.. Пребрана! -
Иду... С крыльца дома, одной рукой приподнимая подол сарафана, а в
другой неся резной деревянный ковш, спустилась девушка лет двадцати.
Глаза большие, как у котенка, маленький носик с чуть задранным
кончиком, пухлые алые губы. Поясок, завязанный под самой грудью,
выдавал печальное отсутствие каких-либо форм. Голова, на диво,
непокрыта, косички собраны на макушке и скреплены драгоценной
заколкой. - Сбитеня горячего отведайте, - с поклоном подала она Олегу
ковш. - Спасибо, красавица. - Ведун пршубил сладкий, пахнущий полынью
и можжевельником напиток, поперхнулся ядреным паром, но взял себя в
руки и сделал несколько больших глотков. Вернул корец, отер рукавом
губы. - Хорош сбитень, благодарствую. - Дочка моя, старшая, - сообщил,
подходя ближе, хозяин и скинул перевязь. - Эй, кто тут еще есть?
Васька, прими кладенец. И в бане, беги, печь затапливай. Воды свежей
вели натаскать. Боярин Радул тоже наконец-то спешился, принял от
хозяйской дочери ковш, осушил его в полглотка и демонстративно
перевернул, уронив последние капли на землю: - Спасибо, хозяюшка.
Крепок у тебя сбитень, до самой души достает. - Милости просим, -
смущенно поклонилась Пребрана и убежала в дом. Богатырь снял шлем,
собрал в кулак бармицу, уложил в сумку, оглянулся на хозяина: - А
усадьба у тебя, смотрю, крепкая, боярин. - На добром слове, конечно,
спасибо, - вздохнул толстяк, - да токмо до всего руки не доходят. Над
рекой тын трухлявый совсем, кулаком пробить можно. Всё поменять
собираюсь, да то забываю, то смердов свободных нет. Ворота вторые
повесить надобно, дабы, коли первые упадут, еще заслон оставался. Но
их ведь ни на кожу, ни на сучки не прицепить, петли надобно ковать.
Мои, в Зародишкино, отказываются. Горн у них маленький, да и опыта
такие махины ковать нету. Надобно с города везти, а поехать туда
некогда, и послать некого. Сыновья малы пока, у самого хлопот много.
Коли князь ополчение созовет - не знаю, кого и посылать. Трувора
вместо себя не выставишь, один не управлюсь... - Сколько сыновьям,
боярин? - Малому шесть, старшему двенадцать весен пока. - Ну, так года
через два в поход старшего брать можно, - пожал плечами Радул. - Два
года еще прожить надобно... - опять вздохнул хозяин. - Да и как его...
- Он махнул рукой и указал на левую башню: - Зато о прошлом годе я
башню срубил, и схрон там для луков и припаса зараз сделан. Теперича,
коли к стенам кто сунется, с двух сторон осаживать можно. А камнеметы,
как сделал, так сразу по яме пристрелял. Ложбинка там, на поле,
имеется. С луков туда не достать. Коли пригнется супротивник, не видно
его совсем. Я и помыслил, что, коли про механизмы сии ворог не ведает,
обязательно в ложбину перед штурмом схоронится. А там я его разом
валунами и накрою. Еще вот риски на земле. Коли на них правый камнемет
повернуть, он аккурат на двадцать саженей за болотиной на дорогу
валуны кладет. Место приметное, по отмашке с башни, как из самострела,
ворога накрыть можно... Внимая простой, но тщательно продуманной, с
ловушками п пристрелянными секторами, схеме обороны усадьбы, ведун
начал верить, что этот неуклюжий толстяк и вправду ходил под стены
далекого Царьграда, рубился в кровавых битвах, взламывал стены
вражеских цитаделей. Быть может - в этом самом поддоспешнике, на
который надевалась кольчуга или куяк. А может - и то, и другое вместе.
