– Восемнадцать лет я не знал, кто я, – прошептал он после небольшой паузы. Упрямство в его голосе уступило место молящей ноте, когда он вновь взглянул на фон Метца. – И теперь, когда знаю, я должен стать кем-то другим?
– Это же только на бумаге, Давид, – улыбнулся Роберт с полным пониманием, – так мать объясняет малышу, – что ветрянка – это только ветрянка – неприятная, надоедливая, но она скоро пройдет. – Это ничего не меняет в том, кто ты в действительности есть.
Эта «ветрянка», однако, пройдет не так уж скоро.
– Я не хочу всю жизнь прятаться! – в отчаянии вспылил Давид.
– У тебя нет другого выбора, – печально покачал головой фон Метц.
– Неправда, – ответил Давид, снова оказавшись во власти своего упрямства. – Есть.
У него есть идея. Собственно, она пришла ему в голову только сейчас, в тот самый момент, когда он упрямо утверждал, что у него есть выбор. Идея есть, какой бы сумасшедшей на первый взгляд не казалась, но что могло быть безумнее, чем стать Домиником Шарло…
– Ты хочешь защитить Грааль, – объяснил он, когда отец вопросительно на него посмотрел. – Лукреция хочет им завладеть. Поэтому вы убиваете людей. Существует только одна возможность закончить эту бессмысленную борьбу.
– Ты же не… – в ужасе вырвалось у тамплиера, который предчувствовал, куда клонит сын, но Давид перебил его, прямо-таки захлестываемый своей идеей:
– Если Гроб уничтожить, не будет причин для убийств.
Фон Метц покачал головой. Смешение решительности и раненой чести проступило в его чертах.
– Я – Великий магистр тамплиеров, и я буду защищать Гроб ценою жизни.
Энергичное, хотя и непроизнесенное вслух «Баста!» словно ударило Давида по лицу, но реакция отца была предвидима и нисколько не сбила его с толку. Напротив, она лишь сильнее подстегнула его восторженное стремление к деятельности. Он довел своего родителя до предела самообладания – ребенок никогда не должен этого делать. Но убежденность, что он стал наконец взрослым и его воспринимают всерьез, сотворила настоящее чудо с его эго. Кроме того, что касается быстроты ума, то тут, возможно, он действительно «лучший» и мог потягаться и даже превзойти тамплиера как в его прошлом, так и в настоящем.
Давиду вдруг стало нетрудно казаться спокойным и самоуверенным, более того, производить впечатление зрелого человека; он откинулся на спинку стула и маленькими глотками начал пить кофе. Его взгляд поймал взгляд отца. – Отберем у Лукреции плащаницу, – сказал Давид. – Я знаю, как это сделать.
Упрямство, которое Давид мнил преходящим явлением позднеподросткового периода, видимо, имело корни в его родословной, так как Роберт, для которого предложение сына сперва прозвучало как еретическая насмешка, не преминул довольно долго критиковать в духе упрямой религиозной твердолобости. Давид невозмутимо, но последовательно настаивал на своем, и в один прекрасный момент магистр уступил. Он был человек долга, и его сердце было целиком посвящено возложенной на него задаче. Фон Метц не был глупцом, напротив, он был интеллигентным и мудрым человеком. Давид убеждал его, что уничтожить Святой Грааль было определенно самым правильным из всего, что они вообще могли сделать. В конце концов, Великий магистр поклялся в том, что позаботится, чтобы Гроб Христов не попал в руки человеческие, а не в том, что должен охранять его от разрушения. По меньшей мере, это вполне можно истолковать и так, особенно если человек немного знаком с основами казуистики.
Если чаша перестанет существовать – а это отец в конце концов признал, хотя и выразил совершенно иначе, – исчезнет причина вести ради нее столь же примитивные, сколь и кровопролитные битвы, внезапно нападать из засады и безжалостно отрубать людям головы по самые плечи. Но прежде всего – и это было самым важным для Давида – больше никто не будет за ним охотиться и принуждать его жить под чужим дурацким именем.
Магистр тамплиеров той же ночью взял напрокат другую, менее заметную машину, которую припарковал в пустынном нежилом переулке под двумя узловатыми старыми каштанами. В тени между деревьями спрятали также автофургон. Затем тамплиер снова исчез, чтобы выполнить какое-то дело. Его никто не спрашивал, с какой целью он уходит, а он, само собой разумеется, никому ничего не объяснял.
