Дядьев отцовских. Пребрану сосватали - так и
по жениху ее тоже тризну справлять пришлось. Одиннадцать быков я в
жертву принес, милость Белбога выпрашивая. Одного, трех, потом семерых
на капище привел. Токмо тогда Пия и отступился. - Боярин горестно
покачал головой. - Как и жить теперь, не знаю. Легче самому было за
Калинов мост уйти. Но меня чаша Мары стороной минула. Похворал
маленько, да выправился. - Боги испытывают нас, боярин, - взялся за
кубок богатырь. - Ломают, пугают. Поломаться нам не должно. Долг наш
святой и пред ворогом лютым, и пред гневом божьим выстоять, землю
отчую сохранить, семя Сварогово детям нашим передать. Дабы множилось
племя русское, гремело имя предков наших. За них давай выпьем, боярин.
За отцов, что на нас глядят ныне с полей счастливых. Чтобы гордились
нами, а не печалились! Он плеснул немного пива прямо на пол, после
чего осушил кубок в несколько глотков. Его примеру последовали
остальные. - Горечь твоя понятна, боярин, - продолжил княжеский воин,
- однако же испытание ты прошел с честью. Долг каждого человека
честного каков? Род сохранить, детей после себя оставить. Будут дети -
всё остальное приложится. Тут тебе горевать грешно. Дочь выросла
красавица, сыновья, сам сказывал, тоже возмужают скоро. Не прервется,
стало быть, род Зародихиных, останется на земле русской. - Род, может,
и продолжится, - откинулся на спинку кресла хозяин. - Да вот землю
сохраню ли? Не всё тут ладно получается. - Ну, боярин, тут я
удивляюсь, - развел руками богатырь. - Чай, не на порубежье живешь, в
центре земель русских. Половцам да шайкам хазарским сюда не добежать.
Латинян мечи наши в норы давно загнали. С татями подорожными ты
управишься, невелики вояки. Чего бояться? - Ворогу завсегда голову
снять можно, боярин. А что супротив гнева княжеского сделать можно? -
Гнева княжеского? - моментально снизил тон богатырь. - О великом князе
молвишь али о своем, Полоцком? - Полоцкий князь намедни грамоту
гневную прислал... - стрельнул глазами в сторону дочери хозяин.
Напомнил, что под слово мое пять годов назад полюдье повозом мне
заменил. А я по зимнему пути дани-то и не отвез. С ятвягами опять же
зимой у него ссора случилась - так я в рать к нему не исполнился, ни
единого меча не выставил. Весть-то я об этом получил, да кого
выставлять было? Сам на ногах не стоял, подворье обезлюдело. - Так
отписал бы князю-то! - Гневлив больно князь в письме был. Недоимку в
десять дней прислать требовал, да ратников выставить. Угодья родовые
отобрать грозился. - Ужели платить нечем? - Недоимку собрать недолго,
- вздохнул боярин. - И серебро на откуп дать могу заместо ратников -
дабы не требовали ополчения, пока старшему четырнадцать не исполнится.
Везти некому. Ослаб я после недуга. Крушение в голове частое, в
беспамятстве порой пропадаю. Боюсь, не довезу. А с Трувором
отправляться - усадьба пустой останется. Опять же, Трувора послать -
здесь догляда не будет. Не хватит меня на всё хозяйство. Разумеется,
боярин немного лукавил. Боялся он не того, что не управится, а того,
что старый тиун, несмотря на былую преданность, от больного хозяина с
серебряной казной сбежит. Поди поймай его на Руси, когда самого ноги
не держат! Это ведун понимал отлично - как понимал и то, что заплатить
откуп боярин должен обязательно. Русский обычай прост: или защищай
землю отчую, или отдай другому. Не хочешь или не можешь выйти по
княжескому призыву в общую рать - значит, передай удел тому, кто
сможет и захочет. А сам в пахари подавайся или в купцы. С этих никто
кровь не спрашивает, только оброк или серебро в казну. - Выкосил мор
людишек, - опять пожаловался хозяин. - Не осталось ратников ни на
стены поставить, ни в охрану к обозу дать. Новых холопов я набрал, да
токмо отроки бестолковые. Не обучены пока ничему, ветер заместо ума
гуляет. Ну, да вы и сами на них полюбоваться успели. - Долго разговоры
свои ведешь, боярин, - небрежно махнул рукой богатырь. - Отведем мы с
чародеем твой обоз в Полоцк, не беспокойся. Нам по пути, хлопота
малая. Токмо приставь кого для догляда, дабы нам чужое серебро считать
не пришлось. - А вот Пребрана отправится, - мгновенно оживился хозяин.
- Дочь у меня разумная, всё сделает, как заведено. Ну, и холопов я вам
дам, и возчиков. Под вашу руку, само собой. Мало ли чего понадобится.
