», были красноречивым аккомпанементом моим словам.
Заявитель скромно потупился и попросил хотя бы выдать какую-нибудь справку о том, что документы у него действительно украли.
Не в силах переварить подобную наглость, я язвительно рассмеялся:
— Да откуда ж я знаю, что бумаги у тебя действительно сп… ли, а, приятель? Мало ли что ты мне говоришь? Сам где-нибудь прое… л по пьяни, наверное, а теперь протрезвел и с заявой к нам летишь!
Он ушел, вежливо попрощавшись, а я вернулся продолжить банкет.
Развязку истории я узнал на следующее утро, когда меня вызвали к руководству ГУВД.
Похожий на ледокол товарищ был не терпилой, а проверяющим из городского управления, специально уполномоченный посмотреть, как в разных районах города реагируют на заявления о подобных заявлениях. И хотя везде реагировали практически одинаково, даже одними и теми словами, мне досталось больше всех. Оказалось, что в кармане шикарного плаща инспектора лежал диктофон, на импортную пленку которого отчетливо легло приглушенное: «Машина пламенем объята, вот-вот рванет боекомплект… »
Я получил выговор, а потому, когда случилась история со стволом, путь мне был один: на гражданку. В народное хозяйство, как говорили в подобных случаях еще совсем недавно.
Я кратко пересказал Лике обе истории. Она, конечно, ничего не поняла, и я невольно, в который уже раз за последнее время, сравнил ее с Натальей. Та всегда очень остро переживала мои неприятности по службе.
Мой разрыв с Натальей оказался окончательным. Я пытался дозвониться по телефону, но Вера Ивановна, ее мама, холодно отвечала мне, что Наташи дома нет, и когда она будет, ей неизвестно. Я дважды пытался подкараулить ее возле дома, и безрезультатно. Новый год я встречал с Антоном, Анжелой и Ликой и за три дня праздников так и не добрался до своего дома.
Я посмотрел на часы и стал собираться. Антон просил меня подъехать в офис, чтобы уладить какие-то вопросы с моей должностью.
Моя «восьмерка» стояла недалеко от дома Лики, но садиться за руль мне не хотелось, и я поймал такси.
Все вопросы мы решили с Антоном быстро. Я расписался в каких-то бланках и ведомостях, а потом мы отправились пообедать. В последнее время я воспринимал Антона как единственного, пожалуй, своего друга. Больше общаться мне было не с кем. Разве что с Ликой. Хотя с ней наше общение ограничивалось постелью и беседами ни о чем.
Выходя из ресторана, мы встретились с Пашкой Датчанином, и он навязался к нам в попутчики. Я видел его в первый раз, позже Антон рассказал мне его историю.
Дед Пашки был белогвардейским офицером, который успел удрать на последнем пароходе из Одессы во Францию, выгодно женился на дочери русского купца, переметнувшегося в Париж еще в 1915 году, разбогател, но перед самой войной спустил все состояние на скачках и застрелился. Его младший сын, то есть Пашкин отец, в чем-то повторил судьбу старого попутчика, сложив свой жизненный путь из сплошных поворотов, падений и взлетов. Он был пять раз женат, кочуя по всей Европе. В послевоенные годы он сумел сколотить кое-какой капитал, но к финалу жизни пришел с тем же багажом, с каким его отец покидал родину. Он умер в Дании в восемьдесят втором, когда его младшему сыну Павлу исполнилось всего пятнадцать. От своего деда Пашка унаследовал страсть к авантюрам, игре и тоску по родине. С малых лет он вертелся в подростковых бандах, воровал и торговал наркотиками, попадал в полицию, а когда упал Железный занавес и начался Великий бардак, воплотил в жизнь отчаянную мечту своего деда. Он загрузил угнанный «порше» оружием и наркотой и вернулся в Россию, без труда миновав границы. В России он почувствовал себя как рыба в воде и осел в Новозаветинске, где стал заметной фигурой в криминальной среде. Раз его чуть не посадили — если раньше лицом без гражданства, подозреваемым в распространении героина, неминуемо заинтересовалось бы КГБ, сейчас во всем разбиралось замотанное повседневной текучкой отделение милиции, и Пашка без труда ушел из-под обвинения, при этом пожаловавшись, в лучших демократических традициях, во все инстанции, начиная от районного прокурора и заканчивая Госдумой. Когда на улицах Стокгольма или Гамбурга его ловила местная полиция, он никуда не жаловался.
Датчанин плюхнулся на заднее сиденье красильниковского «мерса», дымя тонкой сигарой, даже акцент свой старательно выпячивал. Мы с ним не успели обсудить кое-какие вещи, но говорить в присутствии постороннего он не хотел, и мы ехали молча, если не считать пошловатые комментарии, которые Пашка отпускал в адрес попадавших в поле зрения девушек.