Давид и не нуждался в помощи. План был целиком его заслугой – он первым его придумал. Это была его миссия как сына тамплиера, который ускользнул из-под опеки главной командирши приоров, и предстоящая операция, не будучи компромиссом, должна быть осуществлена совершенно иначе, чем мечтали или чего боялись обе партии. Не компромисс был намерением Давида, но конец ссор и разборок, даже если это будет тяжким ударом для матери. Ей придется смириться и жить дальше, точно так же, как и отцу, которому, в конце концов, тоже нелегко было отказаться от чрезмерных религиозных претензий на земле и поднять их до такого уровня, который человеческий разум постичь не может. Давид, их отпрыск, после многих сотен лет вновь соединит орден тамплиеров и орден приоров. Он доведет дело до конца. И думая об этом, он чувствовал себя хорошо.
Первым делом – в «Девину». Он похитит плащаницу Иисуса, прежде чем мать потеряет последнюю искорку доверчивой надежды на него и на его возвращение и на всякий случай переправит сокровище в другое укрытие. Это одна из реликвий, которые, будучи собраны вместе, приведут его к Гробу Господню и которые, если верить сказаниям и легендам, почти тысячу лет гарантировали обилие горя и кровопролития на земле. Фон Метц обладает мечом. Плащаницу из владений Лукреции они добудут классическим путем – как обычные взломщики и воры. А остальное…
Он справится. Давид решил сосредоточить мысли на начальной, самой близкой по времени части плана. Им нужна святая реликвия, которая находится во владении ордена приоров.
Давид зашнуровал ботинки и вместе со Стеллой пошел за черным комбинезоном, которые для них раздобыл фон Метц. Вскоре они оба вскочили в автофургон, стоявший под каштанами, и Давид помог подруге надеть пуленепробиваемую куртку, идентичную верхней части его комбинезона. Затем он протянул ей один из двух приборов ночного видения – наряду со множеством других предметов снаряжения и вооружения, большей частью вложенных в парусиновые сумки, они лежали в беспорядке на дне машины. Давид еще раз убедился, что пряжки и молнии на защитном костюме Стеллы застегнуты надежно. Затем выбрал для себя один из мечей, взятых из полицейского хранилища, вместе с пристяжным ремнем, в котором меч был спрятан, и защелкнул ремень вокруг бедер.
Стелла наблюдала за происходящим, скрестив на груди руки. Она выглядела обиженной.
– А где мое оружие? – спросила она с упреком, когда ее спутник был экипирован и собирался открыть дверь водителя.
Давид застыл на месте, немного подумал и "наконец сунул ей в руки пустой черный армейский рюкзак.. У него и так на душе кошки скребли, оттого что он не смог отговорить ее его сопровождать. Говорили, что Давид склонен к упрямству, но никакие эпитеты даже приблизительно не могли описать поведения Стеллы, когда что-нибудь втемяшивалось в ее хорошенькую головку. Во всяком случае, достаточно того, что она идет вместе с ним. Он не собирался давать ей холодное оружие, которым она все равно не сможет защититься. Только подвергнется опасности поранить саму себя.
Стелла осмотрела рюкзак нарочито почтительным взглядом.
– Ужасно! Рюкзак? – удивилась она, и в каждом ее слове сквозила ирония.
Давид дождался от нее сдержанной улыбки. Он любил ее юмор.
– А если меня кто-нибудь будет преследовать?
Давид пожал плечами:
– Тогда тебе придется удирать.
Стелла со вздохом прошла мимо него, взяла первый попавшийся меч и пристегнула его себе на спину, причем каждое ее движение выражало молчаливый протест.
– Одна команда, одинаковые мечи, – заявила она.
Давид закатил глаза, запер заднюю дверь фургона и отвернулся от Стеллы. В это трудно поверить: он сумел уговорить зрелого мужчину отказаться от убеждения, которое жило в его сердце сотни лет или, по крайней мере, потребовать от него известной терпимости. Стелла оказалась ему не по зубам.
Легче запретить лягушке квакать в брачный период, чем отговорить подругу от того, с чем она соглашаться не намерена. Конечно, шансы на успех в том, что касается лягушки, намного выше, так как Давид, в некоторой степени преодолевая себя, действовал бы с этим скользким созданием без всяких церемоний – посадил бы в стеклянную банку или сразу же закопал изнурительного крикуна в слякотный ил. Но Стелле он не хотел и не мог причинить боль. Собственно, это и удерживало его от того, чтобы ради ее же безопасности связать ее или с кляпом во рту запереть в багажнике, прежде чем Святой Грааль не перестанет существовать и всякая опасность для нее исчезнет. Но ему не оставалось ничего другого, кроме как покориться ее воле, по возможности проявлять осторожность и молиться, чтобы с ней ничего не случилось.
Все, что магистр тамплиеров должен был сделать, мало-помалу было выполнено. Когда Давид собрался занять сиденье водителя, он заметил (и вовремя, чтобы не сесть нечаянно на колени отца), что Роберт вернулся и место занято.