Опять же и доченьку назад проводят. Подрядитесь с нею ехать? - Отчего
противиться? - легко согласился Радул. - Коли посылаешь, так пусть
едет. С нами ей опасаться нечего. Верно, ведун? Олег с минуту
помолчал, чуя в происходящем некий подвох, но потом махнул рукой: -
Ладно, отведем.
Коловрат
Шесть пар весел взметнулись над поверхностью воды, ударили по
волнам, снова взметнулись и снова ударили. Судно обогнуло далеко
выдающуюся в реку отмель - парус заполоскался, яростно колотя серой,
выцветшей тканью по мачте, и внезапно, сильным рывком, выгнулся.
Крепчайшая аллепская ель заскрипела от натуги, но выдержала, за бортом
зажурчала вода. - Суши весла. - скомандовал кормчий, выправляя судно
ближе к берегу, где течение Борисфена {{ Борисфен - греческое название
Днепра}} не так стремительно. Гребцы вытащили длинные ясеневые лопасти
и без сил попадали на палубу, переводя дух в ожидании нового приказа
браться за работу. Видимых признаков усталости не проявили только
четверо полуголых варягов, что расселись кружком перед носовой
надстройкой и начали метать кости. Наемники из нищих северных стран,
не имеющих иного богатства, кроме людей, а потому торговавших своей
кровью по всему миру, были привычны и к ратному, и к морскому делу -
чего не скажешь про упитанного корабельного кашевара, двоих купеческих
детей, помощника кормчего и двух плывших при монахе слуг. От гребли
были освобождены только хозяин судна Геркес; стоящий у весла
седовласый и морщинистый кормчий; Ираклий, исходя из уважения к его
святому чину; ливийская невольница, взятая в поход для плотских утех
небольшой команды, да хлипкая служанка самого монаха. Ничего не
попишешь, пузатый греческий корабль - это не военная галера, где,
кроме носового тарана да отряда лучников, ничего и возить не надобно.
Купцу главное - поболее товара разместить, да поменьше на команду
потратиться. Оттого и скамеек для гребцов нет - приходится стоя
веслами махать. Оттого при нужде на работу приходится ставить каждого,
кто на борту есть. Рук не хватит - хозяин тоже за весло возьмется, не
побрезгует. - Киев... - внезапно вскинул руку Геркес, указывая куда-то
на лесистые холмы по правую руку. Близоруко щурясь, монах подошел к
правому борту, наращенному толстыми прутьями и обтянутому для защиты
от волн коровьей кожей, оперся на него обеими руками, но, как ни
старался, разглядеть ничего не мог. И все же русская столица была
действительно совсем рядом - ее существование выдавало множество
причалов, выступающих от берега на десятки саженей. Правда, несмотря
на дневное время, возле сотен принайтованных лодок, ладей, шаланд,
стругов, насад и паузков особого движения почему-то не наблюдалось.
Внезапно над рекой прокатился гулкий удар колокола, потом еще один.
Ненадолго повисла тишина, вскоре прервавшаяся легким перезвоном, - и
опять по ушам ударил низкий колокольный гул, почти мгновенно перебитый
другим, еще более низким. Ираклий закрутил головой - и внезапно увидел
его, Киев. На холме стояла высоченная белокаменная стена с частыми
зубцами, ограниченная в начале и конце грубо сложенными, но
основательными квадратными башнями с бойницами в четыре ряда и
островерхим шатром над площадкой для лучников. Из-за стены выглядывали
еще несколько похожих шатров - вероятно, над внутренними дворцами или
храмами. - Не будет ни сегодня, ни завтра работы, - вздохнул грек,
указывая кормчему править к причалам. - Коловрат у русичей, Ярилин
праздник. Ишь, и вечевой колокол бьет, и набатный, и еще не пойми что.
До утра гулять станут, а завтра отсыпаться. - Разве у них есть
колокола? - удивился Ираклий. - Нет почти, - поморщился Геркес. -
Токмо на вече народ звоном созывают, да при тревоге в набатный бьют.
Мастерские здесь богатые, мастера киевские всё отлить могут, за что
нигде и не возьмется никто. От латиняне многие, да и православные тут
колокола и заказывают. А русские, коли другим льют - отчего и самим не
позвонить? Хотя, знамо дело, Киев больше мечами своими известен.
Здешнему булату нигде более равных нет. За киевский клинок два
дамасских повсюду дают. Брони здесь знатные куют, полотна выделывают.