Наконец прибежал взъерошенный босоногий мальчишка в длинной рубахе с
мокрыми пятнами, резко поклонился боярину в пояс: - Затоплена балл,
Люций Карпович. - Ну, так проводи гостей-то - указал ему хозяин. -
Веники, квас приготовлены? - А как же, батюшка. - Ну, так и ступайте с
богом. А я покамест насчет пира распоряжусь. Рубленная в лапу баня
стояла на самом берегу озера с распахнутой настежь дверью. топилась
она, естественно, но-черному. и сейчас из помещения выветривались
остатки дыма. Гости дверь прикрыли, и, пока они раздевались, внутри
стало тепло - куда теплее, нежели на знойной улице. Однако и этого
боярину Радулу показалось мало. Едва Олег запрыгнул на полок, богатырь
зачерпнул полный ковш кваса, плеснул на раскаленные камни, и под
потолок взметнулось белое облако, густо запахло ржаным хлебом. Середин
икнул от раскаленного прикосновения - но его спутник плеснул еще ковша
три, прежде чем развалился рядом на полке. - Вот ото я понимаю, -
сладко потянулся он. - Это по-людски. Не то что в омута темные к
водяным скакать. А, ведун? - Всяко дело к добру, - простонал Середин,
ощущая, как, пробивая запыленные поры, по всему телу выпирает наружу
соленый пот. - Главное - это меру знать. Всё хорошо, когда оно на
пользу и вовремя. - Угу, - согласился богатырь, приоткрывая глаз. -
Веники замочить забыл... Ладно, потом... Да, дочку боярскую ты
помнишь, ведун? И не подумать, что одной крови. Он - что байбак
осенний, а она - тростинка тростиночкой. - Ну, так и что... - Олег
закрыл глаза, которые защипало от накатившегося пота. - Он, похоже,
несколько лет назад и сам не сильно упитанный был. В одежду старую,
вон, не влезает. Приболел, может. Обмен веществ нарушился. - Чего
молвишь, ведун? - не понял Радул. - Девица, говорю, в старых девах
почему-то засиделась, - ответил Середин. - В ее возрасте уж
третьего-четвертого ребенка мужу дарить положено, а она всё при отце
сидит. - Это да, - причмокнул воин. - Неладно что-то у боярина
Зародихина. Мужей зрелых совсем в усадьбе нет. И сам не сильно хваток
ныне. А то возьми девку замуж, ведун? Ты, вроде, пред богами никому в
верности не клялся. Один скитаешься. - Куда мне, бродяге бездомному?
Куда я жену приведу? - Дык о том и речь веду, чародей! - перевернулся
на живот богатырь. - Вот он твой дом и будет - усадьба эта. Как
родичем станешь, за старшего в семье окажешься. И земля твоя будет, и
усадьба, и девка, само собой. Вот увидишь, боярин токмо обрадуется! -
Нет, мое дело бродячее, - покачал головой Середин. - По свету ходить,
нечисть изводить, людям добрым помогать. А хозяин из меня никудышный.
Непривычен я к земле-матушке. Ты, Радул, сам ее лучше прибери. Я от
тебя про дом и жену тоже ни разу и слова не слышал. - Не, я не могу,
ведун, - уткнулся подбородком в сложенные руки воин. - Зарок я дал к
бабам близко не подходить. До века зарок, пред Дажбогом на мече
поклялся. А жена есть у меня. Вот только где - неведомо. Может, у
родителей хоронится. А может, и вовсе на край света убежала. - Это
как? - Судьба моя такая. Нельзя мне девок в руки брать. Я ведь
осьмнадцати годов, после наскока половецкого, от князя в подарок
серебра две гривны получил. Да землю у Путивля. Селение такое на
Сейму, выше Рыльска. За отвагу да успех ратный наградил княже. Мы
тогда дозором в девять копий полусотню степняков перехватили. Ну,
порубили всех, почитай. Из дозора токмо я да полусотник уцелели, да
четверых сильно посеченных назад привезли. - Бывает, - согласился
ведун. Собственно, десяток тяжело вооруженных воинов разгромить
легконогих половцев мог и без Радула, который один роты автоматчиков
стоит. Так что князь широким своим жестом не столько могучего воина
награждал, сколько к земле привязывал, чтобы в иные места не подался.