– Мы готовы, – сказал Давид, как будто он торопился к двери водителя, чтобы произнести именно эти слова. – Можем отправляться?
Фон Метц взглянул на него пронзительным взглядом, в котором не угасла последняя искра надежды, что Давид, возможно, все же изменил свое решение. В конце концов тамплиер только слабо кивнул головой.
– Садитесь, – вздохнул он и включил зажигание. – Возможно, ты Прав и так будет лучше для всех. А если нет… – Он распрямил плечи и растянул губы в грустной улыбке. – К сожалению, не осталось никого, кто мог бы меня переубедить.

Иногда люди кажутся себе тем незаметнее, чем больше бросаются в глаза. По этой теории фон Метц остановил автофургон с тыльной стороны «Девины» и взял у Стеллы прибор ночного видения. Давид через правое боковое стекло тоже с помощью прибора осматривал территорию позади обширного сада.
Арес, весьма неудачно для них, поставил свою машину не в гараж, но припарковал ее непосредственно перед задним входом в «Девину», однако Давид с облегчением установил, что путь к белоснежной внешней стене был свободен настолько, насколько было необходимо, чтобы их план удался. Его оптимизм еще больше усилился, когда он обнаружил, что ночная стража, которая во время его пребывания в гостевой комнате Лукреции, насчитывала по меньшей мере десять человек, сократилась до небольшой группы из трех или четырех наемников. Его мать, должно быть, теперь, когда он не был с ней и когда орден тамплиеров практически полностью уничтожен, чувствовала себя достаточно свободно. Возможно, даже слишком свободно.
Давид беззвучно напомнил себе о необходимости не повторять той же ошибки. Он научился от Ареса и мясника-араба наносить удары неожиданно, из засады, но люди, которые так изобретательны в интригах, коварстве и организации ловушек, как материнская ветвь его семьи, всегда готовы к нападению, даже если находятся посреди африканской пустыни и в полнолуние массируют себе ноги у столетнего массажиста. Карты, на которые Давид поставил, были вполне надежны. Но это ничего не меняло – Лукреция могла припрятать в рукаве бархатного платья целую колоду отлично вооруженных и хорошо подготовленных тузов, которые рыскают по участку, если не сидят перед мониторами систем слежения.
Сначала надо было выждать. Малое количество наемников означало, что их план – незаметно пробраться к заднему входу – оказался проще, чем они думали, но, к сожалению, это также означало, что в дом входило меньше мужчин для смены караула. По крайней мере один из них должен был в дверях передать остальным действующий код для цифрового замка, но в течение первых пятнадцати минут, когда Давид и Стелла передавали друг другу прибор ночного видения, не произошло ничего подобного.
Одетые в черное, вооруженные автоматами стражники описывали круги вместе с четвероногими спутниками. Давид использовал время, чтобы подсчитать короткие, постоянно повторяющиеся секунды, во время которых сад оставался без охраны. Это длилось иногда семь секунд, иногда – девять, так как один из охранников ходил медленнее остальных. Этот проходил мимо «Порша» после долговязого брюнета и перед блондином с дурацкой стрижкой, который Давиду с самого начала напоминал Халка Хогана Халк Хоган – звезда профессионального армрестлинга – современный вид спорта (борьба руками).

. Блондина он не переносил. Если другие наемники, с которыми Давид познакомился в «Левине», послушно и не без удовольствия ждали приказа кого-нибудь побить, то похожий на шкаф «Халк» жаждал убить человека, чтобы впоследствии получить распоряжение об устранении трупа.
Давид послал срочную мольбу небесам, чтобы смена блондинистого борца оказалась первой и подошла бы к концу. Восемнадцать лет смертельно скучной, благочестивой жизни были вознаграждены, ибо едва он сформулировал про себя свою немую молитву, как она была услышана: «Халк Хоган» завернул за угол, старательно пропихнул свои мощные, накачанные мускулы и свою собаку между оградой и спортивной машиной Ареса, не оставляя заметных повреждений на «Порше», и протянул руку к кнопкам замка.
Давид невольно задержал дыхание и включил оптический прибор. Он постарался ни разу не моргнуть, следя за толстыми пальцами колосса. Но рука неотесанного стражника была слишком велика, чтобы Давид с уверенностью мог сказать, какие четыре кнопки тот нажал, прежде чем дверь открылась. Однако тепло, которое вспотевшие пальцы стражника перенесли на кнопки, можно было наблюдать через прибор ночного видения еще некоторое время в виде зеленоватой вуали, в то время как сам он давно исчез внутри здания. Давид подметил, с каких кнопок зеленая вуаль сошла вперед и мысленно изменил последовательность цифр так, чтобы последние оказались первыми.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39