной властительницы, которая уверена, что в обозримом времени весь мир будет лежать у ее ног, играла подозрительно хорошо, достойно премии Оскара.
– Ты помнишь мои слова? – спросила Лукреция, после того как несколько длинных секунд совершенно не обращала на него внимания и даже позвала проходящего мимо кельнера, словно не слышала косвенно выраженной просьбы брата. Ее черты оставались бесстрастными, когда она сказала: – Это был твой последний шанс!
– Ах, сестренка, не действуй мне на нервы, – отмахнулся от нее разозлившийся Арес.
Не она, а он имел вескую причину дать волю своей оправданной ярости. Ведь это она запросто, не потрудившись предупредить, отправилась без него в Рим. Что касается Давида, то уж с ним Арес разберется, как только представится возможность сразиться в честном бою. В конце концов, то, что случилось, не было просчетом Ареса, а лишь исключительным везением Давида, из-за которого ему, Аресу, судьба подстраивала один провал за другим. И потом, кто, собственно, произвел на свет этого докучливого засранца? Она или он?
Лукреция ничего не сказала. Но зато она на него взглянула и смотрела долго, не отрывая глаз. Презрительная дрожь исказила уголки ее рта. Она не улыбалась.
Внезапно он понял, что сказанное ею следует воспринимать всерьез.
– Ты не можешь так поступить! – вспылил он. – Я твой родной брат. Ты во мне нуждаешься!
– Никогда в тебе не нуждалась, – спокойно ответила Лукреция. Ее голос был по-настоящему холоден, это не было фасадом Снежной королевы, признаки которой он тщетно разыскивал все более отчаявшимся взглядом. – Я тебя жалела.
Последние слова были для него слишком болезненны. Они поразили его, словно удар кулаком в лицо. Но судьба, которая несколько минут назад еще, казалось, благоприятствует ему, продолжала ставить одну подножку за другой, так как в эту секунду со своего места поднялся и покинул кафе другой посетитель, человек, которого он охотнее всего никогда бы в жизни не видел, – то был Шариф.
Араб сидел на два столика дальше Лукреции, с левой стороны, и, вероятно, слышал каждый произнесенный ими слог.
Но даже это было не самым худшим. Собственно, он должен был догадаться, что Лукреция потащит с собой свою болтающую и це –
…
Он позволял ей делать с собой все за малую толику признания, за крупицу симпатии и за благодарную улыбку.
Ничего подобного больше не будет, и это уже становилось не так важно. Он понял, что нуждается в ней теперь так же мало, как и она в нем, отвернулся от сестры и затерялся в толпе прохожих и туристов.
– В катакомбы ведут шесть входов, – расслышал он слова араба, прежде чем отошел достаточно далеко. – Наши люди следят за каждым. Как только Давид появится, мы немедленно об этом узнаем.
– Спасибо, что ты всегда в меня верил. – Лукреция произнесла это нарочито громко, чтобы Арес на всякий случай ее услышал.
Доминик Шарло мог позволить себе три авиабилета в первом классе. Давид, напротив, не имел в кармане ни цента, но был рад из-за проблем идентификации найти второй, убедительный аргумент против полета в Рим. Даже если мать еще не проведала о его ненавистном втором существовании, все равно они оставят заметные следы, как только имена Квентина и Стеллы будут внесены в списки пассажиров на Рим. Опыт прошедших дней показал, как подозрительны и оперативны шпионы Лукреции и как безжалостны ее палачи. Поэтому Стелла и Квентин сложили свои наличные, и этого как раз хватило на анонимную поездку в Рим по железной дороге. Хотя это было утомительнее и дольше, зато надежнее. Кроме того, на узкой мягкой полке в вагоне рядом со Стеллой сидел не Доминик, а Давид.
Между тем наступила следующая ночь. Давид чувствовал себя с каждым оставленным позади километром немножко лучше. Его уверенность, что они доберутся до Рима без проблем, после последней, прошедшей без осложнений пересадки превратилась чуть ли не в эйфорию, которая в течение последующих часов уступила место усталости, так долго его щадившей. Если не принимать во внимание легкого похрапывания Квентина, растянувшегося на противоположной полке и прикрывшего лицо капюшоном, а также равномерного постукивания колес, то в этом простом купе было тихо и спокойно. Поезд несся вперед. Они приближались к цели и к концу всего этого безумия.