- Только при чем тут жена? - Родичи сосватали. Сказывали: как в поход
уйдешь, кто за хозяйством приглядывать останется? Из рода бояр Соловых
была. Краса девка. Коса - с руку мою толщиной, глаза черные, стать -
лебедь позавидует... - Богатырь слез с полка, зачерпнул кваса, плеснул
на камни, выпрямился. - В общем, справили мы свадебку. Я Додоле в тот
день семерых белых ягнят принес и семь черных. Сам выбирал. Гости
гулять остались, а нам на снопах постель выстелили, пшеницей пол
усыпали, курицу в изголовье зарезали. Легли мы с ней... Играли
ласково, рады были оба. А как дело святое сполнять начали, я сгоряча
даванул ее с силушкой, что боги наградили. Не додумал, приласкать
покрепче хотел... На камни полетел еще ковш пенистого хлебного настоя.
- Поломал, стало быть, девку изрядно. Руку сломал, ребра, ключицу, еще
что-то, волхв сказывал. В святилище у Песочной горы выхаживали
женушку. Ходить ден тридцать не могла, а потом еще до снега ко мне
волхв возвертаться запретил. Потом вернулась. Хотя, видел, и боялась
изрядно... - Боярин забрался обратно на полок. - Но я ее берег.
Касался с нежностью, руки не распускал, обнять не смел. Оттаяла
лапочка моя, повеселела, начался у нас лад да радость. Вот... Да токмо
не утерпел я еще, всего только раз. Ласки совсем ум затуманили,
чувства из груди прыгнули. Ну, и прижал я ее к себе крепко... Очнулся
от крика страшного, да и понял, что опять поломал. Опять ее всю зиму и
половину лета в святилище выхаживали. А как выходили - не вернулась
она ко мне. Убегла куда-то. Ну, а я зарок дал: к бабам боле и близко
не подходить. Поклялся. Так что, ведун, сам понимаешь. Мне эту девку
прибирать никак нельзя. А тебе... - А-а-а-а!!! - Поняв, что вынести
этого жара он больше не сможет, Олег спрыгнул с полка, выбил плечом
дверь, пробежал десяток саженей по стылой глинистой тропинке, влетел в
озеро и ухнулся в него с головой. Минут пять ведун парил в
невесомости, избавляясь от убийственного тепла и напитываясь блаженной
прохладой, потом подплыл к берегу. Вернувшись в баню, он недрогнувшей
рукой превратил в пар ковша четыре, выпил примерно половину пятого,
после чего легко вспрыгнул обратно на полок, вытянулся во весь рост: -
Вот теперь хорошо... - Счас еще лучше будет, - многообещающе пробасил
в самое ухо Радул м принялся охаживать Олега веником...