Меха тут тоже недорогие.. - Парус долой! - закричал кормчий. Его
помощник кинулся отвязывать веревку у борта, и Геркес, оборвав
разговор, направился тому помогать. Судно, замедляя ход, приближалось
к свободному месту у причала. Кормчий и хозяин, подхватив багры,
встали у борта, приняли на железные острия толчок, не давая кораблю
удариться о настил, - помощник же, наоборот, выпрыгнул наружу с
канатом в руке, подтянул корму, а когда она коснулась причала - быстро
намотал конец на деревянный столб. Потом побежал вперед, где один из
купеческих детей стоял наготове с носовым канатом. - Дворы постоялые,
что христиане содержат, в городе есть? - спросил моряка Ираклий - А
как же, - кивнул Геркес. - Сюда многие из Византии перебрались. Коли
над воротами икона - стало быть, христианин живет. Или двор содержит.
Отец нынешнего князя, Святослав, зело веру нашу не терпел, храмы
ставить запрещал под страхом наказания. Сын его тоже веру христовую
гоняет. Однако супротив икон не протестует. Лики ведь на них, сиречь -
идолы. А с богами чужими русские ссориться не хотят. Монах промолчал:
не так давно ушла волна иконоборчества в самой империи, когда
патриархи и игумены по этому вопросу бороды друг другу рвали. Не стоит
затевать споры по этой скользкой теме с единоверцами на дальних
закоулках мира. - Думаю, святой отец, вас с радостью примут в любом
христианском доме, - подвел итог грек. - Ты охрану у судна выставишь?
- А как же. Порт тут оживленный, люда всякого разного хватает.
Спокойнее присмотреть. - Пусть тогда груз мой у тебя в трюмах пока
полежит. Ты когда назад в море собираешься? - Пока не знаю, отче. С
праздниками токмо послезавтра разгрузиться получится. А на обратный
путь еще товар найти нужно, али самому вложиться. Неделю точно
простою. - Я заберу свой груз раньше, - пообещал монах. - Дмитрий
пусть тоже пока побудет здесь. А Елену и Агафена я заберу с собой...
Помощник кормчего с купеческими детьми уже сняли часть надставного
борта, кинули сходни. Ираклий поманил за собой слуг и вышел на причал.
На берегу никаких построек не имелось - склон холма круто уходил
вверх, и русские даже не удосуживались чистить его от всякой поросли,
чтобы во время осады нападающие не прятались. Места у кромки воды
хватало только на узкую дорогу, на которой вряд ли разъедутся две
повозки, да на тощих бородатых идолов, встречающих путников после
долгого пути. Монах сплюнул и повернул налево, размашистым шагом
отмеривая чужую землю. Минут через десять он вышел к складам -
срубленным из цельных стволов амбарам по полета саженей в длину и
около десяти в ширину. Построек было так много, что Ираклий со слугами
даже заплутал и с полчаса бродил по вымершим проулкам, пока наконец не
выбрался на оживленную дорогу. Здесь царило веселье. Между капищем,
распахнутые ворота которого виднелись по левую руку среди дубовых
крон, и угловой башней города постоянно перемещалась толпа, которая
пела, орала, насвистывала на дудках и свирелях, приплясывала... На
женщинах красовались травяные венки с торчащими во все стороны
колосками, мужчины щеголяли в атласных и шелковых рубахах самых ярких
расцветок и шароварах столь непостижимой ширины, что на каждые,
наверное, пошло локтей по сто ткани. Многие целовались, кричали друг
другу поздравления, махали руками. - Язычники, - презрительно
скривился монах. Сначала он удивился тому, что святилище находится вне
города, не под защитой стен. Однако Ираклий вспомнил, что большинство
соседей Киева молятся тем же богам, а значит, не станут громить родные
идолы. Да и вообще - на восток от империи жили только дикари, которые
побаивались чужих богов и даже во время самых жестоких войн не трогали
святые для соседей изваяния. Просто на русские земли пока еще ни разу
не ступала нога воина из цивилизованной страны. Вот и строили они
капища по своим, дикарским обычаям. Посланец базилевса, стараясь
держаться края толпы, дошел до ворот, протиснулся мимо нарядной
стражи, которая ради праздника не брала платы за вход, и двинулся по
городу, выискивая проулки, на которых было не так шумно. Казалось, это
невозможно: язычники, распахнув ворота дворов и двери изб, прямо на
улицу выставляли столы, всем желающим наливали что-то пенное и
хмельное, грудами насыпали пироги, выносили миски с грибами, капустой,
а то и мясом. Пели, кричали. Стоящего посреди одного из перекрестков
идола с угрюмо опущенными уголками глаз украсили желто-синим венком,
залихватски сдвинутым набок, поставили ему под ноги бадью с брагой и
глиняную кружку... Среди общего гомона ухо монаха наконец-то уловило
тихий уголок. Ираклий повернул туда и обнаружил совершенно пустой,
тенистый тупичок, где никто не орал и не веселился. С огромным
облегчением он перекрестился на список Троеручницы, висящий над дверью
в одну из изб, отдельно - на младенца, которого удерживала на руках
богоматерь, но стучаться не стал, ища двор более зажиточный. Как понял
монах - здесь, в этом закутке города, обитали только христиане.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7