За окном мимо них давно уже не проносились огни. Там была сплошная темнота, так что их лица отражались на слабо освещенных изнутри оконных стеклах. Отражение Стеллы послало отражению Давида теплую улыбку. Давид взглянул на нее и одарил ее ответной улыбкой – от всего сердца. Он любил ее, он гордился ею и он был бесконечно благодарен ей за то, что она была с ним, несмотря на все, что произошло. Он вряд ли являлся для нее хорошей партией: болтун, пустомеля, слюнявый зомби – только еще опаснее. Нигде он не мог появиться без того, чтобы не возникла паника и не случилось большого несчастья. Но Стелла оставалась с ним. Она была оправданием его существования, проводком, ведущим его в далекую нормальную жизнь.
– Спасибо, что ты со мной и помогаешь справиться с этим безумием, – подытожил он свои мысли шепотом.
Стелла улыбнулась и повела плечами:
– Ты – единственный человек, который у меня есть.
– У тебя есть родители, – возразил Давид и застыдился, что не смог подавить нотку зависти в своем голосе.
– Да. – Стелла взяла его за руку и посмотрела на него со смешанным выражением сочувствия по отношению к нему и жалости к себе. – Но им я безразлична. А тебе нет.
Естественно, она знала, что далеко не безразлична своим родителям. Давид прочел это в ее глазах. Но в них было написано также нечто иное: она хотела быть с ним, хотела вместе с ним жить, любить и страдать. И воля Стеллы была сильнее всего остального.
Их губы встретились. Только теперь ему стало ясно, что, хотя в прошедшие дни они постоянно находились вместе, дело ни разу не дошло до того, чтобы, оказываясь рядом, на момент закрыть глаза, погладить друг друга, поцеловать и забыть все заботы. Со времени их первого и пока единственного поцелуя в интернате Давид никогда не чувствовал себя так хорошо и так свободно. Он удивлялся теперь, как даже один-единственный день он мог прожить раньше без знаков нежности со стороны Стеллы. Они оба так много упустили и теперь наверстывали упущенное. Ее поцелуи и прикосновения стали более бурными, безудержными. Его руки забирались под ее комбинезон, узнавали бархатную горячую кожу ее рук, спины, живота.
Возможно, если бы Давид не пережил свой первый раз в купе мчащегося поезда, они в своей страсти не потеряли бы так внезапно равновесия. Они свалились с глухим стуком на грязный пол между– полками. Тотчас их взгляды повернулись в направлении Квентина. Равномерный храп монаха перешел в отрывистое бурчание, но он спал или из чувства приличия делал вид, что спит.
Давид смущенно ухмыльнулся, в то время как они расцепили сплетенные руки и ноги и с трудом встали. Квентин повернулся на другой бок, теперь он снова храпел. Они немного подождали, не будет ли он вертеться. Затем вновь втиснулись на узкую полку и улеглись рядом, и целовались, и гладили друг друга во сне.
Давид понимал, что приятное путешествие в поезде – короткое затишье перед бурей, но в надежде на то, что буря пронесется в рамках безобидного приключения и в дальнейшем не превратится в сметающий все на своем пути ураган, он с относительным спокойствием смог использовать поездку, чтобы немного отоспаться и восстановить силы. Если уж мать не выследила его перед итальянской границей, то теперь, поскольку они приехали в Рим в ранний полдень, он надеялся, что никто больше не встанет на их последнем пути, раз и навсегда заканчивающем это безумие. Лукреция влиятельна и богата и, естественно, располагает разнообразными методами получения информации, но она все же не волшебница, которая может проследить в магическом стеклянном шаре каждый его шаг. Он обладает реликвиями, никто, кроме него, не знает, где искать Гроб, и потому единственный, кто, возможно, захочет помешать и сорвать его планы, это сам Господь. Но Давид не думал, что добрый Боженька не одобрит его деяние. Стелла была права в своем убеждении, что горе и пролитие крови ради завладения Граалем вовсе не в духе Господа. Если же великому Творцу так уж важен этот глупый сосуд и Давид, уничтожив его, навлечет на себя высочайший гнев, такой Творец не достоин ни одной молитвы и должен быть свергнут. Так, во всяком случае, все это воспринимал Давид, будучи в хорошем настроении, в то время как рядом с Квентином и держащейся за его руку Стеллой, согреваемый лучами предобеденного солнца, как самый обычный турист с завернутым в газетную бумагу продолговатым сувениром, держал путь в самое маленькое государство мира.