Великая вещь - банька. Выходишь из нее - и ощущение такое, будто
не только тело, но и душу свою отмыл. Внутри все так спокойно,
благостно, мягко. Утершись приготовленными в предбаннике полотенцами,
путники переоделись во всё чистое - свежая рубашка и портки были с
собой у каждого, - после чего покинули баню. Поджидавший их мальчишка
тут же поднес крынку с холодным пивом и, спросив, где грязная одежа
оставлена, шмыгнул в дверь. - Постирают, - сообщил боярин и припал к
широкому горлышку. - Это я и сам понимаю. - Середин с тревогой следил,
как быстро двигается Радулов кадык, а по усам и бороде сползают клочья
пены. - Вот высохнуть бы успело. - Как высохнет, так и тронемся, -
безмятежно ответил богатырь, оторвавшись от крынки и протягивая ее
товарищу. Внутри оставалось чуть меньше половины, и ведун, закрыв от
удовольствия глаза, допил остатки. Не спеша они тронулись к усадьбе,
протиснулись в узкую дверцу, оставленную, видимо, как тайный ход,
миновали изогнутый под прямым углом коридор и вышли во двор. Здесь их
тоже ждали. Дворовая девка в зеленом сарафане с пышной юбкой - небось,
снизу еще юбок пять поддето - проводила гостей в горницу хозяйского
дома. Сама осталась снаружи, прикрыл дверь. - С легким паром, гости
дорогие! Пока они намывались, хозяин успел переодеться в шелковую
рубаху, выпущенную поверх атласных шаровар; Пребрана нарядилась в
платье из темно-синего бархата, идущее складками по ее неказистой
фигуре. На Труворе по-прежнему была простая полотняная косоворотка -
только теперь белая, с вышивкой по вороту. - Ну, присаживайтесь,
угоститесь, чем боги наградили. - Благодарствую, хозяин, не откажемся,
- прижав руку к груди, разом поклонились гости. Дабы выказать свое
доверие и уважение, Радул снял с пояса меч и положил на лавку при
входе. Ведун опустил рядом саблю, оставив под рукой только нож - не на
случай схватки, естественно, а чтобы мясо или рыбу разделывать. Боярин
Зародихин первым опустился в кресло во главе стола, придвинулся.
Гости, боярская дочь и Трувор, явно числившийся в усадьбе кем-то вроде
воеводы или тиуна, расселись на застеленные овчиной лавки. Стол Люций
Карпович накрыл не но правилам. Олег уже привык, что на пирах сперва
выносили пироги и расстегаи, потом мясо-рыбу-каши и прочие закуски,
потом борщ, рассольник или еще какой суп, а на завершение -
сладковатое сыто. Здесь же стол ломился от всего сразу: и пряженцы, и
убоина, и ватрушки, и лотки с зайчатиной, и румяные тушки то ли
перепелок, то ли рябчиков, и бараний садрик, и ветчина, и заливная
лосятина, и вертела с запеченными почками, и стерляжьи спинки, и
гольцы с шафраном, и щучьи головы с чесноком, и грибы соленые да
печеные, и караси в сметане, и раки вареные... Единственное, в чем
хозяин уступил обычаю, - так это в том, что перед ним на столе стояло
опричное блюдо с крупными кусками подкопченной свинины, и боярин тут
же, наколов на кончик ножа, подал по увесистому шматку княжескому
воину и Олегу, выражая гостям свое почтение. - Мед хмельной по весне с
первого поставил, - сообщил хозяин, беря за ножку большой медный
кубок. - Видать, ради этого случая и бродил. За знакомство давайте
выпьем, други, и чтобы встреча наша токмо радости всем принесла. Все
дружно осушили бокалы, взялись за ножи. Середин при виде такого
изобилия с неожиданной ясностью ощутил, как давно не наедался от пуза,
и на некоторое время забыл об окружающих. Спохватиться его заставил
новый тост Люция Карповича. - Вспомним тех, други, кто с нами был, но
ныне нет. По ком душа болит, кого забыть не можем... Люди нахмурились,
задумались. Выпили, глядя перед собой. Снова взялись за еду, но уже
без прежней торопливости. - Богатый у тебя стол, боярин,
благодарствую, - кивнул хозяину Радул. - Не всякий князь так потчует.
- То не радость, то боль моя, - огладил подбородок толстяк. - Припасы
богатые, да кормить, почитай, и некого. Пия хладосердный нас осенью
посетил. Мор с собой принес, жатву собирать начал. Сына старшего
забрал, женушку мою сердешную, отца ее, мою матушку с обеими тетками,
холопов половину сожрал.
1 2 3 4 5 6 7