«Это была группа БФ-6 с новой композицией „Все нормальные люди обожают группу БФ-6", — донесся из динамиков голос ди-джея. — У вас нет телевизора? Вам нечем занять свое свободное время? С нашими телевизорами вам жизнь покажется короче! Новые модели популярных монгольских телевизоров предлагает со склада в Петровске фирма „Русский медведь"! Спешите позвонить, пока еще действуют новогодние скидки… А мы, дорогие друзья, продолжаем наш концерт по заявкам „В трудный час". Скрипач и Робот просят поздравить своего друга Кокоса с наступающим двадцативосьмилетием и просят передать для него… Ха-ха-ха, нет, не передачу, а песню! Песню в исполнении молодого автора Амвросия Капитана „Эй, менты, не ловите вы пьяниц, а мочите-ка лучше братву!" С удовольствием присоединяюсь к этой просьбе и поздравлениям. Долгих тебе лет жизни, свободной жизни, и здоровья, дорогой Кокос! Итак, на волнах „Радио-Тупик" звучит композиция… »
Я не сразу увидел, что Датчанин катается по заднему сиденью, схватившись руками за живот и захлебываясь смехом, а лицо Антона приобрело пурпурный цвет и продолжает угрожающими темпами набирать яркость. Я криво улыбался и не мог ничего понять, пока Датчанин, отдышавшись, не хлопнул Антона по плечу:
— Молодцы пацаны, напомнили! А то ведь так бы и замылил! У тебя когда, десятого?
— Двенадцатого, — отозвался сквозь зубы Красильников, и выражение лица свидетельствовало о том, что ему очень хочется убить незваного пассажира.
— Да, точно, двенадцатого! Мы же тогда в «Кошке» нае… нились, как сейчас помню! И сколько тебе стукнет?
— Полтинник, — огрызнулся Антон, и его лицо, судя по цвету, достигло температуры, при которой можно плавить чугун.
— Не, в натуре, сколько?
— Двадцать восемь.
— Где отмечать будешь?
— В пышечной!
— Ну да, ты можешь. Ты и в прошлый раз продинамить хотел. А хороший они тебе подарок выбрали, правда?
Антон сплюнул в приоткрытое окно.
— Ему, бля, менты платят, вот он и поет под них. Он по сто семнадцатой-четвертой сидел, за малолетку, так его в камере… Вон он теперь и выслуживается!
— Да ладно, Тошенька, добрее к людям нужно быть! — Датчанин махнул рукой. — Может, у него мечта детская неисполненная осталась. По ночам себя дежурным вытрезвителя видит или участковым. А ты его так!
Антон длинно выругался, и Датчанин шлепнул кулаком по сиденью:
— Ого, силен мужик! Не забыл еще!
Мы высадили Датчанина около ювелирного магазина на Центральном проспекте. Он помахал нам рукой, улыбнулся и подошел к сияющей витрине. Мне почему-то вспомнился давний польский фильм «Ва-банк».
Антон подвез меня до дома Лики. Радио он выключил, опасаясь, видимо, новых разоблачений, а когда на прощание протянул руку, то смотрел в боковое окно.
Остаток дня тянулся медленно. Мы лежали на кровати и смотрели телевизор, прыгая с канала на канал. Раньше мне нравилась программа «Вечерний звонок», но в последнее время я смотрел ее редко: из сорока пяти минут эфирного времени теперь ровно сорок отдавалось рекламе, а в оставшиеся секунды едва успевали вместиться фрагменты двух видеоклипов и растерянная улыбка ведущей. Увидев знакомую заставку, я поспешил переключиться на городской канал. Там как раз начиналась «Криминальная сводка».
Сначала программа была неинтересной: репортаж из пожарной части, рассказ о буднях речной милиции в суровое зимнее время, интервью с начальником ГАИ. А потом дали сюжет, который заставил меня буквально вцепиться в экран. — Сегодня сотрудниками Городского управления уголовного розыска совместно с РУОП и оперативниками Московского и Правобережного РУВД была пресечена незаконная деятельность двух своднических контор «Аксинья» и «Жаннет», — победно вещал диктор, и на экране мелькали спецназовцы в масках, вспышки проблесковых маячков, визжащие перепуганные проститутки и распластанные на снегу темные фигуры с руками на затылках. — В поле зрения сотрудников угрозыска эти, с позволения сказать, фирмы попали давно, и сегодняшняя операция стала итогом кропотливой работы, позволившей связать в единое целое более двух десятков тяжких преступлений: квартирных краж и грабежей, угонов автотранспорта, разбоев. Как выяснилось, труженицы этих фирм не только оказывали своим клиентам сексуальные услуги на дому, но и собирали попутно информацию о их благосостоянии, привычках, распорядке дня… Руководил этими предприятиями человек, числившийся сотрудником частной охранной фирмы. При задержании у него изъят пистолет ПМ с боевыми патронами. — В кадре мелькнула въехавшая носом в высокий сугроб гороховская «девятка» с распахнутыми дверями, а потом появился и сам Витя с перекошенным лицом и вытаращенными глазами в сопровождении автоматчиков в масках. — Всего задержано более тридцати человек, в том числе шестеро, занимавшихся изготовлением порнографической литературы в подпольной типографии. — Камера пробежалась по лицам задержанных, и меня ждал очередной сюрприз: отставной майор ВДВ стоял, раздвинув ноги и заложив руки за голову, у стены в какой-то бомжатской квартире и, злобно кося подбитым глазом, смотрел на оператора. — Всех, кто имел несчастье столкнуться с этими людьми, просят позвонить…
Номера телефонов принадлежали Городскому управлению и мне были незнакомы.