– Сейчас мы будем на месте.
Квентин замер на миг среди уже собравшегося к этому часу значительного скопления людей, которые сновали туда-сюда между кафе и достопримечательностями, и развернул небольшой план города, который он так часто рассматривал, что уже заучил наизусть.
Было заметно, что монаху не по себе при мысли, что самую значительную святыню, которая существует на свете, предполагается уничтожить. Он использовал каждое обстоятельство, чтобы оттянуть время, возможно, в надежде, что Давид подумает и изберет другой путь. Но никакой альтернативы не было. Лукреция не успокоится, пока не получит то, что хочет. Убийства и кровопролития никогда не кончатся, пока существует Святой Грааль.
– Туда! – сказал Квентин после небольшой заминки и кивнул в сторону давно уже видимого с их стороны входа в катакомбы, где надо было присоединиться к очереди туристов, ожидающих возле кассы.
Давид и Стелла последовали за ним и стали слушать гида, который возглавил одну из групп и остановился на площади перед Ватиканом, чтобы произнести вступительную речь.
– В Риме более шестидесяти катакомб, – разъяснял экскурсовод тем, кто ему доверился, и тем, кто еще решал про себя, стоит ли идти в катакомбы или присмотреть что-нибудь на память на подвижных торговых стендах на площади. – Только пять из них доступны для осмотра. Папская комиссия сакральной Сакральный – обрядовый, ритуальный.

археологии выработала для посещения катакомб строгие правила.
Ну, какое-нибудь сдерживающее начало было необходимо для Давидовой эйфории, чтобы он в своем высокомерии не сделал глупой ошибки, но в общем и целом слова гида не поколебали его уверенности. Стелла, напротив, немного забеспокоилась, о чем он узнал по посланной ему нарочито бодрой улыбке. Давид пожал ее руку и слегка коснулся губами ее щеки.
Квентин, наконец, пробрался к кассе и, купив три входных билета на свои последние монеты, повернулся к Давиду и Стелле, и тут его чуть не сбил с ног какой-то нетерпеливый турист.
– Scusi Извините (ит.).

, – бросил суетливый незнакомец.
И Квентин, к изумлению Давида, ответил ему по-итальянски, который для ушей юноши звучал без всякого акцента:
– Non fa niente. Ничего, пожалуйста (ит.).


Затем Квентин подошел к Стелле и Давиду и протянул им билеты.
– Если мы будем исходить из того, что линии на плащанице, как на каждой карте, направлены на север, то это нужный нам вход, – уверенно сказал он. – Имеется также вход в старую часть катакомб. Его мы и должны найти…
«… Для того, чтобы ты совершил самое скверное и непростительное деяние из тех, что может совершить человек», – добавил его взгляд. Однако вслух он не произнес ничего подобного, лишь беспокойно переминался с ноги на ногу, как если бы у него были проблемы с мочевым пузырем.
«Возможно, он действительно пытается выиграть пару минут в поисках туалета», – подумал Давид про себя. Но в конце концов он решил, что никто и ничто его теперь не удержит. Когда все произойдет, этот человек увидит, что путь Давида единственно правильный.
Молодой экскурсовод, который только что вывел из катакомб туристов, собрал новую группу вокруг себя, коротко представился и без перехода забубнил заученный текст:
– Запомните две вещи: ничего не трогать и не отставать от группы!
В то время как билетерша, скучая, отрывала корешки билетов, гид привычно поприветствовал туристов:
– Добро пожаловать в Город мертвых!
Давид, Стелла и Квентин обменялись многозначительными взглядами. Давид почувствовал легкое напряжение в мускулах. Строгие правила… Наверняка и в них имеются пробелы. Первый обнаружился сразу же: Давиду удалось пронести с собой опасное оружие и ни один косой взгляд не задержался на странном свертке у него под мышкой. Теперь надо найти второй пробел и проникнуть в закрытую для посещения старую часть лабиринта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39