Я задумался и не обратил внимания, что увиденное поразило Лику не меньше, чем меня.
Передача закончилась, и замелькало какое-то шоу с призами.
— Мне надо постирать. — Лика соскользнула с кровати и ушла в ванную.
Я подобрал с пола свою «трубку», выключил на телевизоре звук и позвонил в 15-е отделение милиции. Ответил Савельев. С ним мне хотелось говорить меньше всего. Гена отличался на редкость тяжелым характером, дурацкой прямотой и стремлением высказать каждому в глаза свое о нем мнение. Обо мне он не самым лестным образом отзывался еще во времена совместной службы, а когда я упустил ствол, и вовсе перестал со мной общаться. Правда сглаживает острые углы, и я все же решил обратиться к нему с просьбой, хотя мог подождать до завтра.
Он уныло матюгнулся и все-таки согласился.
— У тебя хорошие друзья, — сказал он, когда я перезвонил ему. — Запоминай… Значит, Красильников Антон Владимирович, шестьдесят восьмого года выпуска, уроженец Новозаветинска… Так… 1985 год — Московским РНС осужден по статье 144, часть 2 УК РСФСР к двум годам лишения свободы с отсрочкой исполнения приговора на два года… 1990 год — Правобережным РНС осужден по статье 218, часть 1 к одному году лишения свободы условно… Дальше… уголовное дело 59601 возбуждено 20. 10. 94 года следственным отделом Центрального РУВД по статье 148, часть 2 УК РФ. Арестован 22. 10. 94 года. 19. 11. 94 года освобожден под подписку о невыезде… переквалифицировано на статью 200. Прекращено 09. 12. 94 года по статье 9 УПК. Достаточно? Или еще?
— А что, есть что-то еще?
— А ты думаешь, люди с таким послужным списком останавливаются?
Я молчал.
— Ну, у тебя все? Если есть, давай быстрее, мне на заявку ехать надо…
— Все.
— Тогда — пока. Как у тебя — нормально?
— Отлично.
Я рад. Звони.
— А что это значит? — Лика ткнула пальчиком в мое плечо с незатейливой синей татуировкой: примитивные силуэты гор, два перекрещенных автомата, орел, больше похожий на механическую куклу, чем на животное, и подпись: «КЗакВО. 1988-1990».
— Память об армии. По дурости нарисовал, а вывести все никак не собраться. Два года я прослужил в учебной части войск химической защиты в поселке Вазиани, недалеко от Тбилиси. Сначала курсантом, потом получил лычки младшего сержанта и полгода командовал отделением, выпустил три курса новобранцев. Надеюсь, если кто-то из них и вспоминает иногда меня, то без особой ругани, я старался быть справедливым младшим командиром. Перед увольнением многие разрисовывались, как могли, изощряясь в символах кавказской романтики. Я поддался общему настроению.
— А, ты в десанте служил?
— Нет.
Мне хотелось остаться одному.
Лика наконец поняла мое состояние и пошла в кухню. Я поправил подушки и закурил, прихлебывая «джин-тоник».
Горохов, значит, был сутенером и грабителем, но это ничуть не интересовало мое руководство. Про то, что Бабко как-то подвязан с «травкой», они узнали, а здесь, получается, никакой информации не было! Если Горохов впутал в свои дела охранников, то какие-то сведения должны были дойти до Марголина. Или просто я дурак, и его задержание — тот же вариант, что и с Бабко?
Я вспомнил, как сидел с Бабко в баре и хлестал водку за его счет. Как он приставал ко мне с расспросами и как я выдал ему рекомендации на случай близкого знакомства с оперативниками.
Смутные подозрения стали выстраиваться в логичную версию, когда я вспомнил, как лазил по его квартире. Мне не хватало нескольких важных кусков из общей мозаики.
Так я думал тогда. Я дал себе слово, что найду их.
И, уже засыпая, отметил неприятное для себя обстоятельство: уголовник Кокос стал моим лучшим другом, а девушка без определенных занятий вытеснила ту, которую я считал невестой.
Так кто же я сам?

* * *

— Еще кофе будешь?
— Хватит.
Я вернулся после очередной встречи с Шубиным и сидел в штаб-квартире Марголина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36